Очарование зрелого мастерства

Концерт Елены Зарембы в БЗК

Татьяна Елагина
Специальный корреспондент

Почти общим местом стала фраза, много раз встречавшаяся и на нашем сайте, что певческий голос взрослеет вместе с исполнителем, и эти возрастные изменения практически неизбежны. Но подобно тому, как по-разному природа меняет с годами лица людей — кого более узнаваемо, кого – до полной противоположности, — то же происходит и с вокалом.

Судьба, столь щедро одарившая Елену Зарембу одновременно редким по красоте меццо-сопрано и яркой сценической внешностью, даровала ей и профессиональное долголетие — на современной оперной сцене почти исчезающее свойство.

Возможно, свидетели её первых триумфов 80-х годов в Большом театре отметят, что в окраске голоса стало ещё больше тёмных, практически чёрных тонов, а сочность сменилась матовостью, в нижнем регистре как бы засурдиненностью тембра. Но это не портит общее впечатление, а, словно патина на серебре, придаёт благородства вокальному инструменту.

Пожалуй, среди не только нынешних, но обозримых по живым слуховым впечатлениям наших меццо и контральто, начиная с 80-х годов, сравнить голос Зарембы по глубине тембра и густоте просто не с кем. И ещё более чудесным, парадоксальным он кажется в сочетании с внешностью артистки. Закроешь глаза – так могла бы звучать негритянская Мамушка из «Унесённых ветром», посмотришь – высокая красавица в расцвете лет, про которую с трудом верится, что около 30 из них она уже на сцене, с фигурой, осанкой и походкой если не балерины, то танцовщицы фламенко. Струящиеся, в античном стиле платья удачно подчёркивали эффектный образ артистки, смелый цвет утренней зари она сменила на изысканный серо-сиреневый «зимние сумерки» во втором отделении.

Программа сольного вечера была полностью посвящена русскому романсу. Её даже можно назвать краткой антологией – от Глинки до Рахманинова, с остановками в Даргомыжском, Кюи, Мусоргском, Чайковском и Метнере. Посвящение великой Ирине Константиновне Архиповой выглядело особенно знаковым, ведь эти произведения были и в её репертуаре.

Открывавшие концерт три романса М. И. Глинки напомнили о «коварстве» первого русского классика. Они были написаны не для концертного исполнения, а для камерного, даже домашнего музицирования. Но, как не облегчала и не осветляла Елена свой мощный оперный голос, в полупустом на амфитеатре и ставшем более гулким после ремонта, ближе к Рахманиновскому по акустике, залу, «В крови горит…» зазвучало почти как в храме.*

Правда, уже следующий романс «Как сладко с тобою мне быть» тонкой стилистикой исполнения приглушил акустический дискомфорт. И на контрасте прозвучало «Болеро» - «О, дева чудная моя» - здесь Заремба сразу напомнила о своём признанном «брючном» амплуа, это был готовый образ.

Два романса А. С. Даргомыжского опять, как белое и чёрное, точнее – инь и янь. «Я всё ещё его люблю» - очень задушевно, мягко, женственно. И следом «Ночной зефир» - ну явно от лица кабальеро, и тембр, и мимика артистки.

Как крохотная светлая капля – «Царскосельская статуя» Ц. Кюи, передышка перед эпопеей - «Без солнца» М. П. Мусоргского на стихи П. Голенищева-Кутузова.

Для певцов камерные произведения Модеста Петровича представляют сложность своим особым отношением к тексту, когда слово выходит на первый план и определяет смысл, интонацию исполнителя. Не всем дано, многие просто не берутся. Но и для слушателя восприятие этих озвученных гением строк бывает подчас болезненно, потому что не о красоте, а о правде прежде всего думал автор. Если певец трактует эти песни как сиюминутное, своё, кровное – слушать его можно только сжав нервы в кулак, чтобы не разрыдаться, как, например, от Мусоргского в исполнении Б. Р. Гмыри.

Елена Заремба пошла по другому пути – чуть отстранённому, повествовательному. И цикл «Без солнца» у неё получился не беспросветно-тяжёлый, а стоически-философский. Шесть номеров развивались к смысловой кульминации в «Элегии», после которой почти колдовским прикрытым звуком прозвучало заключительное «Над рекой» - «Месяц задумчивый»… Завершал первое отделение совсем другой Мусоргский – разудалый «Гопак» на стихи Т. Шевченко. Здесь – открытая эмоция, живая сценка, кровоточащая рана.

Как бы в антракте. Когда сталкиваешься с Мастером подобного рода – сама собой пропадает охота писать про вокал как таковой. Владение голосом, легато, нюансировка у Елены Заремба настолько естественны, что о них забываешь. Считается, что крупным тёмным голосам скорее простительна неточная интонация, лёгкая фальшивость. Но ведь и этого не было, когда всё чисто если не на 100, то на 99% - даже не думаешь, что попадать в ноты певцам бывает сложно. Поэтому – снова про Музыку, интерпретацию.

Открывший второе отделение «наше всё», П. И. Чайковский, и выбором романсов, и исполнением опять приятно удивил. Трактовка «Средь шумного бала» как воспоминания иногда встречается. Но вот услышать «Кабы знала я» без надрыва и мелодрамы, а со сдержанной горечью, не доводилось. Наиболее традиционно исполнила певица «Серенаду» - «О, дитя, под окошком твоим».

Далее нас познакомили с двумя романсами Н. Метнера на стихи А. С. Пушкина. «Я пережил свои желанья» и «Зимний вечер». Эти опусы для большинства аудитории стали открытием, они звучат в концертах редко. В исполнении Зарембы подумалось – и неоправданно Метнера мало исполняют! Яркий мелодизм, богатство фортепианной фактуры плавно подготовили переход к экспрессивной кульминации вечера – С.В.Рахманинову.

Семь романсов – снова чередование откровенной женственности и «мужской» стороны амплуа певицы. «Полюбила я на печаль свою» и «Сирень» - ожидаемое попадание в образ. Чуть обыденней, с меньшей, чем хотелось бы, широтой фразы прозвучал романс «В молчании ночи тайной». Менее известный, на прозаические строки А. П. Чехова написанный «Мы отдохнём», напротив, стал откровением, достойным МХАТа. И неожиданно легко, без пережима, как-то «глядя сверху» был исполнен теноровый конёк «О нет, молю, не уходи...» «Не пой, красавица» ничем не поразил, и, наконец, «Весенние воды», завершавшие объявленную программу, дали почувствовать некоторую усталость голоса.

Здесь уместно сказать о второй участнице концерта, пианистке Антонине Кадобновой. Внешне – полная противоположность солистке, невысокая застенчивая молоденькая блондинка, «полевой цветок». В программке указано, что Антонина выступает и как солирующая пианистка, что довольно сложно представить. В ярких сольных фрагментах, особенно в романсах Рахманинова, её игра казалась несколько формальной. Но как вокальный концертмейстер она уже сложившееся явление. Мягкое туше, чувство ансамбля, стилистическое чутьё – не так часто всё это встречается. Порой казалось, что даже нарочито пианистка прячется за певицей, что яркой Зарембе и концертмейстер нужен «покрупнее», возможно мужчина. Но это уже придирки и домыслы.

Естественно, без бисов не обошлось. И, вот она, магия аплодисментов и цветов! К слову – шутливая догадка, почему у нас даже такие громогласные певцы поют с закрытой крышкой рояля? Иначе куда складывать щедрое цветочное буйство! К финалу новенький Stenway & Sons напоминал роскошную клумбу, почти все шли к сцене с двумя букетами – пианистка выглядела явно растроганной. Увы, «в Европах» на Liederabend нет такой красивой традиции…

Итак, «Ночь» А. Рубинштейна – знаменитый «Мой голос для тебя», снова свежим, сочным звуком запела Елена Заремба. Последняя фраза: «Люблю, твоя…» не оставила равнодушным даже старшего коллегу – В. И. Пьявко, поднёсшего букеты обеим дамам с галантным целованием ручек.

Следующий номер никто не объявил. Признаюсь, вступление не узнала – что-то очень русское, почти литургическое. Лишь первые слова внесли ясность: «Бедный конь в поле пал, я бегом побежал» - ария Вани из оперы М. И. Глинки «Жизнь за Царя».

Круг замкнулся – глинкинское начало и финал концерта, и напоминание о дебюте Е. Зарембы в Большом театре. Сложнейшая ария после 26 уже исполненных номеров. Но правда, что сделанное (выученное, впетое) в юности врезается и в мышечную память, и в душу особенно цепко. Ах, какой это был отчаянный пронзительный Ваня! Как ему верилось! И кантилена «Ах, мне бедному, сиротинушке» - лилась сама собой, как дыхание. Даже «царский» текст барона фон Розена, над которым любили потешаться советские педагоги музлитературы, не казался корявым и пафосным. Ну просто - в десяточку, как здорово!

И уж чего никак не ожидалось, но получилось, как в старой комедии, хоть и не выкрикивали из зала «Хабанеру давай!» — она нам её подарила, исполнила напоследок. Да как!

Шикарный французский, какие-то новые свежие акцентики в до неприличия запетом шлягере, скупые, но очень чувственные жесты и гримаски. Кстати, тонко и «вкусно» аккомпанировала Карменсите и А. Кадобнова. Просто захотелось кусать локти от досады, что этой Кармен нет видео и даже полного аудио, и что современная «режопера» столь беспощадна к зрелым певицам.

А может быть, всё же найдутся умные люди в сегодняшнем Большом театре, пригласившем Елену Заремба на небольшую «возрастную» роль Наины в грядущей премьере «Руслана и Людмилы»? И вслед за старой злой колдуньей нам ещё подарят возможность увидеть и услышать артистку в партии, достойной её дарования? Что-то не припоминается в основной оперной труппе главного театра страны ровня ей в том же уникальном диапазоне меццо-контральто по красоте голоса, мастерству и актёрскому темпераменту.

Примечание:

* Увеличившаяся реверберация БЗК – не плод воображения, её замечают ВСЕ. Это — следствие новой деревянной обшивки стен, новых кресел, паркета, лака и т.д. Говорят – через год-другой «подстарится» и станет естественней.

0
добавить коментарий
ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ

Елена Заремба

Персоналии

МАТЕРИАЛЫ ВЫПУСКА
РЕКОМЕНДУЕМОЕ