«Господин оформитель» в своем репертуаре

Скажу честно — на спектакле в Брюсселе я не была. Эти впечатления — благодаря телетрансляции по каналу Mezzo и её аудио-варианту, любезно присланному коллегой. Но поскольку в давней и горячей, с детства, любви к великому Верди вообще и его «Трубадуру» в частности могу померяться с господином Черняковым, то позволю себе эти конечно же субъективные, но искренние заметки о постановке.

Предвидя и по прежним опусам Чернякова, и по его предпремьерным интервью, в том числе и на сайте «Ла Монне», что происходящее на сцене мало будет иметь общего с первоисточником, заранее устроила себе «великого слепого» — «от» и «до» прослушала в наушниках всю оперу.

Пожалуй, впервые наш доморощенный радикал, привыкший «выезжать» на сильной музыкальной стороне своих постановок, на тандеме с незаурядными дирижёрами, попросту говоря, попал впросак. Музыкальный руководитель теперешнего «Трубадура» французский дирижёр Марк Минковский известен среди меломанов как тонкий интерпретатор барочных произведений. Но партитура Верди ему пока не далась. Не берусь по записи безапелляционно судить о балансе оркестровых групп, но темпы неприятно поразили своей спонтанностью и непродуманностью. Почти маршевая лихость хора цыган или рапидно замедленная вторая часть каватины Леоноры в 1-м акте ощущались как капризно-неумелый жест дебютанта, а не сложившегося мастера, с самого начала репетировавшего спектакль. Слышны были и мелкие неопрятные киксы у отдельных духовых, хотя по слитности струнных уровень бельгийских музыкантов оказался достаточно высок. И главное – дирижёр не гибко аккомпанирует певцам, не помогает им, порой балансируя на грани расхождения с солистами. Учитывая нестандартность некоторых мизансцен (о чём позже!) это вообще недопустимо. Хорошо, компактно и слаженно звучал хор, но ему повезло особо, хористы всё время находились в оркестровой яме.

Невольная параллель с немецкими постановками классики. Там, как правило, на сцене происходит такое, что лучше не видеть. Но, например, прошлогодний «Фиделио» в Баварской опере с его психбольницей или мышино-крысиный «Лоэнгрин» 2010 года в Байройте при прослушивании даже с нотами пленяют почти безупречной музыкальной составляющей. Увы, этого не случилось с брюссельским «Трубадуром» — выражение «закрой глаза и наслаждайся музыкой» даже и без клавира здесь неуместно. Это — первое «убийство», не до смерти, но с тяжкими последствиями для здоровья меломанов.

Единственно, кого хотелось слушать и упиваться — это Леонору Марины Поплавской. И не потому, что «наша» (своих, кстати, покритиковать всегда тянет). Певица сейчас действительно в замечательной вокальной форме. Её плотное, матово-темноватое по окраске сопрано с лёгким мятным холодком внутри прекрасно подходит не только по тесситуре, но и по смыслу к образу благородной страдающей герцогини из Арагонского замка. По сравнению с осенним «Фаустом» в «Метрополитен», голос кажется посвежевшим, совсем юным. Как всегда, у Поплавской очень осмыслен текст, чувствуется, что итальянский она знает на уровне, значительно превосходящем дежурное владение языком бельканто у вокалистов. Понятно, что мелкие неточности живого исполнения можно обнаружить. Но и «трудная стыковка» с оркестром в каватине 1-го действия, и некоторая нервность в кабалетте из 4-го легко объяснились при просмотре. Все свои дивные, знакомые арии Леонора поёт либо боком, либо спиной к залу и дирижёру. Арию 4-го акта «D'amor sull'ali rosee...» вообще почти уткнувшись лицом в стену. Как она умудряется не разойтись с оркестром в принципе (монитора-суфлёра на деревянной панели точно нет) — загадка выучки и интуиции певицы, явно стоившая ей нервов.

Следующим по яркости вокала назову баритона Скотта Хендрикса. В тех фрагментах, где артисту давали попеть (!) — популярной арии вместе со стреттой, дуэте с Леонорой, он показал не только глубокое, очень профессиональное исполнение, но индивидуальный тембр, интересную фразировку. Мешали даже в аудио нарочитые злодейские интонации, почти до шаржа – но тут сразу было ясно, откуда «ветер дует».

Вечная «мука и радость» в вердиевской опере – его величество тенор. Михаил Дидык в целом достойно справился со многими подводными камнями титульной партии Манрико. Крепкий вокалист, чей голос несколько открыт и резковат по тембру, но это сугубо личное восприятие. Поклонникам И. С. Козловского и — ещё ближе — земляка Дидыка Анатолия Соловьяненко такое пение должно прийтись по вкусу. По воле дирижёра шлягер всех времён стретта «Di quella pira» звучала в оригинальной тональности, на тон выше практикуемой. Но продемонстрировать коронное верхнее «до» тенору не дали, а жаль. Были мелкие интонационные неточности, но даже они не так портили впечатление, как утрированно частые «итальянские» подрыдания этого Манрико.

И в конец списка из квартета главных персонажей поставлю Сильви Брюне-Группозо, исполнительницу Азучены. Ну не меццо-сопрано у неё, вообще никакого намёка на специфическую виолончельную окраску звука – обычное центральное сопрано, ей бы Сабурову или Ларину петь! Приятный ординарный голос, несколько школьная манера вокализации – и всё. В дуэтах-ансамблях с Поплавской Брюне звучала чуть ли не «жиже» партнёрши. Большая мощная сцена 2-го акта в цыганском лагере, где рассказ Азучены «Stride la vampa!» и её ария «Condotta ell'era in ceppi...», складываются в один из ярчайших вердиевских женских характеров, в этой записи слушается с трудом, как проходной скучноватый номер. А ведь драматургически именно Азучена является самой лакомой ролью, столько в ней страсти и противоречий, и скрытое помешательство рассудка, что меццо мечтают спеть в «Трубадуре» чаще теноров, баритонов и сопрано.

Исполнитель Феррандо – бас Джованни Фурланетто (к счастью, только однофамилец блистательного Ферруччо) уже в аудио услышался немолодым уставшим «клерком» с заурядным тембром.

А вот от двух маленьких ролей – камеристки Леоноры Инес и адъютанта Манрико Рюиса постановщик отказался заранее, они ему лишние. За Инес пела Азучена, а фразы Рюиса — кто не попадя, от Азучены до самого Манрико. И здесь пора перейти к главному казусу — увиденному на сцене.

Никогда не могла понять ставший бородатым за 150 лет анекдот про запутанность сюжета «Трубадура», про его незапоминаемость и нелогичность. Да, лежащая в основе типичная мелодрама Антонио Гарсиа Гутьерреса не блещет глубиной и психологизмом характеров и правдивостью исторических фактов. Но взаимоотношения главных героев, мотивы их поступков понятны даже 8-летнему ребёнку. Для сравнения – попробуйте с наскока разобраться в кровосмесительно-внебрачных связях героев вагнеровского «Кольца» — вот где понадобится не одна замурованная бутылка кьянти, а целый ящик доброго рейнского!

О чём писал Верди в 1853-м году, вдохновляя на всё новые переделки драмы Гутьерреса молодого либреттиста Сальваторе Каммарано? Как почти всегда – о Любви, именно с большой буквы. О Любви мужчины и женщины, матери и сына, пусть и приёмного, о ревности и мести, которые разрушают гармонию и мир души, приводят к нравственной и физической гибели. И всё это на фоне непримиримой борьбы за власть двух феодальных кланов, реальной страницы истории Бискайи и Арагона начала конца 14-го – начала15-го века, так называемой civil guerra – «стодневная междусобойная война», когда Хайме II восстал против Фердинанда I, который не по праву захватил трон. Под пером республиканца Верди это обрело освободительные черты Рисорджименто – самой горячей новостной темы для его современников.

Наверно, поэтому сегодняшние оперные режиссёры не жалуют «Трубадура». Если «Травиата» или даже «Отелло» в силу вечности своих сюжетных ходов легче переносят перенос во времени и месте действия, то в «Трубадуре» сопротивляется сама основа – ну не сжигали ведьм позже 18-го века даже в Испании! Последнюю – в 1860-м, в отсталой Мексике.

Но господин Черняков далёк от истории в принципе – как нашей, русской, что не раз демонстрировал, так и европейской. Ему главное – показать своё «Я» через произведение давно почившего классика, который уже не возразит из мира иного. По хорошему, за такого «Трубадура» потомки Верди и С. Каммарано могли бы подать в суд за нарушение авторских прав. Но плакать о том, что потерявший сына и дочь в ранней молодости Верди так и остался бездетным не будем. То, что творится сегодня в Байройте под командованием родных правнучек Вагнера – печальный пример чисто коммерческого отношения наследников.

Процитирую Чернякова перед премьерой: «Я хотел показать брюссельской публике очень интимный, камерный спектакль, совсем не такой, каким привыкли видеть «Трубадура». Главные герои будут очень похожи на обычных людей, на нас, поэтому у каждого в зале появится возможность увидеть какие-то моменты из своей жизни, но с неожиданного ракурса». И ещё полуцитата из интервью, за точность из-за двойного перевода не ручаюсь, но смысл не искажаю: «Мне всё равно, что подумают или скажут, главное – это то, что чувствую и переживаю я сам».

За основу Черняков берёт лично ему памятный фильм 1990 года «Дикие сердцем» («Wild at Heart») режиссёра Дэвида Линча – фантасмагорическую криминальная мелодраму, как сказано в подзаголовке «крутой love story». В ней внезапная любовь двух юных душ осложняется со стороны мамаши-ведьмы и мафиози, «мелкого беса», который исступлённо желает быть «дьяволом во плоти» (С.Кудрявцев «3500 кинорецензий»).

Но как уложить в это прокрустово ложе Верди? А запросто. Герои оперы играют в сюжетно-ролевую игру, инициатором которой выступает Азучена – здесь бывшая или стареющая примадонна, примеряющая на себя роль психоаналитика. Всё действие замкнуто в одном интерьере то ли квартиры, то ли офиса. Наивные бельгийцы! Они пишут, что Черняков, наконец-то, расстался со стереотипами советского прошлого. Эти дубовые панели, прямоспинные кондовые стулья, кожаный диван явно родня всем министерским и прочим «цековским» кабинетам, что и до сих пор можно увидеть во многих наших присутственных местах. Пожалуй, цвет не совсем обычен – бордово-гранитный, вполне себе «мавзолейный». А многорожковая люстра с тупыми грушевидными плафонами на потолке и бра ей в масть! Говорят, что из брюссельского антикварного магазина? Ха, а у нас на многих станциях московского метро точь-в-точь такие же! И все эти любовно поданные камерой дверные ручечки, тяжёлые картинные рамы (сценограф Черняков внимательно-дотошен к работе телеоператоров, вникает в каждую мелочь!) Да, на сей раз обошлось без бомжей и «прикида» с Черкизона. Костюмы героев вполне респектабельны, бледно розовое букле-жакет и юбка у Леоноры и тёмный шикарный балахон Азучены словно куплены в соседнем бутике.

Итак, пятеро взрослых людей, издавна связанные давними запутанными отношениями, собираются в «нехорошей квартире», закрывают дверь на ключ и начинают, руководимые Азученой, по бумажкам читать роли.

Пожалуй, меньше других пострадал образ Леоноры. В начале замаскированная под чёрным париком-каре и тёмными очками, чуть отстранённая от всего, явно девушка из хорошей семьи, с неожиданно аристократическими манерами, влюбившаяся на беду в звезду эстрады (Манрико), но и с Графом тоже что-то имевшая, в прошлом.

Любящая и страдающая даже более, чем в оригинале – потому что постоянно приходится находиться на сцене во время всего и всех объяснений (как и остальные участники игры!) и терпеть соперничество как бы свекрови, или кто там она есть. Простота, с которой эта Леонора недвусмысленно увлекает вглубь квартиры в финале 2-го акта своего Манрико (явно не крестиком вышивать), и также легко снимающая каблуки вместе с чулками, чтобы на полу улечься с Графом, здесь не смущает – ну какие церемонии в наши дни! Переспать в понятиях режиссёра, как поесть или выпить…

В чём никак не откажешь Чернякову – так это в визуальном подборе исполнителей, в их «смонтированности» друг с другом. Безусловно, он изначально находит певцов с актёрскими данными много выше среднего и путём долгих кропотливых штудий доводит пластический рисунок роли до кинематографической точности. В способностях педагога-репетитора ему не откажешь. Так что на крупных планах все выглядит правдивей даже сериальных героев, напоминая «арт-хаузное» кино, как уже заметили рецензенты. А уж игра Поплавской убедительна даже в паузах, недаром Дмитрий Хворостовский полушутя назвал Марину «Шаляпиным в юбке» в своём недавнем интервью газете «Культура».

Сильви Брюне вполне эффектна для клишированной примадонны. Даже чересчур молода и привлекательна по сравнению со зрелым и подчёркнуто утомлённым «сынком». Да полно, какая мать? Это всё игра в «мамки-сынки», скорее старшая партнёрша по сцене, наставница, причём не только в творческих, но и более интимных вещах, о чём недвусмысленно намекает поведение героев. Страшная история о сожжении, никак не вписывающаяся в психоанализ, подана как театральное воспоминание – с чёрно-подведёнными глазами и одеванием Азученой бутафорских монист из ларца на грудь и голову.

Но она недооценила главного своего противника и соперника «сына» — не выдержав откровенных объятий Леоноры и Манрико, ди Луна берёт инициативу в свои руки, превращая взрослую «забаву» в бандитскую разборку. Скотт Хендрикс настолько органичен в образе заурядного бандюка, именно нашенского из 90-х, коротко стриженого плотного «братка», который всюду дома – в носках, в облитой вином рубахе, расстёгнутой до пупа, что невольно думаешь: а не накормил ли парня из Техаса русский постановщик адской смесью из «Бумера», «Брата» и прочих «Бригад» и «Ментов»? Графа и аристократа нет вовсе, мелкий садюга-уголовник, странно, что наколки не нарисовали.

Но тут Черняков запутался в собственных «измах» почище Гутьерреса с Каммарано.

Манрико Михаила Дидыка внешне очень хорош: ростом под 190, подчёркнуто стройный, с породистым скульптурным лицом, заставляющим вспомнить аж самого Олега Стриженова в «Сорок первом» — ох, в другой постановке почти эталонный романтический герой бы получился, смерть девушкам. В финале 2-го действия чётким бойцовским кулаком этот Манрико укладывает навзничь Графа. Так отчего же дальше всё так кардинально меняется? Из-за пистолетика в руках отморозка? Выбить к чертям, легко, ногой, скрутить буяна – и по домам, на свободу. Учитывая, что тенор почти на голову выше и мощнее баритона, видеть, как терпит унижения, под дулом кольта опускаясь на колени в арии 3-го действия этот «рыцарь», а потом предстаёт привязанным к креслу перед Miserere – абсурдно и комично. Или тут уже пахнет мазохизмом и всем так нравится, чтобы мучили и унижали? (Или как та унтер-офицерская вдова, что сама себя высекла?)

Главному герою – трубадуру Манрико не повезло в этом смысле больше остальных. И у Верди образ этот однопланов актёрски, но наряду с красотой мелодий пленяет романтикой рыцарства, бунтарским началом. Здесь – привыкший к славе и обожанию эгоист и неврастеник, полузвезда попсы в пиджаке из змеиной кожи (прямая цитата из Дэвида Линча). А уж чего стоит оплеуха этого Нарцисса Леоноре между двух куплетов кабалетты!

И, наконец, Феррандо – и внешне оказавшийся потасканным вечным «вторым», почти Акакий Акакиевич. Его — словно отслуживший реквизит — за ненадобностью пристреливает ди Луна в 3-м акте. В финале так же буднично чпокнет он и атлета Манрико, хоть дверь и демонстративно открыта. Чем и как отравилась Леонора – непонятно, перстня с ядом нет, но есть вороха чипсов, дешёвые бутылки какого-то пойла и банки с колой на неопрятном, с газетками, как в общаге, столе. Отрава из супермаркета – всем привет от Г. Онищенко!

Хор, изначально только слышимый, сразу вызывает сарказм – может тогда сразу надо обстановку «Палаты №6», раз всем участникам «почудилося будто голоса»?

В начале видимое действо вызывало откровенную скуку – ну как можно заменить солдатские страшилки в ночном лагере с пролётом Совы – призрака старой цыганки, на тупое сидение вокруг стола с ролями-шпаргалками? Затем недоумение – рассказ Азучены, слишком много «театров в театре». Единственно стильной и вкусной режиссёрской придумкой показалось, как Леонора и Манрико нежно и пластично кружатся даже не в вальсе, а в «медляке» на заднем плане во время арии Графа «Il balen del suo sorriso»

Но далее, после антракта, когда началось 3-е действие по Верди и вместо венчания Леоноры и Манрико пошёл «беспредел» с пистолетиком, охватывало чувство, близкое к гадливости. Чтобы видимое и слышимое шли в перпендикуляр друг другу, но от этого действие только усиливалось, надо обладать талантом Тенгиза Абуладзе, как минимум.

Признаюсь, что все 25 лет после первого просмотра «Покаяния» так и не могу без содрогания слышать финал 9-й симфонии Бетховена – вижу Иисусовы глаза художника на дыбе. Но Чернякову до Абуладзе – как вороне до орла. Потому у него несовпадение визуального ряда с музыкой – на уровне трансляций классики в фашистских концлагерях. Даже хуже – это как Иоганн Штраус и Вагнер в исполнении самих заключённых еврейских музыкантов, под дулами автоматов.

Верди – на редкость здоровый по духу композитор. Гуманист высшей пробы, у которого, не смотря на трагические финалы абсолютного большинства (24 из 26) опер всегда в финале есть Свет, есть высшая Правда, ради которой гибнут лучшие герои – тенора и сопрано, реже баритоны и басы. И зрительские слёзы катарсиса после последнего аккорда уместны и полезны. Подозреваю, что слово «катарсис» не состоит в лексиконе г-на Чернякова в принципе. Какова же основная идея этого «Трубадура» — не играйте взрослые дяди и тёти в сюжетно-ролевые игры, а то можно заиграться и пострелять друг друга? После финального занавеса этого спектакля хочется вымыться с мылом или тяжко по-русски напиться. Он крадёт у нас последний островок Надежды в безумном современном мире! Он этого хотел, наш новоиспечённый «гений», названный так спорно и сгоряча дирижёром Кентом Нагано?

Да, в этой постановке нет ни слишком откровенного секса и обнажёнки, ни луж крови и муляжей полуразложившихся трупов. Внешне – всё более или менее пристойно. Но тем страшнее, потому что приучает к мысли, что с партитурой можно делать всё, что угодно, искажая смысл произведения, выворачивая его наизнанку и тем самым убивая Автора.

И после всего содеянного Черняков говорит об особой любви, с детства, именно к «Трубадуру»? Да полно, тогда эта любовь порочна в основе, сродни той, что толкает героя «Гибели богов» Лукино Висконти на насилие над собственной матерью.

А «пипл хавает» — театр полон, ложи блещут, их королевские величества Бельгии сидят и аплодируют, западная пресса благодушно-корректна, наши прочерняковские «театроведьмы» соревнуются в дифирамбах. Постановщик моден, как чреватые отравлением московские суши «третьей свежести» или потливые, но якобы фирменные пластиковые кроссовки. Но ведь «король»-то не просто голый, есть ощущение, что он ещё и больной! Все спектакли Чернякова о себе любимом, и чем дальше – тем настойчивее просматривается… диагноз! Он даже гордится, похоже, своим душевным эксгибиционизмом, реализуя на сцене процесс самоудовлетворения. Разменяв пятый десяток, явно мечтает о кино, творить ремейки бредовых фильмов юности. Но там все места заняты, своих хватает гениев. Вот и паразитирует на «разумном, добром и вечном». Раз такой креативный, не лучше ли современную оперу заказать живому композитору, вдруг и правда шедевр случится и народ пойдёт просто на «Сны Чернякова», как смотрят ценители «Dreams» Акиро Куросавы?

Ещё немного риторики. Актуализация опер уже лет сорок как шагает по Европе, добралась и до нас. Кого удивишь нынче переодеваниями из камзолов в пиджаки и пистолетами вместо мечей и шпаг? Банально! А ведь все дружно кричат про упавшую посещаемость оперных театров, про элитарность жанра и седые головы в зале. На что только не идут иногда постановщики, чтобы привлечь побольше молодёжи. Вплоть до заигрывания с компьютерными экшенами. Законы бизнеса тоже нельзя игнорировать, без «кассы» нет настоящего театра.

Вот «Трубадур» именно тот желанный случай, когда мелодическая ясность, доступность музыки даже для неофита сочетается с детски понятным рыцарским сюжетом. А слабó, наоборот, погрузить действие на 200-300 лет вспять? Если не мило вам начало15-го века – пусть это будут Крестовые походы! Такую замену либретто выдержит легко, но при умной рекламе в театр придут те небедные парни (их и в Европе хватает), что тратят серьёзные деньги и всё свободное время на изготовление аутентичных доспехов, оружия. А по выходным устраивают турниры на мечах в лесах и полях. Ещё и подрастающих детей приведут и многочисленных прекрасных Дам в шлейфах и вуалях. У многих подростков (сужу по одноклассникам сына) мечтательно загораются глаза при слове «Тамплиеры». А «змеиные» пиджаки и садо-мазо игры вызывают у юнцов только зевоту — это для ностальгирующих 40-50 летних. И не надо уверять, что исторически-костюмная постановка непременно рутинна. Вот здесь и разверни свой талант новатора, тут оно не пахано, не хожено! Современные свет, проекция, наконец, массовка из тех же рыцарей-энтузиастов и т.д. дают столько нестандартных решений, кроме тривиальных апартаментов с люстрой и диванчиком.

Но если нет у человека Души, если он умён, но желчен и во всём выискивает только тёмные и грязные стороны, то остаётся горько повторять вслед за Алёшей Карамазовым:

«Да он же не верит в Бога, ваш Великий Инквизитор!»

Примечание:

Желающие составить своё личное мнение о спектакле могут посмотреть потоковое видео на сайте театра «La Monnaie» с 7 по 27 июля.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru