«Ацис и Галатея» вместо «Израиля в Египте»

Игорь Корябин
Специальный корреспондент

«Вместо ранее объявленной оратории Генделя “Израиль в Египте” будет представлена опера того же композитора “Ацис и Галатея”», – информация примерно такого содержания появилась на сайте Московского международного Дома музыки достаточно давно, так что «откровением», которое обрушивается на тебя в тот момент, когда ты уже занимаешь место в зрительном зале, это не стало. Конечно, сама идея вживую услышать “Израиля в Египте” была гораздо более привлекательной в силу исключительной раритетности этого названия для репертуара наших концертных залов, тем более, что хотя бы одно московское исполнение «Ациса и Галатеи» приходит на память и автору этих строк. Но если тогда это была театральная, пусть и минималистская, постановка с заново – причем, на редкость непротиворечиво – переосмысленным сюжетом и перенесением его из мифологического небытия в реальность нашего времени, то на сей раз погружение в аркадскую идиллию пастушков и нимф состоялось в чистом виде: на первое место выступила музыка, которую «упрятать» за режиссерское прочтение было уже невозможно.

И если говорить о качестве музыкальной интерпретации, то, за исключением пары певцов-солистов, – или даже одного – уровень исполнения мы получили на сей раз очень даже высокий и впечатляющий. Первый фаворит в списке участников – московский оркестр «Pratum Integrum», специализирующийся на аутентичном музицировании, то есть игре на исторических инструментах. Второй фаворит и очень важный игрок на оперном и вокально-ораториальном поле концертной жизни Москвы последних лет – вокальный ансамбль «Intrada» под руководством Екатерины Антоненко, коллектив относительно молодой, но уверенно сумевший зарекомендовать себя в качестве стилистически изысканного и весьма профессионального участника многих масштабно значимых хоровых проектов.

Над всем этим роскошным музыкальным зданием возвышается фигура немецкого дирижера Петера Ноймана, великолепного интерпретатора барочной музыки: в частности, московской публике он хорошо знаком по исполнению «Страстей по Иоанну» Баха в 2005 году и «Мессии» Генделя в 2009-м. Весьма примечательным и волнующим моментом является то, что музыкант, на счету которого – исполнения около двух десятков ораторий Генделя (многие из них записаны на компакт-диски), именно «Ацисом и Галатеей» дирижирует в Москве впервые. Вокальный шарм такой весьма наивной, незатейливой, но поистине восхитительной архитектуре этого музыкального здания Генделя однозначно придает пара исполнителей главных партий – сопрано Лилия Гайсина (Галатея) и тенор Тигран Матинян (Ацис). Слушая их, я невольно ловил себя на мысли, что, регулярно посещая концертные залы, имена этих замечательных молодых певцов начинаю открывать для себя лишь только сейчас: вспомнить хотя бы недавнее прелестное концертное исполнение «Оберона» Вебера, в котором Тигран Матинян был занят в «важной титульной» партии (в данном случае лучше, наверное, сказать именно так вместо «главной»), а Лилия Гайсина – в небольшой эпизодической партии Русалки.

Возможно, голос Тиграна Матиняна в роли юного аркадского пастушка Ациса и воспринимается несколько резковатым, отчасти немного даже харáктерным, но, в целом, его звучание невероятно благородно и чувственно, доверительно искренно и эмоционально открыто: при этом техническая свобода исполнителя окончательно искупает все сомнения, которые еще могут оставаться. Что же касается Лилии Гайсиной, то ее интерпретация партии Галатеи в этом генделевском проекте предстает главным откровением: прекрасные вокальные данные, удивительная кантилена, очень естественно, без излишней аффектации звучащие рулады и фиоритуры рождают ощущение удивительной нежности, красоты и первозданной чистоты образа: нимфа, вначале предстающая наивной и совершенно беззаботной, в финале, в результате потери любимого, – потрясения явно не детского – на наших глазах вдруг взрослеет, становится жизненно мудрой и экстатически просветленной в своей великой скорби. Что и говорить: лишь такая сильная и решительная натура способна превратить хлещущую кровь умирающего возлюбленного в живительный прохладный ручей (по некоторым версиям – в прекрасный фонтан), чтобы около него предаваться воспоминаниям об утраченном счастье любви…

Еще один тенор, Юрий Ростоцкий в партии Дамона, в вокальный портрет своего героя несколько не вписывается в аспекте стилистической тонкости и «мелкости» барочной техники, правда, во второй части пасторали он вдруг начинает ощущать себя уже гораздо более раскованнее и увереннее. Образ Дамона, еще одного пастушка и восторженно романтичного, преданного друга Ациса, носит в этом опусе оттенок неявного, слабо контрастирующего сопоставления, а отчасти, и некоего резонерства по отношению ко всему происходящему, ведь музыкальный язык обоих теноровых персонажей практически один и тот же. В силу этого Дамону завоевать публику на свою сторону всегда труднее, чем Ацису. У Дамона внешне всё как будто бы хорошо, да и кусок скалы, который в приступе ревности отрывает одноглазый циклоп Полифем, безответно влюбленный в нимфу Галатею, летит, опять же, не в Дамона, а в Ациса, убивая последнего. И это происходит в тот момент, когда влюбленные Ацис и Галатея, в очередном страстном порыве увлекшись друг другом, не замечают опасности. Дамон, на первый взгляд, кажется, ненужной и надуманной «четвертой вершиной» любовного треугольника «Ацис – Галатея – Полифем», а вокальный портрет Дамона, созданный Юрием Ростоцким, эту хрупкую виртуальную вершину лишь только слегка нащупывает, окончательно так ее и не находя.

Наконец, бас Кирилл Краюшкин-Ганаба, обладатель голоса небольшого, тембрально неяркого и зажатого, в благородно-легкую певучую витиеватость пасторального стиля партии циклопа Полифема, увы, не вписывается и вовсе: певец старается изо всех сил и предстает чрезвычайно артистичным, но собственно вокальное впечатление оставляет о себе довольно сдержанное. Вообще, фигура Полифема в опусе Генделя воспринимается намеренно комичной, несмотря на ее подспудную злодейскую сущность. И эта смысловая двойственность образа певцом так и не поймана, а сам образ – пока лишь вокальный эрзац. Но, повторюсь, в целом пастораль «Ацис и Галатея», неожиданно возникшая в программе абонемента «Герои и легенды» на сцене Светлановского зала Дома музыки, весьма удачно вписавшись в тематическую канву цикла, предстает одним из значительных событий нынешнего концертного сезона.

Опус под названием «Ацис и Галатея» («Acis and Galatea», 1718, HWV 49a) вошел в историю музыки как первое сочинение Генделя, созданное им на английское либретто: именно эту версию и взяло на вооружение концертное исполнение в Доме музыки. Главному создателю сюжета Джону Гею (при участии Александра Поупа и Джона Хьюза) сей труд был навеян одним из хрестоматийных античных сюжетов «Метаморфоз» Овидия. Предшественником этого сочинения в творчестве Генделя выступает опус под названием «Ацис, Галатея и Полифем» («Aci, Galatea e Polifemo», 1708, HWV 72) на либретто Николы Джуво, премьера которого состоялась десятью годами ранее в Неаполе, то есть еще в итальянский период творчества композитора. И если жанр итальянского опуса определен композитором как serenata, то английского – как masque, что на разных языках означает, в сущности, одно и то же. И хотя сам Гендель в одном из своих писем называет «Ациса и Галатею» «маленькой оперой», эта его «маска» – небольшой, по сравнению с оперой-сериа, типично английский опус для придворного музицирования с речитативами, ариями, ансамблями для четырех персонажей и хорами пастухов, пастушек и нимф.

Премьера пасторали для квартета певцов-солистов образца 1718 года прошла в Эджваре, в замке Cannons близ Лондона – имении графа Джеймса Бриджеса, впоследствии герцога Чандоса, где у него была великолепная капелла и на службе у которого в то время состоял Гендель, поэтому само мероприятие носило заведомо частный характер. Первое представление этого опуса для лондонской публики в Королевском театре Lincoln’s Inn Fields (правда, по сравнению с оригиналом, Гендель включил в него еще одного персонажа – пастуха по имени Коридон) состоялось гораздо позже – 26 марта 1731 года в бенефис тенора Филипа Роккетти, исполнявшего партию Ациса. А уже в 1732 году на сцене лондонского Королевского театра Haymarket увидела свет новая авторизованная трехактная версия этой пасторали, в которой ударной исполнительской силой предстали итальянские певцы, а местные английские их лишь дополнили. Общее число персонажей было доведено в ней до девяти. Галатея, когда-то запевшая в Неаполе контральто, по-прежнему осталась сопрано, а партия Ациса, изначально предназначенная сопрано-травести, теперь от тенора перешла к кастрату-контральто. На премьере в партии Ациса был занят Синьор Сенезино (Франческо Бернарди), а в партии Галатеи выступила знаменитая генделевская примадонна того времени Анна Мария Страда дель По.

Таким образом, композитор, имея за плечами неаполитанский опыт «Ациса, Галатеи и Полифема», с легкостью разбавил английское либретто Джона Гея итальянскими вставками, и в 1732 году место «маски» вновь заступила «серената», на этот раз – двуязычная с гибридным названием «Acis e Galatea» (HWV 49b). Следующая переработка этого гибрида была осуществлена Генделем в 1733 году, но и она не стала последней, а ее поистине чудовищная практика исполнения, основанная на двуязычной англо-итальянской мешанине, сохранялась в разных редакциях вплоть до 1739 года, когда с ослаблением притока в Лондон итальянских певцов поневоле пришлось ориентироваться только на английские редакции, так что просто замечательно, что оригинальная англоязычная партитура «Ациса и Галатеи» для четырех солистов (иногда – с интеграцией в нее партии Коридона) дошла до наших дней во всем своем великолепии и блеске.

Музыка этой «маски» воспринимается по-генделевски бесконечной, местами, если хотите, даже монотонно тягучей и однообразной, звучащей, на первый взгляд, кажется, «одними и теми же» повторами фиоритур и рулад в блочно-номерной структуре da capo. В то же время, подобно «божественным вагнеровским длиннотам», бесконечность генделевской мелодики в этом, надо признать, достаточно компактном опусе (не более часа на каждый из двух актов) как раз и составляет его главное воздействие на слушателя – удивительно светлое и ликующе романтическое. При этом музыкальная ткань сей «маленькой оперы» не лишена как чисто иллюстративной, изобразительной экспрессии, так и глубоко психологических изысканных красок. Однако какое же это всё-таки везение узреть свет музыкального очарования первозданной редакции «Ациса и Галатеи» Генделя! Узреть свет, пролившийся на сцену Светлановского зала Дома музыки… Сей парадокс трудно объясним, ведь произошло это исключительно тихо, скромно и неожиданно, а оказалось необычайно резонансным, восторженно благодатным и несомненно ожидаемым!

0
добавить коментарий
ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ
МАТЕРИАЛЫ ВЫПУСКА
РЕКОМЕНДУЕМОЕ