Национальный оперный центр при поддержке Комитета по культуре Санкт-Петербурга организацию концертов классической музыки с участием звезд мировой оперы осуществляют не впервые. Первой ласточкой долгосрочного международного проекта, который получил название «ОПЕРА-ГАЛА. Солисты оперных театров мира в Санкт-Петербурге», стал первый совместный концерт в России Анны Нетребко и Эрвина Шротта. Он состоялся в декабре 2010 года на сцене Театра оперы и балета Санкт-Петербургской консерватории. Именно в рамках этого проекта впервые в Северной Пальмире выступили Ольга Перетятько (февраль 2013 года) и Юлия Новикова (февраль 2014 года), наши соотечественницы, добившиеся признания и успешно развивающие свою карьеру за рубежом.

Важная составляющая часть проекта – социально-просветительская программа для особых детей под названием «Музыка жизни». Она включает в себя комплекс реабилитационных мероприятий с элементами арт-терапии на базе различных социальных учреждений Санкт-Петербурга, в том числе и приглашение этой категории детей на выступления звезд мировой оперы.

И концерт «D’amor sospiro» («Любовью я дышу»), организованный Национальным оперным центром в рамках вышеназванного международного проекта и состоявшийся 27 ноября в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии, не стал исключением: линия музыкальной благотворительности была продолжена и на этот раз. Место за дирижерским пультом Санкт-Петербургского государственного академического симфонического оркестра занял маэстро из Италии Филиппо Мария Брессан, а на сцену вышла интернациональная тройка певцов – наш соотечественник Максим Миронов, австралийка Элеонор Лайонс и итальянец Витторио Прато.

Максима Миронова, лауреата Национальной премии «Золотая маска» этого года за роль Линдора в постановке «Итальянки в Алжире» Россини в Московском музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, представлять не надо. Сегодня он – один из известнейших лирических теноров в мире, наиболее значимым репертуарным коньком которого как раз и стали партии в операх Россини. Карьера певца вот уже на протяжении более чем десятилетия активно развивается за рубежом, однако его нынешнее выступление в Санкт-Петербурге – первое. Для баритона Витторио Прато это вообще первое выступление в России. До недавнего времени я знал его лишь по молодежной постановке «Путешествия в Реймс» в рамках Россиниевской академии фестиваля в Пезаро 2004 года (партия Дона Альваро плюс эпизодическая партия слуги Антонио), а также по небольшим партиям в постановках основной фестивальной программы последующих лет – «Севильском цирюльнике» (2005) и «Сороке-воровке» (2007). Благодаря концерту в Санкт-Петербурге, наконец-то, у меня появилась возможность составить более полный вокальный портрет этого исполнителя.

Сопрано Элеонор Лайонс, лауреата I премии Международного конкурса молодых оперных певцов Елены Образцовой 2013 года (Санкт-Петербург) услышать на конкурсе мне не довелось. До недавнего времени априори судить об этой певице я мог лишь по весьма непоказательному и мало впечатлившему ее появлению в декабре прошлого года на гала-концерте в Большом театре (концерте, посвященном 50-летию творческой деятельности Елены Образцовой). Фигура же дирижера Филиппо Марии Брессана и вовсе стала для меня абсолютно новой. Именно с таким фактическим заделом я и отправился на концерт «D’amor sospiro» в Большой зал Санкт-Петербургской филармонии – на концерт, который, как следовало из его афиши, должен был погрузить в прекрасную, волнующую сердце стихию итальянской оперы. И это действительно именно так и произошло.

Хотя наряду с музыкой таких ярких представителей стиля бельканто, как Россини и Доницетти, в программе вечера звучала и музыка Моцарта, классически выверенная гармония которой словно перекидывает мост между вычурностью барокко и чарующей романтикой бельканто, общая линия бельканто, обозначенная в программе концерта, была очевидна. В начале первого отделения прозвучала увертюра к «Свадьбе Фигаро» Моцарта, в начале второго – увертюра к «Дону Паскуале» Доницетти. К оркестру – никаких претензий: он звучал вполне профессионально, надежно, уверенно, но и аккомпанемент маэстро Брессана певцам оказался весьма чутким, понимающим, отзывчивым.

Как вещал пресс-релиз обсуждаемого концерта, слушателям на нём предстояло стать свидетелями захватывающего рыцарского поединка за сердце прекрасной дамы – поединка виртуального, музыкального, в котором принимают участие оперные исполнители. Поединок, в этом смысле, конечно, состоялся, но если говорить исключительно о вокальных впечатлениях, то «центром мироздания» этого концерта стала вовсе не прекрасная дама Элеонор Лайонс, а один из ее кавалеров-рыцарей Максим Миронов. Сколько бы я ни слушал этого певца, меня всегда поражает рафинированная отточенность его вокальной линии, чеканная фразировка, а также невероятно глубокая, осмысленная погруженность в суть и стиль исполняемого музыкального материала, с которой он всегда подходит к рождению каждого своего вокального образа. Его голос по своей природе суперлегок и супервысок, и именно это качество позволяет ему «с легкостью парить в высотах» россиниевской – и не только россиниевской – тесситуры. И при всем при этом даже достаточно объемное акустическое пространство Большого зала Санкт-Петербургской филармонии прорезается звучанием голоса певца уверенно и весьма «доходчиво» до слушателя.

На этом концерте, конечно же, не обошлось без «Итальянки в Алжире»: партия Линдора в репертуаре певца по количеству исполнений далеко обгоняет все остальные. Она настолько уже впета им в плоть и кровь, что, кажется, просто ничем и удивить не может. Однако открыть в ней нечто новое – вернее, вспомнить подзабытое старое – я смог и на этот раз. Если привычной каватине Линдора из первого акта «Languir per una bella» я просто внимал с упоением меломана, то каватина этого же персонажа из второго акта «Concedi amor pietoso» вдруг напомнила, что у оригинальной каватины «Oh come il cor di giubilo» – тоже Линдора и тоже из второго акта! – есть замещающий ее двойник. Эта ситуация для эпохи Россини была вполне обычна: не только он, но и другие композиторы для новых постановок своих опер могли писать новые арии, например, «под исполнителя».

В упомянутом выше московском спектакле звучит одночастная пьеса «Oh come il cor di giubilo», а в постановке фестиваля в Пезаро в 2006 году Максим Миронов пел двухчастную каватину «Concedi amor pietoso», быстрый финал которой «подозрительно» напоминает знаменитую кабалетту Танкреда «Di tanti palpiti». Впрочем, ничего подозрительного здесь нет: на то он и Россини, гениальный мастер автоплагиата! Венецианские премьеры «Танкреда» (в театре «Ла Фениче») и «Итальянки в Алжире» (в театре «Сан-Бенедетто») состоялись соответственно в феврале и мае 1813 года, а «Concedi amor pietoso» была написана специально для миланской премьеры 1814 года. Так что всё сходится. Всё, но в ином отношении, «сошлось» и в исполнении певцом как нежнейшего кантабиле Феррандо «Un’aura amorosa» из «Così fan tutte» Моцарта, так и знаменитой арии Тонио «Ah! Mes amis, quel jour de fête!» с девятью верхними до из «Дочери полка» Доницетти. Последний номер стал самым «ударным» за весь концерт и ожидаемо вызвал просто неистовый шквал оваций зала.

Четыре сольных номера спел и Витторио Прато. Ария Белькоре «Come Paride vezzoso» из «Любовного напитка» и ария Энрико «Cruda… funesta smania» из «Лючии ди Ламмермур» составили репертуар Доницетти. Моцарт был представлен арией Графа «Hai già vinta la causa» из «Свадьбы Фигаро» и каватиной Фигаро «Largo al factotum della città» из «Севильского цирюльника» Россини. Этот вокалист показал себя ярко выраженным драматическим баритоном, поэтому наиболее выигрышно в его исполнении прозвучали арии Энрико и Графа. Голос певца выразителен, фактурен, тембрально притягателен, но в арии Энрико ему всё же недоставало пластичности, той самой итальянской кантилены, которую мы всегда больше всего ждем именно от интерпретаций итальянских певцов. Вокальные задачи моцартовской фразировки несколько иные: они подчинены акцентированной, изысканно «рубленой» ритмике – и с ними Витторио Прато «расправился» вполне уверенно и профессионально. Ария незатейливого «комедианта» Белькоре располагает к не меньшей степени кантиленности, чем ария Энрико, персонажа сугубо серьезного, однако вокальный портрет Белькоре оказался выписанным не лирически тонкими, а густыми, гротесково-плакатными красками. Наконец, совсем иная по стилю, чем ария моцартовского Графа, ария россиниевского Фигаро несколько недобрала в «мелкой технике скороговорки», которой она на редкость щедро и виртуозно приправлена.

Элеонор Лайонс за весь вечер не спела ни одной арии Россини. Однако, слушая достаточно формальную, не наполненную живым чувственным смыслом «вокализацию» певицы (что в каватине Лючии «Regnava nel silenzio», что в арии Фьордилиджи «Come scoglio immoto resta» из «Così fan tutte»), я понял, что на это есть причины: Россини – просто не ее композитор, во всяком случае – пока не ее. Для наполнения его музыки содержательностью необходимо нести в себе заведомо мощную интеллектуально-психологическую ауру. Обладая же от природы тембрально красивым – лирическим, но приятно «плотненьким и крепеньким» – голосом, певица пока лишь его и демонстрирует: на обсуждаемом концерте иногда это ей удавалось, а иногда – нет. Предъявленному звучанию досадно недоставало округлости, филировки, академической интонационной точности, особенно – в каватине Лючии. Известная небрежность певицы в верхнем регистре была связана с этим же номером. Как и в случае с Витторио Прато, Моцарт у Элеонор Лайонс также «обыграл» Доницетти: классицистские экзерсисы арии Фьордилиджи для австралийской дивы оказались намного понятнее и естественнее.

Ограничившись лишь двумя сольными номерами, прекрасная дама с обоими своими кавалерами спела также пару фрагментов из опер Доницетти: с Максимом Мироновым – дуэт Адины и Неморино из «Любовного напитка», с Витторио Прато – дуэт Норины и Малатесты из «Дона Паскуале». Сами же кавалеры «сразились» между собой еще в двух номерах: в конце первого отделения прозвучал дуэт Неморино и Белькоре из «Любовного напитка», а в конце второго – дуэт Альмавивы и Фигаро из «Севильского цирюльника» Россини. Бескровная оперная дуэль закончилось всеобщим примирением – терцетом Адины, Неморино и Белькоре из «Любовного напитка», спетым на бис. В нём, как и во всех четырех исполненных комических дуэтах бельканто царил праздник музыки, жизни и однозначно прекрасного настроения!

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru