В апреле этого года знаменитая итальянская примадонна XX века Фьоренца Коссотто (меццо-сопрано) отметила свое 80-летие. Пять лет назад наш интернет-журнал посвящал певице материал, приуроченный к ее 75-летию. В этот раз мы решили поступить иначе, ведь вскоре после своего 80-летия, в середине мая, Фьоренца Коссотто посетила нашу страну, но не столичные центры, а предприняла беспрецедентный для звезды такого ранга вояж в далекую Сибирь. Сей факт сам по себе отнюдь не тривиален, и его вполне можно расценить как заслуживающий внимания.

Поводом для этой поездки послужило сделанное певице приглашение принять участие в работе жюри III Международного конкурса молодых оперных певцов и режиссеров им. П.И. Словцова, состоявшегося в Красноярске с 17 по 23 мая. Вместе с Владиславом Пьявко Фьоренца Коссотто стала одним их двух сопредседателей жюри. Певицу мы помним как участницу легендарной триады гастролей театра «Ла Скала» в Москве (1964, 1974, 1989). В 1998 году она была членом жюри Международного конкурса им. П.И. Чайковского, а в последние годы нынешнего столетия приезжала в Россию с концертами и мастер-классами, принимала участие в оперных творческих лабораториях по линии СТД России.

Фьоренца Коссотто – одно из величайших имен в истории мировой оперы. Ее приход в «Ла Скала» в середине 50-х годов прошлого столетия в качестве молодого стажера совпал со временем, когда на этой сцене царила великая Джульетта Симионато: именно ее по причине внезапной болезни Фьоренца Коссотто и заменила в начале января 1962 года на премьере новой постановки «Фаворитки» Доницетти, исполнив парию Леоноры. В тот вечер, как написала даже такая одиозная газета, как «Corriere della sera», на небосводе «Ла Скала» взошла новая оперная звезда. Эта звезда появилась на легендарном, теперь уже можно сказать, фоне, ведь с середины 40-х в труппу этого прославленного театра влилась Рената Тебальди, а с начала 50-х на его сцене регулярно стала выступать Мария Каллас.

Коссотто пела на многих престижных оперных площадках мира, но ее имя как преемницы Джульетты Симионато, прежде всего, – одно из ярчайших олицетворений великой послевоенной эпохи театра «Ла Скала».

Предлагаемое вниманию читателей блиц-интервью с примадонной, в силу своего формата не способное претендовать ни на полноту, ни на систематичность, – лишь еще одна малая попытка представить это имя в контексте оперного искусства XX века. Именно поэтому первый вопрос, заданный певице в Красноярске, был посвящен личности Каллас, ибо в массовом сознании сегодняшнего поколения меломанов легенда-миф о ней зиждется наиболее прочно.

– Синьора Коссотто, с Марией Каллас вам много довелось выступать в качестве партнерши по сцене – и не только по сцене «Ла Скала»…

– Это так, но ведь была и другая великая певица, с которой я также много пела: это Рената Тебальди!

– Понятно, что это были две знаменитые соперницы, но сегодня в массовом сознании наиболее мощно продолжает жить именно образ Каллас. Действительно ли от нее исходила такая сильная магия на сцене, как это принято считать сегодня?

– Нет, хотя этим, возможно, я вас и разочарую. Так произошло потому, что большинство людей пение Каллас и ее творчество на оперной сцене воспринимают по многочисленным аудиозаписям. Именно диски и сделали ее великой, всемирно известной, а вовсе не сценическая магия. Магия творческой личности – и об этом всегда надо помнить – заключается в том, что ты веришь исполнителю, веришь тому, что тот или иной его персонаж посредством пения, посредством звучания своего голоса хочет донести до тебя в данный момент. Следовательно, магические моменты в творчестве – это принадлежность вообще всех настоящих артистов, не только певцов. И Каллас в этом смысле исключением из правила не являлась, однако при этом у нее, как и у многих других, были весьма большие вокальные проблемы. Именно это и не дает оснований говорить о магии Каллас как певицы.

И всё же она стала медийным продуктом своего времени: обширная дискография ее выступлений и студийные записи сделали свое дело. В сущности, они создали ложное, на мой взгляд, представление об ее истинном голосе. В дискографии Каллас все вокальные дефекты и несовершенства техники намеренно убирались, скрадывались – всё работало на имидж звезды. Чтобы продать как можно больше дисков, из нее создали просто сверхчеловеческий персонаж. Но мы ведь прекрасно понимаем, что у всех людей – даже у очень хороших голосов и интерпретаторов – что-то может звучать менее выигрышно, а что-то – явно лучше. При этом исполнители без мощного промоушена в дискографии, но с подлинно великими голосами, в плане популярности оказались явно обойденными. И Рената Тебальди, кажется, – наиболее яркий пример подобного рода: техникой пения она владела просто безупречно и звучала восхитительно всегда. Ее не столь многочисленные записи «как есть», по сравнению с аудиоретушью Каллас, выглядели, возможно, и менее привлекательно, но зато в живых интерпретациях Тебальди всегда была истинная магия.

– За вашу долгую карьеру вы неоднократно выступали и в Москве. А приезд в Красноярск позволит ли вам еще лучше понять нашу широкую русскую душу?

– Да ведь я эту душу поняла уже давно, еще на своем дебюте в Москве в 1964 году, когда с труппой театра «Ла Скала» на сцене Большого театра пела Розину в «Севильском цирюльнике» Россини: это было обращение к оригиналу композитора, созданному для колоратурного меццо-сопрано. Хотя я была молода, на таких ответственных гастролях мне доверили спеть главную партию, но этот дебют обернулся тогда для меня настоящей драмой. К несчастью, в Москве я заболела: простудилась так, что у меня пропал голос. И первое, о чем я сразу же подумала, так это о том, скольким же мои родители пожертвовали ради того, чтобы я могла заниматься своим любимым делом, а я их сейчас подведу!

Это была катастрофа! Ничего мне не помогало, и уже была назначена замена. Помню, в день первого спектакля, незадолго до него, ко мне в номер пришла наш врач: я буквально рыдала от горя. И вот она говорит мне, чтобы я снова попробовала голос, ведь это была всего лишь простуда на связках, говорит, чтобы я выпила что-нибудь теплое и попробовала еще раз. Я выпила, кажется, кофе, и – это было просто невероятно – я вдруг поняла, что связки, которые до этого были зажаты, вдруг восстановили свою подвижность: ко мне вернулся голос! Тут и врач уже говорит мне: «Голос у тебя ведь есть! Ты можешь сегодня петь!» Она тут же позвонила в театр и сказала, что замена больше не нужна. За мной прислали машину, в театре меня быстро одели – и я вышла на сцену. Поначалу немного побаивалась, ведь всё произошло так быстро, но к концу своей арии, когда высокая фермата в ней мне удалась, прозвучав полновесно и натурально, а публика отреагировала на это шквальными овациями, я уже окончательно поняла, что всё в порядке. Я была счастлива, потому что победила саму себя! После этого случая к себе и своему голосу я уже стала относиться более внимательно. Конечно, этот дебют в Москве и этот совершенно невероятный, восторженный прием русской публики забыть просто невозможно!

– Означает ли это, что сцена Большого театра в Москве, как и сцена «Ла Скала» в Милане, также стала для вас судьбоносной?

– Безусловно, ведь на основной сцене «Ла Скала» (уточнение «основная» важно, так как в то время функционировала еще и камерная сцена «Пиккола Скала», давно уже не существующая. – И. К.) свою первую большую партию, Леонору в «Фаворитке», я спела лишь в начале 1962-го, а Розина также была одной из партий, с которых я начинала. Ее я впервые спела как раз в начале 1964-го, то есть в тот год, когда и проходили первые гастроли «Ла Скала» в Москве. Исполняла я тогда и «Реквием» Верди. А еще через десять лет, на следующих гастролях «Ла Скала» в Москве в 1974 году, я была уже Адальджизой в «Норме» Беллини. Еще позже, в 1982-м, на сцену Большого театра в Москве с труппой Гамбургской государственной оперы я вышла в главной партии в концертном исполнении «Самсона и Далилы» Сен-Санса…

– Но вы не сказали, что на вторых гастролях в Москве, кроме Адальджизы в «Норме» вы спели и Амнерис в «Аиде», а на третьих гастролях в 1989 году – еще и Принцессу де Буйон в «Адриенне Лекуврер» Чилéа. Свидетелем первых двух гастролей «Ла Скала», а также «Самсона и Далилы», я не был, но зато вашу Принцессу де Буйон помню очень хорошо: для Москвы эта грандиозная во всех отношениях постановка стала тогда настоящим открытием и потрясением!

– Боже мой! Вы вспомнили – спасибо вам за это! А я совсем и забыла, ведь за свою жизнь я столько всего спела на разных сценах в разных городах и странах, что забыть вовсе и немудрено. А воспоминания о «Норме» как-то вытеснили всё остальное, по-видимому, из-за того, что именно в тот приезд у меня в Москве появилось много поклонников, которые стали называть себя cossottiani («коссоттианцами»). Помню, они ждали меня после спектакля, усаживали в машину, забрасывали цветами сирени: это были, в основном, молодые ребята, и они были счастливы… Надо ли говорить, насколько окрыленной успехом в Москве и счастливой от всего этого ощущала себя я!..

Беседовал Игорь Корябин
Перевод Юлии Колпаковой

Послесловие автора

Выпавший мне весьма скромный опыт живого восприятия Фьоренцы Коссотто на оперной сцене (Принцесса де Буйон в «Адриенне Лекуврер» в Москве) – всего лишь малый миг ее большого творчества, находившегося в тот момент на мастерски зрелом, но, однозначно, завершающем уже этапе. Однако опыт живого – по прошествии многих лет – общения с певицей на сибирской земле оказался не менее ценен: он убедил в том, что, несмотря на почтенные годы, выдающаяся примадонна, сосредоточившаяся сегодня на преподавании, всё еще молода душой и жизнерадостна. Она по-прежнему эмоциональна и темперамента, как истинная итальянка, но при этом непосредственна и открыта, как это свойственно нам, русским. Наверное, поэтому судьба и распорядилась так, что за всю свою продолжительную карьеру в Россию певица приезжала не раз. Наверное, еще и поэтому – в дополнение к своим высокопрофессиональным качествам оперной исполнительницы – в нашей стране она нашла так много поклонников. Многая лета, синьора Коссотто!

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru