Томаш Конечны: «Каждая роль — театр. Оперный театр...»

Сергей Элькин
Оперный обозреватель
Я бы не хотел жить в Польше. У нас квартира в пригороде Дюссельдорфа, городке Ратинген. Это – хорошее, безопасное место для семьи, детей. У меня три сына: восемнадцать, пятнадцать и тринадцать лет. А мне – по-прежнему двадцать пять! Между собой все говорят на польском языке, но дети свободно общаются на немецком. Жена – актриса. Ей тяжело с польским языком найти работу в Германии, но она пытается... Я бываю в Ратингене нечасто. Все больше в разъездах. Вторая квартира в Вене, потому что я очень часто пою в Венской опере. Места этого сезона – Мюнхен, Зальцбург, Будапешт, Дрезден…

Разговор о Воццеке, Вагнере, кино и, конечно, Опере

В Лирик-опере Чикаго в эти дни неспокойно. После Моцарта и Россини в театре наблюдается “экспрессионистский взрыв”. Возмутителем спокойствия опять стал Альбан Берг с оперой “Воццек”. Почти сто лет прошло с берлинской премьеры, но вокруг оперы по-прежнему кипят нешуточные страсти. Новая постановка сделана сэром Джоном МакВикаром. Главную партию исполняет польский бас-баритон Томаш Конечны. Мы встретились с певцом после одной из репетиций. Кроме польского, Томаш свободно владеет немецким. Русский немного понимает, но не говорит на нем. Я немного понимаю по-польски, но не говорю. Немного изъясняюсь по-немецки, но недостаточно для интервью. После недолгого обсуждения языковых вариантов сошлись на английском.

Для Томаша Конечны Воццек в Лирик-опере – двойной дебют. Впервые – партия Воццека, впервые – в американском оперном театре.

Сергей Элькин: Что для вас “Воццек”?

Томаш Конечны: Фантастически интересная опера! Я двигался к ней постепенно. Первым шагом в этом направлении стала для меня партия Голо в опере Дебюсси “Пеллеас и Мелизанда”, вторым – Штольциус в “Солдатах” Циммермана. Музыка Дебюсси мрачная и в то же время лиричная, у Циммермана в музыке больше внутренней экспрессии. “Воццек” стоит как бы между ними. Герои опер похожи. Воццек бедный, у него нет денег, жена ему неверна, окружающие насмехаются над ним. Голо богатый, он принц, но Мелизанда неверна ему, и у него тоже есть соперник... Я готовился к своему Воццеку три года и сейчас с наслаждением работаю.

Готовясь к партии, вы слушаете записи ваших предшественников?

Если это незнакомая музыка, я слушаю один раз, но не делаю никаких пометок для себя. А если материал знакомый – никогда ничего не слушаю! Вообще, я не большой любитель слушать записи. Предпочитаю живые спектакли.

Как вам работается в Лирик-опере?

Прекрасно! Я дважды выступал в США, но оба раза - с концертами. В Вашингтоне – в “Фиделио” Бетховена, в Карнеги-холл – с Венской оперой в “Саломее”. В американском оперном театре я впервые, и мне здесь нравится. Сэр Эндрю Дэвис - замечательный дирижер. С ним удобно работать, он понятно репетирует. Он первый раз дирижирует “Воццеком”.

На пресс-конференции он сказал, что мечтал дирижировать “Воццеком” с шестнадцати лет...

Мечты сбываются. Режиссер Джон МакВикар (он тоже сэр) трепетно относится к опере, по-настоящему понимает ее. Талантливый человек. Мою партнершу Ангелу Деноке я хорошо знаю, работал с ней вместе много раз. Последний раз – в Венской опере. Так что все хорошо.

Есть разница между европейскими оперными театрами и Лирик-оперой?

И здесь, и там работают профессионалы. Я не вижу между театрами большой разницы. Такие же музыкальные репетиции, такие же репетиции на сцене. Для меня здесь нет ничего нового... Чикаго – чудесный город. Когда я начал репетиции, у детей как раз были каникулы. Они с женой приезжали ко мне, и мы весело провели вместе две недели.

К Чикаго и опере мы еще вернемся. А сейчас, если позволите, я бы хотел поговорить о том, как вы попали в театр. Вы ведь учились в знаменитой Киношколе в городе Лодзь, откуда вышли Анджей Вайда, Роман Полански, Кшиштоф Кесьлевски…

Эту школу закончили все лучшие польские режиссеры.

Но это же Киношкола, а не оперный класс!

С детства я мечтал о театре. Никакой оперы в помине не было. Я был молод, мне было восемнадцать, я учился актерскому мастерству и думал в будущем стать режиссером. Высшая государственная школа кинематографа, телевидения и театра имени Леона Шиллера в городе Лодзь - самая престижная из четырех актерских школ Польши. Конкурс огромный. Чтобы попасть в Школу, я сдал все экзамены, кроме пения. Я играл на гитаре, пел, но не очень любил это делать. Как сейчас помню, профессор Эдвард Камински сказал мне: “Ты будешь петь”. Я принял это за шутку, а он взялся подготовить меня к поступлению в вокальный класс. Правда, я должен был пообещать ему, что вместе с актерскими экзаменами сдам экзамен в Музыкальную академию. Я выполнил обещание, сдал экзамены, поступил, но учиться не смог. Невозможно одновременно учиться в двух местах. Я выбрал актерский факультет. На втором году обучения, в 1992 году, я снялся в фильме Анджея Вайды. До этого я дебютировал в музыкальной программе на телевидении. Но то был небольшой мюзикл перед Рождеством, с тремя актерами. А тут – Вайда! Фильм назывался “Перстенек с орлом в короне” по книге Александра Сцибор-Рыльского “Кольцо из конского волоса”, которая была запрещена в коммунистической Польше. Я многому научился у Вайды. Это был прекрасный опыт. После съемок фильма я начал играть в театре и одновременно заниматься вокалом в варшавской Высшей школе музыки имени Шопена (ныне - Музыкальный университет имени Фредерика Шопена). После двух лет получил стипендию и продолжил обучение в Высшей школе музыки в Дрездене. Вскоре я получил первое место работы в качестве оперного певца – оперный театр в Лейпциге. Дебют на оперной сцене был успешным. Через год переехал в Любек. Я хотел наработать себе репертуар в небольшом театре. В этом отношении Любек был идеальным местом.

А как же актерская карьера?

Если бы я остался в Польше, я бы не смог заниматься вокалом. Я репетировал, играл в театре. Совмещать профессии актера и певца невозможно. Я поехал в Германию, чтобы проверить, смогу ли стать оперным певцом. Когда через шесть месяцев я уже начал выступать на оперной сцене, понял, что музыка победила.

Скучаете по экрану, по сцене?

Нет, потому что я играю в театре. Каждый мой спектакль, каждая моя роль – это и есть театр. Оперный театр. Мой актерский опыт помогает мне. Правда, поначалу приходилось тяжело. В кино все по-другому. Ты поворачиваешь голову на один сантиметр, тебя крупным планом снимает камера. Новое движение - новый кадр. Любые крохотные изменения мимики в кино видны. На оперной сцене все движения лица и тела должны быть гораздо ярче и крупнее. Мне понадобилось несколько лет, чтобы научиться другому способу передачи эмоций и выражения чувств героев... Я выступал в оперных театрах Лейпцига, Познани, Хемница, Санкт-Галлена, Мангейма, Дюссельдорфа, Дуйсбурга. Все главные роли получил в Мангейме: Вотан, Амфортас, Зарастро, король Марк (не Курвенал, а король Марк!) в “Тристане...”, Пимен в “Борисе Годунове”.

Вы перечисляете басовые партии. Так кто вы: бас или бас-баритон?

В Германии есть такое понятие “Heldenbariton” – драматический, героический баритон. Очень специфический голос. Голос Джеймса Морриса можно назвать этим термином. Такой голос требуется почти во всех операх Штрауса, в операх Вагнера, Пуччини, в русском репертуаре (“Борис Годунов”, “Князь Игорь”, “Хованщина”).

Вы не боялись сразу начинать с Вагнера?

Это не было моим открытием. В Любеке я встретил пианиста и преподавателя Зигфрида Шваба из Гамбургской оперы. Я готовил с ним партию Ореста в “Электре”. Он впервые сказал, что у меня “Heldenbariton”, и начал со мной репетировать “Валькирию”. Мне было тогда двадцать шесть лет... Главное – найти правильную партию. Мне тяжелее петь Моцарта, чем Вагнера. Вагнер для меня – “дом родной”. Например, “Летучий голландец” – одна из труднейших опер Вагнера, а я пел Голландца в самом начале карьеры. Моей первой вагнеровской ролью стал Амфортас.

Кто ваш любимый вагнеровский персонаж?

Конечно, Вотан. Еще мне нравится Альберих, но это не самая удобная партия для голоса.

Вам нравится играть на сцене. Но ведь в операх Вагнера не так много действия, не так много игры в привычном понимании этого слова...

Очень много! Как в кино. Главное - понимать вагнеровские язык и музыку. Во втором акте “Валькирии” в монологе Вотана надо передать всю гамму чувств героя, его беспокойство, мысли, тревоги. Это внутренний монолог со своим действием, движением, развязкой... Или король Марк в “Тристане...”. Его монолог из второго акта длится двадцать минут, и за это время перед глазами зрителей проходит вся его жизнь. Вагнер был против театра экспрессии. В его мире герои погружены в себя, их слова и поступки лежат в плоскости театра психологического. Для меня, как для актера, нет ничего интереснее опер Вагнера. Может быть, еще оперы, подобные “Воццеку”. “Воццек” для меня – продолжение линии Вагнера в опере.

Теперь поговорим о мечтах. Они есть?

Есть партия, которую я готовлю, – Ганс Сакс из “Нюрнбергских мейстерзингеров”. Это не мечты – это мое будущее. Мне некогда мечтать – у меня всегда есть партии, которые надо разучивать. Мне бы хотелось петь больше русских, французских и итальянских опер. Одна из моих самых любимых партий – Голо в “Пеллеасе и Мелизанде”. Очень трудная партия для певцов, не говорящих по-французски. Поэтому не так много постановок этой оперы во всем мире.

Каковы ваши отношения с русской оперой и русскими дирижерами?

Моей первой работой в русском репертуаре была роль Пимена. Еще я пел все бас-баритоновые партии в “Носе” Шостаковича. Пел на русском и немецком языках. В одной из постановок “Носа” я работал с замечательным русским дирижером Михаилом Юровским. На сегодняшний день это все. Есть много предложений спеть Алеко и князя Игоря. Я пока жду. А насчет русских дирижеров... С Кириллом Петренко мы делали “Кольцо нибелунга” в Мюнхене. Надеюсь, еще поработаем с ним в будущем.

А что касается польских опер?

Их не так много. “Король Рогер” Шимановского и все. Но невозможно все время петь только одну оперу. Я терпеть не могу Монюшко. Не могу его петь! Он звучит красиво, когда его поют русские или украинские певцы, но не польские. У замечательного Кшиштофа Пендерецкого оперы написаны на немецком языке. Они больше немецкие, чем польские.

Вам нравится камерное музицирование?

В камерной музыке есть произведения, которые я не могу исполнить. Голос слишком сильный. Для музыки Моцарта это проблема. Моей первой партией был Фигаро в Познани. Я пел Моцарта. В прошлом году - Командора в Зальцбурге, и в планах на будущее у меня Моцарт. Но это трудно. Есть и другая проблема – время. Некоторые произведения Гайдна или Баха я бы очень хотел спеть, но на сегодняшний день мой календарь полностью сформирован на два года вперед. Я с любовью вспоминаю “Реквием” Верди, который я исполнил в Кракове и Вроцлаве в декабре прошлого года.

Вы наверняка слышали выражение “евротрэш”. Так говорят многие американцы, говоря о европейских оперных постановках.

В основном, немецких...

Вам приходилось в них участвовать?

Конечно. Иногда это не новые постановки, а ввод в уже существующие. Например, кто-то заболел и меня просят заменить, или что-нибудь еще в этом роде. У меня было три случая, когда я входил в роль, узнавал, что мне нужно делать, и в тот же момент мне хотелось сразу уйти домой. Ну что я могу сделать? Я – певец. Контракт подписан, мое дело – петь. Выбора нет. Я пытаюсь найти что-то, с чем я готов согласиться... Я хочу, чтобы меня правильно поняли. Я не против современных постановок. Есть режиссеры, которые прекрасно знают и понимают оперу. Например, Петер Конвичный – сын знаменитого немецкого дирижера Франца Конвичного. Любое его режиссерское решение всегда базируется на музыке. Он всегда может ответить певцу на вопрос: “Почему?” Я пел Зарастро в знаменитой постановке “Волшебной флейты” в Штутгарте. У меня был шок, когда я впервые увидел эту постановку! Папагено, подобно поп-певцу, пел арию с микрофоном. Но вспомните, что эту роль Моцарт написал для директора театра “Ауф дер Виден” Эмануэля Шиканедера. Директор написал либретто и требовал своего участия в спектакле. Моцарт написал для него роль – очень выигрышную, популярную, но роль не для певца. Не случайно в пометках у Моцарта сохранилась запись, что эта роль может быть для любого голоса. Конвичный здесь следовал желанию Моцарта... Еще один пример - Ханс Нойенфельс. Он не так молод, но продолжает ставить каждый год. Он талантлив, знает и понимает оперу, даже написал либретто к одной из них - опере “Улитка” (“Die Schnecke”) пятидесятилетнего немецкого композитора Морица Эггерта. Или многолетний режиссер “Комише-опер” Гарри Купфер. Он сделал замечательную “Электру” с Евой Мартон. В прошлом году в Зальцбурге поставил “Кавалера розы”. Это – хорошие примеры. Плохие называть не буду, но их тоже хватает. Режиссеры изобретают нечто несусветное, потому что хотят получить хорошие рецензии. Если они поставят просто обычный спектакль, в Германии о них напишут плохо. Критики сделают вывод, что у таких режиссеров не хватает воображения придумать нечто оригинальное. Вот режиссеры изощряются и делают иногда просто глупые вещи. Для нас, певцов, это очень трудно. Я должен делать что-то нелогичное или противное моим взглядам, а при этом еще и петь. Если я не чувствую связи с моим персонажем, если я делаю что-то и не понимаю, зачем, если я не испытываю никаких чувств к своему герою, то как я могу передать чувства зрителям? Для меня главное в опере - Музыка. В операх Вагнера – я опять возвращаюсь к моему любимому композитору – нет такой проблемы. Вагнер был музыкальным драматургом. В его операх - фантастическое сочетание слов и музыки.

Вы чувствуете себя посланником польской культуры на Западе?

Конечно. Я горжусь принадлежностью к польской, восточноевропейской культуре. Я думаю, если вы поговорите с Мариушем Квеченем или Петром Бечалой, они скажут вам то же самое.

Ваши имена сегодня популярны во всем мире…

Мое имя популярно везде, кроме Польши.

Почему?

Потому что в Польше почти не исполняется Вагнер.

Ну, вы же поете не только в операх Вагнера! А что вы думаете о Варшавской опере?

Когда-то это был очень сильный театр. Сейчас – не знаю. Там не очень хорошая акустика и не очень интересные постановки.

А где самые интересные?

В Венской опере. Мне кажется, Венская опера – лучший оперный театр в мире. Уж точно самый красивый! Хотя недавно построили фантастически красивый Дворец искусств в Будапеште. Он называется Мюпа (Müpa). Еще один из прекраснейших концертных залов в мире находится в Катовице. Там выступает Национальный симфонический оркестр польского радио (Narodowa Orkiestra Symfoniczna Polskiego Radia). В разработке акустики здания принимали участие специалисты японской фирмы Yamaha. В Польше в целом нет большого интереса к классической музыке и опере, но в Катовице зрительный зал всегда полон.

Скучаете по Польше?

Я бы не хотел жить в Польше. У нас квартира в пригороде Дюссельдорфа, городке Ратинген. Это – хорошее, безопасное место для семьи, детей. У меня три сына: восемнадцать, пятнадцать и тринадцать лет. А мне – по-прежнему двадцать пять! Между собой все говорят на польском языке, но дети свободно общаются на немецком. Жена – актриса. Ей тяжело с польским языком найти работу в Германии, но она пытается... Я бываю в Ратингене нечасто. Все больше в разъездах. Вторая квартира в Вене, потому что я очень часто пою в Венской опере. Места этого сезона – Мюнхен, Зальцбург, Будапешт, Дрезден…

В планах у Томаша Конечны: Иоканаан в “Саломее” (декабрь-январь), Вотан в “Золоте Рейна” и “Валькирии”, Путник в “Зигфриде” (январь 2016 года), Мандрика в “Арабелле” Р.Штрауса (январь-февраль 2016 года) - все партии в Венской опере; Дон Пизарро в “Фиделио” в Баварской опере (февраль 2016 года), Вотан в “Валькирии” в Будапештской опере (февраль 2016 года), Фридрих Тельрамунд в “Лоэнгрине” в Дрезденской опере (май 2016 года). Ну а до 21 ноября Конечны поет в Лирик-опере Воццека.

Фото: Klaudia Tadey

0
добавить коментарий
МАТЕРИАЛЫ ВЫПУСКА
РЕКОМЕНДУЕМОЕ