Надежда Кучер: «Хочется верить происходящему на сцене»

Татьяна Елагина
Специальный корреспондент
Петь больной тоже отказываюсь. Если задана высшая планка, нельзя показывать результат хуже того, что было ранее. Но к пиратским записям отношусь спокойно, тут уж ничего не поделаешь. Иногда они даже очень полезны, дают возможность оценить своё выступление со стороны. Вот так получилось, когда осенью 2015 года я заменила исполнительницу в концертной «Травиате» в Москве, на сцене БЗК. Мне неожиданно прислали запись всех сольных номеров. Я слышу, что в тот раз была не в самой лучшей форме, но ничего криминального не случилось, за московский дебют не стыдно. Как документ на память сохраню те файлы с благодарностью.

Сегодня в у нас в гостях молодая, но уже весьма известная в Европе певица из Белоруссии Надежда Кучер. Еще во время учебы в Петербургской консерватории она дебютировала на оперной сцене в партии Марфы в «Царской невесте» в спектакле Театра консерватории. В 2009 состоялся ее дебют на профессиональной сцене в Михайловском театре в партии Виолетты. Надежда Кучер – лауреат нескольких международных конкурсов, в том числе в прошлом году завоевала Первый приз на престижном Международном конкурсе оперных певцов в Кардиффе, победителями которого в разные годы были Карита Маттила, Дмитрий Хворостовский, Аня Хартерос, Екатерина Щербаченко и др. Певица успешно выступает как солистка Пермского оперного театра, дважды стала лауреатом фестиваля «Золотая маска». У нее много зарубежных ангажементов. Совсем недавно она блистательно спела Виолетту в Берлинской государственной опере. Рецензия на эту постановку опубликована в нашем журнале.

Предлагаем читателям эксклюзивное интервью с певицей. С артисткой беседует наш автор Татьяна Елагина.

Т.Е.: Здравствуйте, дорогая Надежда! Я знаю, что петь Вы начали с детства, в хоре. А пел ли кто-то в семье, были профессиональные музыканты?

Н.К.: Музыкантов в семье не было. Но мама очень любила петь, имела от природы прекрасный голос. Мы украинцы по крови, у нас принято собираться роднёй и с гостями за большим столом и петь народные песни. В такой среде я выросла. С пяти лет пошла в музыкальную школу на фортепиано, и педагог по специальности, обнаружив, что я хорошо пою, в 10 лет направила в хор. После музыкальной школы поступила в училище на теоретическое отделение. Но на 3-м курсе поняла – преподавание сольфеджио или музыковедение не та профессия, которой хотелось бы заниматься в жизни. Примерно тогда же проснулся интерес к опере. До того этот вид искусства вообще не привлекал. Училище как теоретик я всё же закончила, получила диплом.

Наверняка, те базовые музыкальные знания сейчас помогают?

Конечно! Свободно читаю с листа не только клавир, но иногда и партитуру, до сих пор могу сама себе аккомпанировать, особенно на первой стадии разучивания нового материала. Потом, уже всерьёз работать над партией, впевать её, необходим концертмейстер. Если сидеть самому за роялем –голова работает на два фронта, а надо сосредоточиться на вокальных задачах.

Расскажите, пожалуйста, о Ваших первых зрительских впечатлениях от оперных спектаклей.

С 18 лет я начала ходить в Минский оперный театр буквально на все спектакли подряд. А репертуар и постановки в белорусской столице всегда были классические, именно то, что надо для знакомства с оперой. Более того, я почувствовала вкус сравнивать различных исполнителей одной и той же партии, то есть, ходила на одно и то же название со всеми составами, постепенно узнавала всех тогдашних солистов театра. С тех самых пор люблю певческий голос как таковой, люблю слушать и открывать для себя новые тембры, имена.

Кто стал Вашим первым педагогом вокала?

Солистка Минского оперного Нина Владимировна Шарубина. Она дала первоначальную школу, качественно направила меня в нужном направлении. И уже с этим маленьким багажом я пришла поступать в Санкт-Петербургскую консерваторию. Повезло попасть в класс к замечательной Тамаре Дмитриевне Новиченко, у которой учились Анна Нетребко и многие другие известные сейчас певицы. Ещё важно, методика, которой меня начала обучать в Минске Нина Владимировна, не противоречила системе Новиченко. То есть, обе мои преподавательницы мыслили в одном направлении, не пришлось что-то переучивать или ломать в технике, а постепенно развиваться дальше.

Ваш голос с самого начала определялся как колоратурное сопрано?

Да, с детства был высокий и лёгкий голос. Сейчас он ещё продолжает развиваться, крепнет. Я много времени уделяю вокальной технике, постоянно наблюдаю за состоянием своего аппарата, его возможностей. Если заниматься постоянным развитием голоса –он может изменяться в лучшую сторону до неузнаваемости. Бывает, конечно, что и в худшую, но со мной, надеюсь, такого не случится.

Сейчас у Вас есть пусть не постоянный педагог, но строгий критик, которому полностью доверяете и время от времени показываете своё вокальное состояние?

Когда впервые приехала в Пермь, помимо занятий с Теодором Курентзисом, вокалом с нами занималась Медея Ясониди. Она сама и оперная певица, и пианистка. Многогранный музыкант и человек очень опытный, с европейским складом мышления. Родом она из Греции, но в молодости работала в Киевской консерватории концертмейстером в классе у Евгении Мирошниченко. В Пермском оперном Медея Ясониди следила за вокальной формой всех солистов. Первые полгода я просто не выходила из её класса – хотелось узнать ещё и ещё новое, хитрости итальянской техники, поскольку Медея училась в Италии у Фьориллы Кармен Форти. Я считаю, у певца такой сторонний контролёр должен быть всегда, всю жизнь! Мы ведь, в отличие от инструменталистов, лишены возможности слышать себя объективно. В момент исполнения сам певец не в состоянии оценить адекватно извлекаемые звуки. Медея всегда критиковала без приукрашиваний, жёстко, прямолинейно, в лицо. И чётко, почти по-армейски определяла: что хорошо, что плохо, чего достигли, а над чем ещё работать и шлифовать. Сейчас, к сожалению, наше регулярное общение с Медеей Ясониди прекратилось. Она летает по Европе, я тоже теперь в Перми изредка.

Вы как раз завтра поёте «Царскую невесту» в Пермском оперном. Только один спектакль. Что предпочитаете, прилететь-спеть-улететь, или основательно сидеть на постановке месяц-два?

Конечно, участвовать в подготовке премьеры всегда интересно. Я люблю всё новое –творческий процесс, знакомство с новыми людьми, партнёрами. Но и в старом, годы идущем репертуаре, тоже есть смысл, можно находить свежие краски. И кому-то больше по душе работать в репертуарном театре на одном месте. Не могу сказать, что люблю быстрые перемещения, чемоданы и дорожные хлопоты, но пока просто нет иного выхода. Хочешь разнообразия – нужно часто летать.

Ваше имя особенно громко зазвучало в СМИ прошлым летом после победы на вокальном конкурсе в британском Кардиффе. И это был далеко не первый Ваш конкурс. Остался ли ещё запас соревновательного адреналина?

Нет. На конкурсах я сказала всё, что хотела. Теперь хочется совершенствоваться на практике, выполнять обязательства по контрактам, готовить новые партии.

Не стану ещё раз расспрашивать про Кардифф 2015, желающие легко найдут публикации. Вы как-то ощутили разницу в отношении к Вам, всплеск не только журналистского внимания, но и симпатии оперных менеджеров после победы?

Известный читателям вашего журнала оперный агент Алан Грин написал мне впервые, когда я только приехала в Кардифф. Узнав о победе на конкурсе, поздравил. Но вскоре в Женеву на премьеру «Вильгельма Телля» Россини прилетел его партнёр, Брюс Земски. Услышал меня живьём, предложил сотрудничество. Что стало решающим для приглашения меня в одно из самых крупных и престижных агентств zemskygreen – Main Prize (главный приз) Кардиффа или впечатление от спектакля, не мне судить.

Натуральное звучание качественного оперного голоса в зале никакая звукорежиссура не заменит!

Да, я перестала оценивать коллег по записям. Сколько раз бывало, что голос «подкручен» в студии, а реально слышится гораздо беднее. Или наоборот, средний тривиальный тембр на аудио живьём оказывается в разы богаче.

Что в таком случае думаете о своих записях, насколько они адекватно передают Ваш тембр?

Уверена, мой голос не лучшим образом ложится на микрофон. И если уж слушать своё исполнение, а без этого не обойтись – пусть будет самый простой репортажный вариант с диктофона или айфона. Издалека, с шумами зала, искажениями, но передающий сиюминутное впечатление. Этот вариант наиболее достоверный.

У Вас, однако, есть уже и опыт записи, причём редкой изысканности: Rameau: The Sound of Light. SONY CLASSICAL , 2014 с оркестром MusicAeterna и Теодором Курентзисом. Бывает, что спокойная работа над студийной записью, когда можно исправить любую ошибку и смонтировать эталонный вариант из множества дублей, привлекает исполнителей-перфекционистов.

Когда сотрудничаешь с маэстро Курентзисом, слово «спокойно» неприменимо, в принципе! Даже при студийной работе для меня лучше записывать крупными частями, а не собирать по тактам, чуть ли не по нотам, как сейчас позволяет техника. Мне не нравится результат, чувствуется некоторая искусственность.

Но, допустим, сию минуту предложили бы записать сольный диск, репертуар и техническая команда на Ваш выбор.

Конечно, согласилась бы! Но чтобы количество повторов в погоне за идеалом не повлияло на ощущение живого пения. В принципе, понятие безупречного варианта относительно. Дважды пропеть одну и ту же фразу стопроцентно одинаково невозможно.

В данный момент что Вам ближе – опера или камерная музыка?

Сейчас, конечно же, опера. Готовить камерные сольные программы гораздо сложнее, если честно. И не то, чтобы я боялась этого, но пока просто не хватает времени на концерты. Везде в оперном мире наблюдается тенденция – режиссёры любят, чтобы героини-сопрано на сцене были молодые, как положено в либретто. Потому надо пользоваться преимуществом возраста. Невозможно разделиться на два жанра. Камерные концерты требуют другого багажа: мудрости и жизненного опыта. Особенно, если под камерной музыкой иметь в виду высшую планку –исполнение вокальных циклов. Любой из них как маленькая планета, или даже микрокосмос, в котором можно искать до бесконечности. Как русскоязычный человек я уже сейчас могла бы подготовить вечер романсов Чайковского или Рахманинова. Некоторые произведения у меня есть в репертуаре. Но чтобы исполнять французские или немецкие опусы надо ещё долго расти, скрупулёзно вникать в языковую интонационность, фонетику, текст. По большому счёту, на это надо положить всю жизнь! Как можно сочетать такое с активной оперной карьерой – не представляю.

Как же Вам тогда поётся в операх на «нерабочем» языке? Понятно, что английский сейчас обязан знать любой артист, выступающий на Западе, итальянский – «конфессиональный» вокальный, а вот французский в том же «Вильгельме Телле»?

Мне повезло, французский изучала ещё в школе, детские навыки крепко сидят в памяти и не было проблем с произношением. Пару уроков с пианистом-французом довели партию до готовности. И немецкий я изучала,но уже с репетитором--тоже очень пригодилось!

Надежда, а кто Вам помогал на первых порах со сцен движением, актёрским мастерством? В московской консерватории с этим и 30 лет назад было слабовато, увы, так и осталось. В Санкт-Петербургской, как слышала, многие добром вспоминают строгую даму, бывшую балерину Мариинского, что муштрует по танцам.

О да! Марина Арифовна Абдуллаева способна научить двигаться и танцевать даже самых неуклюжих, неповоротливых огромных парней! Тоже вспоминаю её уроки с благодарностью. А вот актёрское мастерство как таковое преподавалось весьма условно. Всему пришлось обучаться практикой, сценой –этого никакие «мхатовские» этюды в классе не заменят. У нас в Питере преимущество, что есть Оперный театр при консерватории, и возможность студентам попробовать себя в спектакле. Так я первокурсницей вышла на сцену Бригиттой в «Иоланте», после Барбариной в «Свадьбе Фигаро».

Ваша первая крупная партия в консерватории?

Марфа в «Царской невесте» в начале второго курса. Помнится, как вчера! Для студентки получилось удачно. Спела все ноты, нигде не «крякнула» - шучу! Хотелось сделать всё хорошо, и репетировала очень много.

Геройский дебют! Марфа вокально трудно написана. Некоторые Ваши коллеги, тоже «Марфы», говорили, что спеть «Царскую невесту» в разы труднее той же Травиаты или Сомнамбулы.

Потому что Римский-Корсаков писал эту партию для Надежды Забелы-Врубель, которая имела отнюдь не колоратурное, а достаточно крепкое сопрано. Оркестр у Римского-Корсакова очень плотный, насыщенный. И Марфа написана почти вся в середине, не то, что колоратуры, даже верхнего регистра мало. Тенденция поручать Марфу совсем лёгким голосам родилась уже в советское время, и, к сожалению, продолжается и сейчас. От того и трудности у певиц.

А Вы, в таком случае, как бы назвали свой голос по типу?

Драматическая колоратура.

Да! На слух кажется «колоратура с мясом» - мне нравится! Какая у Вас верхняя граница диапазона?

Когда начинала, было и «до» четвёртой октавы, но скорее для спортивного азарта, как прыгнуть выше всех. На каком-то экзамене пела Вариации Проха, вставляла в каденции ля-бемоль третьей. Сейчас другие задачи. Но если надо будет, с удовольствием спою Царицу ночи с её верхним «фа» - это моя рабочая нота и не предел.

К сожалению, пока слышала Вас только на You Tube. Среди прочего меня покорили две «лакмусовые бумажки»: «Вокализ» Рахманинова и «Любовь святая» Свиридова - сопрановое соло из музыки к «Царю Фёдору Иоанновичу» А.К.Толстого. По духу православное песнопение. Не собираетесь ли что-то ещё подарить в этом жанре?

Много русской духовной музыки было перепето ещё в детстве, в составе хора. Сопрановые соло в русской церковной традиции довольно редки. Но если в каком-то тематическом концерте предложат – с большим удовольствием.

Не удержусь от банального вопроса про любимую роль.

Влюбляюсь и заболеваю каждой партией, над которой работаю, исполняю. Но были знаковые роли, которые дали толчок к развитию. Конечно, это опера Паскаля Дюсапена «Medeamaterial» в Перми, за которую я получила свою первую «Золотую маску». Это была, кстати, мировая премьера сценического варианта оперы. Музыкальный язык очень сложный, не читаемый с листа. Работа над этой Медеей запомнилась как тренинг на переделе возможностей, начиная от запоминания нот и текста, заканчивая сценическим воплощением. Это же моноопера. Ты одна поёшь целый час огромный монолог Медеи. Спасибо всем обстоятельствам, что такой фантастический проект состоялся.

И ещё могу назвать «Пуритан» Беллини в опере Сантьяго, столицы Чили. Партия Эльвиры многое дала именно вокально. По сложности и объёму она такова, что Виолетта в «Травиате» после неё кажется технически лёгкой. Опера огромная по протяжённости, а героиня почти всё время на сцене. Выдержать такой марафон, и не однажды, а полноценную серию из шести спектаклей – личное достижение. А что касается «выстраданности» - каждая роль, как новая вазочка, чистая форма, которую предстоит по-своему разукрасить.

Уже прочла где-то Ваш ответ на традиционный у нас вопрос про отношение к радикальной режиссуре в опере: «главное – чтобы было логично и не противоречило музыке». Потому сформулирую иначе. Вот подписываете Вы заранее контракт на новый проект, учите партию, вникаете в содержание, думаете, как «разукрасите» образ. А потом появляется постановщик, который всё хочет поставить с ног на голову, переосмыслить, наполнить «фрейдизмом» или актуализировать и т.д. Что тогда?

У меня, к счастью, такого кардинального расхождения во взглядах с режиссёрами пока не было. Всё таки, не столь долго я служу на сцене.

Удаётся ходить на оперные спектакли как зрителю?

Стараюсь выбираться регулярно. До сих пор, как в ранней юности, люблю открывать новых для себя исполнителей, различные голоса. Вот недавно пела «Травиату» в Берлине – послушала и другой состав, и на «Фауста» пошла. Жалела, что мои репетиции совпадали со «Свадьбой Фигаро», не удалось попасть. Времени на всё не хватает.

Другие певцы иногда отвечают: «Ой, я так хорошо знаю все трудности и слышу грехи коллег, переживаю за них, сидеть в опере зрителем – сплошные нервы, не надо. Лучше уж дома фирменный DVD включить, там всё подчищено, не так страшно».

Я могу пойти на «свой» репертуар, если певица, исполняющая «мою» роль, мне интересна, хочется сравнить, возможно, поучиться чему-то. Но чаще хочется послушать оперы, в которых заведомо не буду участвовать, просто люблю эту музыку. Допустим «Тоску» или любую другую оперу Пуччини, или «Аиду» и «Трубадура» Верди.

А симфонические концерты или драма, может быть, кино в качестве досуга?

Конечно. Можно же «умереть», если круглые сутки заниматься и думать только об опере! Во время постановочного периода, собственно, так и получается – абстрагироваться невозможно. Но когда случается перерыв между сериями спектаклей, мозги остывают, мы вместе с мужем погружаемся в мир кино. Стараемся не пропускать новинки, но не только, любим разные фильмы. Симфонические концерты посещаем непременно! Сожалею, что в Берлине не удалось достать билеты на концерт Анны Софи Муттер и оркестра п/у Саймона Рэттла.

Ваш супруг – симфонический дирижёр. Пробовали какие-то совместные выступления?

Пока нет, он ещё учится в Московской консерватории. Но совсем скоро он созреет, и мы что-то обязательно сделаем вместе.

И как Вам кажется, удастся отделить личное от профессионального?

Я-то смогу, точно! А про него – не знаю, время покажет.

Многие зрители сейчас вооружены мобильными средствами записи звука и видео, и зачастую выкладывают в Интернет не лучшие моменты выступлений артистов. Потому, например, Йонас Кауфман в одном из интервью подчеркнул опасность выходить на сцену даже с лёгким недомоганием. Если раньше внезапный хрип или фальшь могли заметить несколько знатоков из тысячного зала, и вскоре неудача «канула в Лету», то теперь пиратский репортаж посмотрят десятки тысяч по всему миру, и висеть этот позорный фрагмент будет долгие годы.

Полностью согласна. Петь больной тоже отказываюсь. Если задана высшая планка, нельзя показывать результат хуже того, что было ранее. Но к пиратским записям отношусь спокойно, тут уж ничего не поделаешь. Иногда они даже очень полезны, дают возможность оценить своё выступление со стороны. Вот так получилось, когда осенью 2015 года я заменила исполнительницу в концертной «Травиате» в Москве, на сцене БЗК. Мне неожиданно прислали запись всех сольных номеров. Я слышу, что в тот раз была не в самой лучшей форме, но ничего криминального не случилось, за московский дебют не стыдно. Как документ на память сохраню те файлы с благодарностью.

Ради общего и вокального здоровья в чём себе отказываете?

У меня как-то нет сильно вредных привычек, чтобы от них отказываться. Ах, вспомнила! Именно начав заниматься вокалом, в 18 лет я бросила курить!

Поступок! Силы воли хватило или медицина помогла?

Твёрдое решение заниматься пением отрезало влечение к сигаретам. Было сложно, мама совала в карманы конфетки, чтобы отвлечься, давала лёгкие успокоительные. Поначалу было трудно, но сейчас кажется – как давно это было и прошло.

Конечно, о творческих планах.

В наступившем 2016-м году продолжу сотрудничество с оперой Сантьяго. Буду участвовать в «Танкреде» Россини. А «Травиата» там же обещает получиться совсем «наша». Дирижёр Константин Чудовский пригласил меня на Виолетту, Альфредом будет Сергей Романовский, Жермоном – Игорь Головатенко. Давно задуман и подписан контракт на 2017-й – «Лючия ди Ламмермур» в Тулузе. Мечтаю! Постановка будет новая, пока никакой информации.

В каждой ожидаемой «Лючии» есть интрига: будет в финале окровавленное платье или, как в спектакле МАМТа, героиня выйдет белоснежной невестой, и только голосом, мимикой станет передавать трагедию безумия. Как бы Вам хотелось?

Хороший вопрос, пока не думала об этом! Сцену сумасшествия Лючии делала на оперном классе в консерватории, конечно, никакой «крови» не было, вообще без реквизита. Говорили, что на студенческом уровне – убедительно. Я много смотрела разных классических постановок «Лючии» и думаю, что кровь на платье – скорее для красоты, вернее, для визуального эффекта. Но можно обойтись и без крови, как угодно можно! Хотя переносить действие в 20-й век не стоит.

Значит, Вам тоже кажется, для романтических страстей нужна временная отстранённость от зрителя?

Не знаю, может быть потом поменяю своё мнение, но есть оперы, сюжет которых актуален и сейчас. А вот «Лючия ди Ламмермур» никак не ложится на современные реалии. Закалывать новоиспечённого мужа и сходить с ума от несчастной любви в наше время? Ну разве что психически больные люди такое могут. Романтическое бельканто Доницетти – определённая стилистика. Там всё преувеличено, ненатурально. И пытаться приблизить сюжет к тому, как происходит сейчас за окном, вряд ли получится. Хочется верить происходящему на сцене, но реализм современности для бельканто не подходит.

В основе либретто Доницетти роман Вальтера Скотта «Ламмермурская невеста». Исторические прототипы отыскать вряд ли возможно. Но есть оперы, имеющие в основе подлинные события, их персонажи носят имена реально живших знаменитых личностей. Насколько важно певцу знакомство со всеми этими побочными материалами, или достаточно осмысленно усвоить текст либретто?

Я начинаю работу над ролью с литературного первоисточника, если такой имеется. Не лишним считаю максимальное количество исторических справок об эпохе, авторе, прототипах героев. «Травиату», например, можно долго раскапывать, от Виолетты к Маргарите Готье у Дюма-сына и реальной парижской куртизанке Альфонсине Плесси. Из таких знаний складывается трактовка персонажа, положенная на музыку, поэтому всё важно.

Что Вам хочется сказать на прощание читателям ОпераНьюс и Вашим потенциальным поклонникам?

Хочу сказать спасибо всем, кто в меня не верил! Сопротивление обстоятельствам закаляет характер.

Фото: Геннадий Жинков, José Pazos

0
добавить коментарий
МАТЕРИАЛЫ ВЫПУСКА
РЕКОМЕНДУЕМОЕ