Так бывает только в книжках и в кино. Молодой сотрудник компании PricewaterhouseCoopers переводится из киевского офиса в Чикаго. Внезапно у него пропадает голос, и он начинает искать того, кто мог бы ему помочь решить эту проблему. Ему на помощь приходит педагог по классическому вокалу и обнаруживает у молодого человека баритон, да еще какой! Сегодня киевлянин Юрий Юрчук — солист Covent Garden, и, может быть, когда-нибудь его история станет фильмом или книгой.

— Я всегда очень любил слушать разную музыку, хотя классическая музыка появилась гораздо позже. И на протяжении долгого времени я пытался участвовать в музыке как исполнитель, а не как слушатель. Другое дело, что все мои попытки были достаточно любительские и заканчивались ничем.

— Неужели вам никто не говорил, что у вас красивый тембр?

— Нет, ровно наоборот. Когда в Киеве я пошел к педагогу в вечернюю музыкальную школу и спел ей песню, вердикт был: «У тебя нет голоса. Не стоит даже пробовать». Ну, ей было виднее...

— Сколько вам было лет тогда?

— Наверное, это был второй курс университета.

— То есть уже ломка голоса прошла?

— Да. А перед отъездом в Чикаго у меня была своя рок-группа, которую мы организовали с товарищами с финансового факультета. Продержалась она недолго. Я там пытался петь, но абсолютно без каких-либо положительных результатов. А потом, когда я уже переехал в Чикаго, в очередной раз я потерял голос, пытаясь спеть что-то под гитару, и пошел искать педагога, который сможет как-то восстановить голос. Три педагога сказали, что не знают, что со мной делать, а с четвертой попытки Марк Эмбри, бас-баритон, который был солистом в The New York City Opera, сказал: «Что ж ты делаешь?! Ты поешь высоко, а у тебя голос низкий. Давай, если хочешь, учись классической технике, и с ней ты уже будешь делать что хочешь». Мы начали заниматься. Сначала это было как хобби, никаких мыслей о том, чтобы менять профессию, не было. А где-то через несколько месяцев после начала занятий с Марком я впервые в жизни побывал на оперном спектакле. И меня абсолютно поразило сочетание потрясающего живого звука оркестра и живого человеческого голоса, без микрофона, без колонок, без всяких ухищрений, с настоящей драмой, костюмами, актерской игрой, декорациями... Это потрясающее ощущение того, что это выступление, в отличие от кино, происходит здесь и сейчас только для тебя, оно уникально и такого больше никогда не произойдет. Все это как-то так вместе сложилось. И на тот момент начало формироваться понимание, что если есть хоть какой-то маленький шанс пытаться в этом участвовать, быть частью этого, то я должен попробовать.

— А в Киеве вы музыкой не занимались?

— Толком нет. Это было немножко странно. Моя жена — она сейчас фотограф — ходила в музыкальную школу. И было очень интересно, что я пытаюсь стать певцом, не имея стандартного советского музыкального образования, а она в то время работала в страховании, но у нее как раз оно было.

Мне временами очень не хватает того, что называется музыкальной грамотой. Но надо понимать, что я начал заниматься этим серьезно в 2014 году — все-таки относительно недавно, если сравнивать меня с любым другим исполнителем. Но я люблю и умею учиться и чему-то уже научился.

— Помимо занятий вокалом, были ли у вас еще какие-то уроки по музыкальной грамоте или теории музыки?

— После первого года занятий вокалом — они происходили где-то раз в неделю, я пришел к педагогу и спросил, как мне можно попытаться еще более интенсивно этим заниматься, он ответил: «Я считаю, что у тебя голос есть, и если ты хочешь, можно попробовать тебя устроить в наш университет». Мой педагог преподавал в университете DePaul в Чикаго, который представляет собой некий микс консерватории и университета.

Меня приняли и начали экстренным способом учить тому, чему могли научить. Но фортепиано я так и не освоил, к сожалению. Я могу что-то очень несложное сыграть, но так, чтобы аккомпанировать себе Верди, например, об этом речь не идет. Что касается теории музыки, то это математика. Учитывая, что у меня образование финансовое, мне это не было сложно.

— Какая была ваша первая оперная партия?

— Марчелло в «Богеме». Это была студенческая постановка. И на нее у меня ушло 7 месяцев работы! Я просто зазубривал партию. Как говорят, в юности то же самое делал Паваротти. Сейчас я уже достаточно серьезные роли учу значительно быстрее. Память, слава богу, есть.

— Что, кроме желания спеть прекрасную музыку, вдохновляло вас и если хотите, придавало какой-то задор?

— Это был очень интересный процесс. Потому что с самого начала, что в университете, что в молодежной программе Covent Garden, меня ставили рядом с ребятами, которые на год-два были младше меня, а опыта у них было в среднем раз в 6 больше. Поэтому это был своего рода вызов, который заставлял все делать на порядок лучше.

— Как вы попали в Covent Garden?

— Меня пригласили сначала в молодежную программу. Опять же я не окончил даже те 2,5 года, которые должен был отучиться в Чикаго. Так получилось, что несколько молодежных программ мне говорили: «Нам понравилось. Приходи, когда закончишь курс». А в Лондоне сказали: «Приезжай сейчас». Пришлось ехать. Отказываться от такого, конечно, было бы глупо. Два года я был в молодежной программе, а на следующий год Питер Катона, кастинг-директор, предложил мне остаться еще на один год уже в качестве principal artist. Дело в том, что у них нет труппы как таковой. Они дают тебе звание principal artist, что, по сути, аналог нашего «солиста». Сейчас я стараюсь перейти в режим фриланса. Находиться в ансамбле — это интересно, но ты, в принципе, поешь меньшие роли, больше работаешь, как говорится, на подхвате. В основном в Европе большие театры на главные роли приглашают кого-то по контракту. Вот в таком режиме я пытаюсь работать сейчас. В Covent Garden замечательная система: раз ты там уже побывал, теперь ты как бы в штате. Очень помогает и то, что в году есть определенное количество часов, которые я могу просто прийти и бесплатно поработать с их мастерами, чтобы подготовить какие-то партии. Могу даже подстраховать. Если педагог знает, что я учу какую-то партию, а у меня в даты спектакля ничего не намечено, то, в принципе, мы можем договориться, что в случае, если что-то происходит, я буду рядышком и могу выйти на сцену. Такое пару раз было.

— Я знаю, что вы в Киеве пели Онегина. Какие были ощущения от возвращения в родной город и на сцену театра, у которого всегда была отличная оперная труппа?

— Я в Киев езжу часто. У меня же там семья, два дедушки — одному 91, другому 95 скоро будет. Особенно я хотел, чтобы дедушки услышали вживую моего Онегина. Вообще в тот вечер очень необычная была публика. Пришлось ставить стулья в проходах. И не потому, что я там очень популярен, а потому что я прожил всю жизнь в Киеве, знакомых и друзей достаточно много. Всем, конечно, было интересно прийти и посмотреть. Многие из них в опере тоже ни разу не были, как и я, до этого времени. Было очень много знакомых лиц. PricewaterhouseCoopers пришел, говорят, почти в полном составе. А там почти 100 человек.

— А как вы попали в Киеве в PricewaterhouseCoopers?

— Я хорошо всегда учился, у меня была золотая медаль в школе, красный диплом магистра финансов Киевского национального экономического университета. С первого курса я работал в оценочной компании. После этого меня взяли в аспирантуру в КНЭУ на один год. Но я решил, что мне надо зарабатывать деньги, а заниматься наукой буду позже. И я прошел конкурс в PwC сразу после университета, через год после выпуска. Там проработал четыре или пять лет. А потом перевелся в чикагский офис PwC.

— Когда вы решили уйти в артистическую карьеру оперного певца, что сказали ваши коллеги?

— Первый год я просто в обеденные перерывы уезжал на занятия и никому ничего не говорил. Если спрашивали, отвечал, что к доктору еду. Мы тогда занимались с Марком. А потом, когда меня приняли в университет, я собирался увольняться. Но я поговорил с коллегой, очень мудрым человеком, его зовут Кевин Десаи, и мы договорились, что я останусь на полставки и у меня будет свободное время на занятия музыкой. Поэтому те два года, что я учился в Чикаго в университете, я продолжал работать в PwC. Все, конечно, были удивлены. На первую «Богему», которую я пел в студенческой постановке, пришел опять же почти весь чикагский офис. Из них многие первый раз были на опере. Забавно, что офис PwC в Чикаго находится через дорогу от входа в Lyric Opera. При этом, когда я начинал заниматься, 70% нашего офиса ни разу в этой опере не были. Но при этом коллеги меня поддерживали очень, и я им за это очень благодарен. Это значительно облегчило дело, потому что учиться в Америке, конечно, дорого, жить там недешево. И то, что я мог работать и заниматься вокалом, придало какую-то плавность резкому переходу из одной профессии в другую. Я понимаю, что звучит странно «за несколько лет из финансов в оперу», но, с другой стороны, у меня всегда было такое ощущение, что если завтра я потеряю голос, всегда могу вернуться к тому, что я делал раньше. То есть как минимум было ощущение, что есть смысл пробовать, потому что риски чуть поменьше. По крайней мере по сравнению с теми ребятами, которые учились со мной, поскольку для них это было единственным занятием.

— В финансовом мире вам приходилось по работе говорить на английском. В опере это тоже пригодилось?

— Конечно, английский очень помог. Язык был нужен на хорошем уровне, даже чтобы попасть в PwC. Английский я учил достаточно интенсивно в детстве и в юности, и это, конечно помогло. Но когда переезжаешь в другую страну, сразу понимаешь, что твое представление о том, что ты хорошо знаешь английский язык, действительности не соответствует. Потому что там есть дополнительный уровень сложности, которая возникает тогда, когда с тобой говорят быстро, в шумной обстановке, не обращая внимания на то, что ты иностранец, и так далее. Плюс акценты. Чикаго — мультинациональный город, поэтому в нашем офисе были люди из разных стран мира. У китайцев, у индусов, у афроамериканцев английский очень сильно отличается. И уже в Америке я продолжал учиться достаточно активно, потому что к тому времени я уже был на позиции главного консультанта, а потом и менеджера. Там же нужно было управлять людьми, поэтому трудностей в переводе не должно было возникать. И конечно же, английский в оперной профессии мне очень пригодился, особенно в последние пару лет, когда я путешествую по разным городам и странам, английский — это главный международный разговорный язык. Все ожидают, что ты как минимум говоришь на нем. Конечно, многие опытные оперные певцы говорят чуть ли не на всех языках: итальянский, французский, немецкий...

— С кем бы из дирижеров вы бы хотели поработать?

— Мне в этом отношении повезло, потому что, будучи в Королевской опере, у меня получилось со многими поработать. Мой любимый Джожано, дирижер Антонио Паппано, Даниэль Орен. Недавно мы работали в Цюрихе с Марко Армильято. Это было удовольствие! Когда человек приезжает просто делать с тобой музыку и с намерением сделать это так, чтобы показать вокалистов и оркестр в наилучшем свете, чтобы всем было комфортно, удобно, чтобы получилось какое-то искусство на выходе, это очень здорово! Так что я в этом отношении счастливчик, потому что у меня такой опыт есть. И жду с нетерпением, когда он будет повторяться много-много раз в будущем. Надеюсь, что это произойдет.

— Какие партии вы бы хотели спеть из тех, что вы еще не пели?

— Я думаю, что мне было бы очень интересно поработать над партиями в операх Верди, как и любому баритону, наверное. Относительно недавно я спел во Франции графа ди Луна в «Трубадуре».

— Когда 5 лет назад в Украине произошли всем известные события, вы уже работали в Чикаго. Следили ли вы за этими событиями?

— Конечно! Не просто следил, но и приезжал. Вообще, пока была корпоративная работа, я старался раза два-три-четыре в год приезжать в Киев. И все мои друзья участвовали в событиях 2014 года. Я им пытался помогать и финансово, и морально. Разве что не физически — меня там постоянно не было.

— Сегодня как вы относитесь к тому, что сейчас происходит в Украине, к новому президенту страны?

— Я очень разочарован в политике как в явлении. Причем я сейчас говорю не про Украину, не про Россию или любую другую страну. То есть какое-то десятилетие прихода к власти людей, которые выглядят абсолютно некомпетентными, делают какие-то странные, непонятные мне вещи. Я не говорю в данном случае про нашего действующего президента Зеленского. То есть я его абсолютно не знаю, но очень надеюсь, что, имея такой мандат доверия, он что-то полезное и классное сделает. Звучит и выглядит он как очень разумный, перспективный и прогрессивный человек. Другой вопрос, что надо понимать: эта работа тяжелая. И наверное, у меня нет таких знаний, чтобы давать какие-то полезные оценки в этом вопросе. Я просто могу только надеяться, что у него все получится, и это будет на пользу стране и всем, кто там живет.

— А если он вас пригласит, например, в качестве финансового консультанта?

— Я откажусь. На данный момент я свою жизнь не связываю с работой финансиста. Мне кажется, что я могу принести больше пользы пением, чем бухгалтерией.

Елена Поляковская, svoboda.org

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru