Желько Лучич: «Я следую указаниям Верди!»

Сергей Элькин
Оперный обозреватель
Я записывал замечания, которые Риккардо Мути делал по ходу репетиций. Он шутит, рассказывает что-то, и репетиция заканчивается, но ты уже с домашним заданием. Идешь домой, репетируешь, чтобы быть готовым к следующей встрече. На следующей репетиции маэстро просит повторить пройденное, и ты показываешь ему тот самый фрагмент. Уже без шуток! Мы обсуждаем и идем дальше... Великий музыкант! Мы должны сделать фильм о нем, написать гимн в его честь. Таких людей немного… Моей мечтой было поработать с Клаудио Аббадо, но я не успел. Он покинул нас. Мне посчастливилось работать в нескольких постановках с Джимми Ливайном, я работал с Зубином Метой… Встречи с такими людьми остаются в памяти на всю жизнь. Из дирижеров помоложе я бы отметил Фабио Луизи и Николу Луизотти.

Желько Лучич не исполняет произведений композиторов XX века, не любит современной музыки, не дает сольных концертов и не поет ничего, что не соответствует его голосу.
Желько Лучич обожает оперы Верди (в его репертуаре 22 из 26 опер композитора).
Желько Лучич ценит партнеров, наслаждается работой с понимающими режиссерами и знающими дирижерами, любит учиться у умных людей.
Желько Лучич не пьет, курит сигареты Dunhill, говорит на пяти языках.
Желько Лучич доброжелателен, остроумен и легок в общении.
Желько Лучич – один из самых блистательных баритонов нашего времени.

В эксклюзивном разговоре с нашим корреспондентом Сергеем Элькиным накануне чикагской премьеры «Набукко» певец вспоминает свое счастливое детство, рассказывает о любимых театрах, задумывается о будущем...

”Я пою самые великие оперы в истории музыки“

С.Э.: Желько, говоря о вашем голосе, критики используют выражение “вердиевский баритон”. Вы согласны с этим определением?

Ж.Л.: Абсолютно. Из двадцати шести опер Верди у меня в репертуаре двадцать две! Как же меня еще называть!?

Давайте поговорим о репертуаре. Вы не поете немецких опер…

Ни одной.

Почему?

Я не хочу петь ничего, что не соответствует моему голосу. Вагнер и Рихард Штраус не для меня.

Как насчет опер XX века и современных произведений?

Должен признаться, что не люблю современной музыки. Я участвовал в одной постановке новой оперы во Франкфурте, и это, пожалуй, все.

Зато в вашем репертуаре есть несколько русских и французских партий…

Очень мало. В начале оперной карьеры я пел Валентина в “Фаусте”, Сильвио в “Паяцах”, несколько раз Онегина, Елецкого, Лионеля в “Орлеанской деве” (я исполнял эту партию в Амстердаме).

Вы несколько раз пели Онегина, а потом перестали. С чем это связано?

Не приглашают. Меня стали звать в оперы Верди, и со временем я остался только в вердиевском репертуаре. Это – моя любимая область.

Не планируете расширять репертуар?

Нет, я путешествую по всему миру с одним и тем же репертуаром и счастлив, насколько может быть счастлив оперный певец. Я пою самые великие оперы в истории музыки.

Вы второй раз в Лирик-опере Чикаго. После дебюта в партии Риголетто в этом сезоне вы исполняете еще одну знаковую партию – Набукко.

Она давно в моем репертуаре. Для меня “Набукко” – великолепная опера. Одна из ранних у Верди. Третья. Кто-то скажет: “Это примитивно”. (Желько напевает одну из тем оперы.) Но у Верди нет ничего примитивного.

Кто для вас этот персонаж – Набукко?

Я бы мог много говорить о психологизме роли, но все чувства, переживания, эмоции выражены в голосе и музыке. Это очень просто – я следую указаниям Верди! В операх Верди главный инструмент – голос. Оркестр лишь следует за ним, обслуживает его... Я не играю в опере, я живу в той ситуации, которая возникает по сюжету. Когда происходят грустные события, я печален. Когда время радоваться – я счастлив. Когда я пел Риголетто в Лирик-опере, я плакал настоящими слезами, когда умирала моя дочь Джильда в исполнении моей любимой Альбины Шагимуратовой. Это не игра – это сидит внутри (показывает на сердце).

Когда я встречался с Альбиной, она говорила, какой вы замечательный партнер

Я тоже ее люблю. Альбина – чудесная певица. Лучшая Джильда. В “Набукко” в Лирик-опере рядом со мной – русское трио: Татьяна Сержан, Дмитрий Белосельский, Сергей Скороходов. Я много лет знаю Дмитрия, мы пели вместе несколько раз, в том числе – “Набукко” с Риккардо Мути в Зальцбурге. Татьяна Сержан – замечательная певица и партнерша. Она была моей леди Макбет в Зальцбурге. Я первый раз пою с Сергеем – великолепным тенором из Мариинского театра… Я люблю работать с русскими солистами. Я сам из Сербии, мы говорим на схожих языках и прекрасно понимаем друг друга.

Вы любите работать с русскими солистами, но при этом никогда не выступали в России. Почему?

Не приглашали, к сожалению. Ни разу! Не знаю, почему. Я живу во Франкфурте - немцы “схватили” меня и не выпускают до сих пор. Выступал в Европе, Америке, Японии, но никогда в России.

А если бы предложили?

С удовольствием!

”Какое облегчение!“

Что вы вспоминаете сегодня о вашем детстве?

Я родился в городе Зренянин в восьмидесяти километрах к северу от Белграда, край Воеводина. Сейчас многие скажут: “Это же было коммунистическое государство, страшный режим, и т.д.”. А я вам скажу так. Для меня это было счастливое время. У меня было великолепное детство. Жизнь была спокойной вплоть до начала девяностых, когда все пошло к дьяволу... Ну да ладно. Мы не будем говорить о проблемах, с которыми столкнулась Югославия. Когда я был ребенком, время было райское. Мы могли путешествовать без всякой визы. Покупай билет и садись в самолет. У нас было все. Да, мы были коммунистической страной, но с джинсами Levi's, ковбойскими ботинками и всем остальным. В Югославии было всегда немного лучше, чем в других странах советского блока, и наша страна была больше открыта для мира, чем другие страны Восточной Европы. Мы спокойно могли поехать в Италию (она граничит с Югославией) наслаждаться красотами, мы слушали западную музыку, покупали западные продукты… В наших магазинах было все. Никакого кризиса!

Кто был тот человек, который открыл ваш голос?

В моем родном Зренянине был любительский хор. Руководитель хора приходил в младшие классы школ нашего города в поисках талантливых детей. Однажды он заглянул на урок музыки в класс, где я учился, и спросил педагога, кого он может рекомендовать для пения в хоре. Учитель показал на меня. Это было начало моего пути... А вторым человеком, повлиявшим на меня, стала оперная певица Бисерка Цвеич – одна из самых блистательных меццо-сопрано в истории музыки. В Нови-Саде она основала школу для молодых талантливых солистов. Я занимался у нее около пяти лет, и мы продолжаем общаться сегодня. Ей девяносто три года, она по-прежнему преподает в Белграде.

Помните вашу первую оперу?

Конечно, я хорошо помню мой дебют. Апрель 1993 года. Второй год обучения у Бисерки. Сербский национальный театр в Нови-Саде. Сильвио в “Паяцах”. Я сразу понял, что пение – моя жизнь. Я готовился стать оперным певцом...

Какими были для вас десять лет во Франкфуртской опере?

Огромная школа. Во Франкфурте я набрался опыта. Было много сумасшедших постановок, после которых я возвращался к традиционным со словами: “Какое облегчение! Я, наконец, могу исполнить арию, дуэт et cetera, не бегая, не прыгая и не делая сальто одновременно”. Немецкие режиссеры счастливы, когда получается скандал. Чем больше скандала – тем лучше. Они стараются не быть традиционными. Они думают, что классика - это клише, что это старомодно. Но великие постановки прошлого никуда не уходят. Мы помним спектакли Дзеффирелли и других мастеров.

Не любите новые постановки?

Я их принимаю. Мне приходится это делать. Это моя работа. Я пытаюсь найти компромисс. Но мне часто они не нравятся. Я – за классику. Я не вмешиваюсь в работу режиссеров, но хочу сказать им: “Дайте мне делать мою работу”.

Но ведь оперный спектакль - это совместная работа?

Иногда в своих трактовках режиссеры доходят слишком далеко. Я не могу идти у них на поводу.

Вам интересно самому попробовать себя в режиссуре?

Нет, это не мое. Это отнимает много времени, приводит к стрессам... У меня не хватит терпения.

Исполнители из Европы говорят добрые слова об американских оперных театрах. Здесь все понятно, по-хорошему традиционно и т. д. А в Америке зачастую можно услышать, что местные оперные театры старомодны, боятся экспериментов, повторяют одни и те же постановки десятилетиями…

Постановки можно было повторять, потому что в них пели лучшие исполнители со всего мира. Вспомните, какие имена: Франко Корелли, Этторе Бастианини, Пьеро Каппуччилли, et cetera… Я уверен, что любой средний певец тех лет сегодня был бы величайшей звездой. Можно найти много анонимных записей. Они по-прежнему вызывают восторги. Старые постановки прекрасно соответствовали тому поколению певцов. Попробовали бы режиссеры сделать тогда что-то, идущее вразрез с пением? Те певцы могли сказать “Нет” каждому.

Разве вы не можете сказать “Нет”?

Я – могу.

А кто еще может?

Дмитрий Хворостовский, Анна Нетребко, Йонас Кауфман… Не так много. А в шестидесятые годы такой звездой был каждый исполнитель главной партии почти в каждом оперном театре. В целом сегодня в оперном мире нет личностей подобного уровня. Изменилось время. Сейчас оно принадлежит режиссерам. Режиссеры в оперном театре сегодня правят бал. Они на первом месте.

Кто является абсолютным кумиром-баритоном для вас?

Я слушал много записей и влюбился в несколько голосов. Но мой идеал не баритон, а бас – Чезаре Сьепи. Лучше Сьепи для меня нет никого.

Когда вы готовите новую роль, вы слушаете ваших предшественников?

Всегда. Мне нравится слушать чужие исполнения, слушать моих коллег. При этом я никого не копирую. По мере подготовки партии нахожу свой путь.

”Я не боюсь выступать в Италии“

Вам нравится камерное музицирование?

Нет.

Никогда не пробовали?

Не пробовал и не собираюсь.

Почему?

Я не чувствую, что могу это сделать. Я никогда не выступал с сольным концертом. Я бы мог сделать вечер арий из опер Верди. Да, мог бы... Посмотрим. Может быть, в будущем...

Кроме Чикаго и Нью-Йорка вы поете где-нибудь в Америке?

Три раза я пел в Сан-Франциско, по одному разу в Далласе и Балтиморе. Раньше в Европе меня можно было услышать гораздо чаще, а теперь мои дорогие друзья из Метрополитен не дают мне скучать без Америки. Только что я провел в Нью-Йорке четыре месяца. Перерыв – две недели, и вот я в Чикаго. После “Набукко” возвращаюсь в Европу, участвую в постановке в моем родном Франкфурте, после чего, в ноябре, опять лечу в Нью-Йорк на три месяца. Нью-Йорк в моих планах довольно часто.

Как бы вы сравнили публику в Европе и США?

Я не хочу сравнивать. Скажу одно: если спектакль понравился, если ты сумел достучаться до сердец зрителей, они искренне аплодируют после спектакля, а аплодисменты везде одинаковые.

Некоторые певцы боятся выступать в Италии. Как видно из вашего расписания, вы не из их числа.

Я не боюсь выступать в Италии, хотя там вас могут “забукать” за одну неверно взятую ноту.

Вы когда-нибудь это испытывали на себе?

Нет, меня никогда не “букали”.

Как вам кажется, зрители справедливы к певцам, или у них своя “мафия”?

Мы можем называть это “мафией”, но публика в итальянских оперных театрах разбирается в опере. Есть зрители, которые приходят на спектакль на одну арию, а потом уходят. Их не интересует вся опера – они ее знают с детства. Их интересует, как конкретный певец исполнит конкретную арию… В Италии быть “забуканным” очень легко, но, с другой стороны, если исполнение достойное, тебя заслуженно вознесут на Олимп... Сегодня итальянские зрители расстроены, что нет нового поколения итальянских певцов. Посмотрите на репертуар Ла Скала, Метрополитен-оперы, других крупнейших театров. Редко встречаются итальянские певцы. Такого раньше никогда не было. Итальянская вокальная культура в глубоком кризисе… Это очень грустно. Италия дала миру столько оперных шедевров и лучших голосов, но все это в прошлом.

Об этом постоянно говорит маэстро Риккардо Мути. Как вам работается с ним?

Он – ходячая энциклопедия. Он знает все о Верди, операх, симфониях... Он знает все о музыке! Работа с ним – огромный опыт. Я делал с ним “Макбет” и “Набукко”, и его советы, комментарии, предложения остались в голове и в записях.

Вы вели дневник?

Я записывал замечания, которые он делал по ходу репетиций. Он шутит, рассказывает что-то, и репетиция заканчивается, но ты уже с домашним заданием. Идешь домой, репетируешь, чтобы быть готовым к следующей встрече. На следующей репетиции маэстро просит повторить пройденное, и ты показываешь ему тот самый фрагмент. Уже без шуток! Мы обсуждаем и идем дальше... Великий музыкант! Мы должны сделать фильм о нем, написать гимн в его честь. Таких людей немного… Моей мечтой было поработать с Клаудио Аббадо, но я не успел. Он покинул нас. Мне посчастливилось работать в нескольких постановках с Джимми Ливайном, я работал с Зубином Метой… Встречи с такими людьми остаются в памяти на всю жизнь. Из дирижеров помоложе я бы отметил Фабио Луизи и Николу Луизотти.

”Живу нормальной жизнью“

Желько, как вы готовитесь к спектаклю? Раскройте ваши секреты читателям.

(Шепотом). Я курю. Если вы курите, кури́те Dunhill. Это хорошие сигареты... Я всегда курил. Немного: пять-шесть сигарет в день... Никаких специальных упражнений, никаких секретов. Живу нормальной жизнью. Просто стараюсь не перегружать голос.

Если вечером опера, в течение дня вам можно разговаривать?

Не очень много. Ты должен сохранить голос на вечер, чтобы дать зрителям сто двадцать процентов того, что у тебя есть.

Репетируете на следующий день?

Исключено. У меня должно быть как минимум двадцать четыре часа на отдых. Я не пью, не гуляю по ресторанам. Не пью не из-за голоса – просто не люблю. Может быть, стакан вина или бокал пива раз в шесть месяцев... Живу, как все. Не перебарщиваю ни в чем.

Вы планируете в будущем перейти на педагогическую работу?

В следующем году в Музыкальной академии в Нови-Саде (там, где я учился) я начинаю преподавать в статусе приглашенного профессора. Буду работать с певцами, которые хотят совершенствоваться. Вокальная аспирантура. Посмотрим, что из этого получится. У меня ведь много контрактов и мало времени, но я постараюсь… Надо думать о будущем.

На сколько лет вперед расписаны ваши контракты?

Уже есть кое-что на 2020 год. Угадайте, какой театр?.. Метрополитен-опера.

В списке ваших любимых театров он явно на одном из первых мест.

У каждого есть свой список лучших театров. У меня в таком списке на первом месте четыре: Метрополитен-опера, Ковент-Гарден, Венская опера, Ла Скала. После них – пустота, а еще ниже – остальные театры мира.

Говорят, Ла Скала в последнее время выпадает из ряда лучших. Но не в вашем списке, верно?

Пока нет, хотя, конечно, повода для оптимизма мало. Сегодня все зависит от денег, и финансовый кризис в Италии затрагивает в первую очередь культуру.

Сколько языков вы знаете?

Пять. Мой родной сербский, немецкий, английский, итальянский и (плохо) русский.

Дети идут по вашим стопам?

Не в оперном смысле. У меня два сына. Старшему - двадцать два, младшему - девятнадцать. Оба изучают химию. Правда, старший сын играет на фортепиано, и у нас был уже один совместный концерт. Он – великолепный аккомпаниатор.

Удачи вам, Желько!

Спасибо. Обязательно напишите, что я ни разу не выступал в России и очень бы хотел это сделать!

0
добавить коментарий
МАТЕРИАЛЫ ВЫПУСКА
РЕКОМЕНДУЕМОЕ