Назидательный Моцарт

«Волшебная флейта» в Михайловском театре

«Волшебная флейта» в Михайловском театре
Оперный обозреватель
Но театральная статуарность не отменяет необходимости внутреннего действенного движения, а оно-то как раз в дирижёрской интерпретации отсутствует. Можно наслаждаться высокой гармонией оркестровых созвучий и хорошим пением, любоваться стильной картинкой, разгадывать смысловые коды масонской символики, но всё это, даже красиво скомпонованное, ещё не театр Моцарта, если в нём отсутствует настоящий музыкально-действенный жизненный пульс. И, тем не менее, новый спектакль на сцене Михайловского театра при всех своих изъянах – явление культурно значимое, по-своему интригующее. Однако требующее от зрителя–слушателя терпения и понимания, что Моцарт – это не всегда скучно.

По теперешним временам совместные с западными театрами оперные постановки – конечно же, благо. Хоть какой-то выход из тупика, куда загнана наша культура.

Продукт такого совместного проекта с лозаннской оперой - «Волшебная флейта», выпущенная в Швейцарии в 2010-ом, наконец добралась до Петербурга. За это время ушёл из жизни режиссёр и сценограф спектакля Пет Хальмен, и работу над вариантом для Михайловского театра провёл бывший ассистент Хальмена, ныне директор лозаннской оперы Эрик Вижье. Спектакль идёт на немецком языке с русскими разговорными диалогами, причём расширенного формата по сравнению с общепринятым.

Сказать, что последнее пошло на пользу представлению, к сожалению, нельзя. Похоже, со времён оригинальной лозаннской постановки что-то разбалансировалось в общем темпоритме спектакля: сегодня это красиво и добротно, но очень длинно и несколько скучно. Постановочный приём работает однобоко: исполнители партий «серьёзного жанра», выйдя на рампу или приняв удобную позу в другой точке сцены, добросовестно поют свои арии, и только. Хор, застывший в стройном геометрическом рисунке, тоже вполне концертен. Если у солистов и предполагается внутреннее действие, оно так внутри и остаётся. Величественный по фактуре и благородному басу Зорастро – солист московской Геликон-оперы Алексей Тихомиров – несёт высокие идеи и вокальную партию неторопливо и назидательно, но значительнее всего он несёт себя. Посыла к общению с партнёрами как-то не наблюдается, а потому Зорастро особо горячей симпатии не вызывает, несмотря на практически безупречный вокал. Принц Тамино имеет двух интерпретаторов: солиста театра Бориса Степанова и приглашённого Паоло Фанале. Совсем молодой Степанов много обещает как вокалист, но пока ни ему, ни Светлане Мончак как Памине не хватает актёрской энергетики, чтобы удержать зрительский интерес при отсутствии действенных задач. Опытный Фанале и звучит полноценно, и держится свободно, даже русский текст произносит внятно, но героем спектакля, несмотря на кураж гастролёра, всё же не становится.

Более действенны «злые» и комические персонажи. Эффектно появившись из египетского саркофага, активно проявляет себя Царица ночи – Светлана Москаленко: она совершенно явно, даже агрессивно заявляет свои требования принцу и Памине (а не просто демонстрирует себя), отчего на сцене сразу возникают взаимоотношения. В отличном вокале у неё столько энергии и холодного блеска, что понимаешь – здесь посыл нешуточный. Но партия Царицы, хоть и достаточно значимая для оперной славы, по объёму невелика. Больше других на сцене находятся Тамино и Папагено. И пока принц слегка отстранённо распевает любовные мотивы и морально совершенствуется, лидерство захватывает Папагено в исполнении Александра Шахова. Птицелов является в облике пингвина – чёрный фрак поверх смешно переваливающегося белого баллона-тела, чёрная шапочка, длинный нос, большие очки. Смесь образа нелетающей северной птицы с персонажем из commedia dell’arte выглядит забавно. Папагено у Шахова – живой реактивный персонаж, если что-то интригующее на сцене и происходит, оно случается именно с ним: из чёрного пола вырастает рука, подающая бокал с вином или выбрасывающая колокольчики под чудно звенящий моцартовский мотив; при встрече птицелова с Папагеной – пингвинихой оба извлекают из мешка на животе большие яйца с вылупляющимися птенцами, ну и т. д. Шахов отменно заряжен лицедейской энергией, чётко и осмысленно ведёт разговорные диалоги, отлично звучит в вокальных эпизодах. Да и вообще именно этому персонажу, Царице и красивому оформлению спектакль обязан своим относительным успехом.

А что же Моцарт? Гений, конечно, остаётся при своём – музыка временами звучит восхитительно. Но восхитительность истаивает по мере продвижения представления. В длинных разговорных диалогах и монологах темпоритмический пульс слабеет, а с началом каждого следующего музыкального эпизода дирижёром не слишком стимулируется. Гавриэль Гейне, для премьеры позаимствованный в Мариинском театре, отлично выстраивает звучание оркестра, но не двигает, не ведёт спектакль. Музыка одного из самых игровых театральных опусов Моцарта превращена в «божественные длинноты», а зрители-слушатели – в неблагодарную субстанцию с хорошо скрываемой, но навязчивой, мыслью: когда же конец? (представление длится три с половиной часа с одним антрактом). По серьёзному счёту, спектакль не решён ни действенно, ни музыкально. В большинстве своём это лишь добросовестное изложение музыкального, вокального и словесного материала да несколько удачных игровых сцен в стиле зингшпиля, и то без особой фантазии.

О подлинном сценическом решении возможно говорить только в плане сценографии и костюмов. Внешний образ спектакля рождён прямой ассоциацией со знаменитой библиотекой Анны Амалии в Веймаре, с эпизодом её драматичной истории – разрушительным пожаром. Ярко голубая на чёрном фоне графика кулисно-арочных декораций – остов обгоревших стеллажей и одновременно изящная стилизация немецкого барокко – очень красива. В храме знаний Зорастро это уже реальный интерьер библиотеки с портретом её основателя. Планшет сцены – тёмная зеркальная поверхность с небольшими прямоугольными просветами. В чёрном зеркале пола красиво отражаются декорации и персонажи. А пленэрные хоровые сцены идут в призрачно-белоснежном оформлении: чистота помыслов и ясность сознания – прерогатива идей Зорастро, его окружения и вообще века просвещения – выражена белым цветом единообразных длинных одежд и спокойной статуарностью, что действительно хорошо сочетается с моцартовской величественно-светлой музыкой мистериально-масонских сцен оперы.

Но театральная статуарность не отменяет необходимости внутреннего действенного движения, а оно-то как раз в дирижёрской интерпретации отсутствует. Можно наслаждаться высокой гармонией оркестровых созвучий и хорошим пением, любоваться стильной картинкой, разгадывать смысловые коды масонской символики, но всё это, даже красиво скомпонованное, ещё не театр Моцарта, если в нём отсутствует настоящий музыкально-действенный жизненный пульс.

И, тем не менее, новый спектакль на сцене Михайловского театра при всех своих изъянах – явление культурно значимое, по-своему интригующее. Однако требующее от зрителя–слушателя терпения и понимания, что Моцарт – это не всегда скучно.

Фото: Стас Левшин

0
добавить коментарий
ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ

Михайловский театр

Театры и фестивали

Волшебная флейта

Произведения

МАТЕРИАЛЫ ВЫПУСКА
РЕКОМЕНДУЕМОЕ