Михайловский театр открыл новый оперный сезон «Богемой» в постановке известного канадского режиссёра Роберта Карсена. В преддверии премьеры спектакля, посмотрев анонс с промофотографиями, даже искушенная публика не раз задавалась вопросом, чем же эта версия будет отличаться от постановки Арно Бернара, уже ставшей привычной за четыре года своего почти постоянного наличия в афише театра. Спектакли выглядели почти близнецами, а история их одинаковости оказалась довольно туманной и даже несколько детективной, т.к. выяснилось, что постановка нынешнего сезона всё же имеет полное право считаться лицензированным первоисточником, сделанным Карсеном однажды для Фламандской оперы, а спектакль Бернара признаётся только лишь изящной французской репликой этого известного оригинала. Почему эта реплика прижилась на сцене театра и стала настолько долгоиграющей, что успела полюбиться публике, а также почему то ли переговоры о защите авторских прав затянулись, то ли суть конфликта выплыла наружу так поздно – остаётся за кадром.

Как бы то ни было, вторая попытка состоялась, хотя и без участия самого Карсена - переносом спектакля руководил Франс Виллем де Хаас. И, посмотрев новую старую премьеру, в данном случае, нельзя однозначно сказать, что реплика была значительно менее интересной, да и вообще в чём-то показала себя ощутимо хуже оригинала, или, что восстановление справедливости в плюс к абсолютной чистоте соблюдения международных прав привело на сцену гораздо более стильное, изобретательное и цельное режиссёрское решение. Фактически, на одни и те же опорные точки постановочных приёмов, как например, планетарное одиночество ромба бедной мансарды в океане стихов или цветов, внезапность возникновения, в прямом смысле, «как из-под земли» хаоса сцены в Момюсе, были наброшены два разных стилистических покрывала.

Французская версия выдержаннее, строже, прозрачнее по цветам и конкретнее по ассоциативной символике. Возможно, сказался малый промежуток времени после постановки «Иудейки» Арно Бернаром в Михайловском, ведь его «Богема» словно бы продолжает раскрытую тогда тему; возможно, сотрудничество с художницей по костюмам Карлой Рикотти способствовало появлению ясного неброского достоинства в стилистике. Спектакль имел тогда несколько номинаций на премию «Золотая Маска» в 2012 году, и «Лучшая работа художника по костюмам в музыкальном театре» была в их числе.

Оригинал Карсена перенасыщен детализацией, но и живее по темпоритму. Его стилистика напоминает лоскутное одеяло, сшитое из кусочков не только разных цветов, но и фактур, а художнику по костюмам Майклу Ливайну удалось гораздо более рельефно, скорее даже натуралистично передать стиль нищей парижской богемы – все костюмы в буквальном смысле собирали по блошиным рынкам Европы. В результате, публика сразу отметила появившийся на спектакле налёт «бомжеватости», что вполне соответствует изначальному смыслу слова «богема». Живописные разноцветные «лохмотья» и «рубища» создают особенно яркий эффект подвижного узорчатого ковра в массовой сцене. Эта же, единственная в опере, многолюдная сцена в Момюсе очень иллюстративна и с точки зрения того, как именно режиссёр представляет себе прочие богемные прелести – свободную любовь без границ и условностей и безбрежные реки алкоголя.

Если у Бернара слишком явная «красивость» последней сцены посреди «миллиона алых роз» с последующим, возникающим в момент смерти Мими, дождём красных лепестков, льющимся с колосников, многими воспринималась как пошлость, то у Карсена известная доля очень неприятной вульгарности, обрамляющей выходную арию Мюзетты очевидна всем и каждому. В данном случае, уж точно только 16 +, что и заявлено в анонсе.

Как известно, Мими умирает весной, поэтому явной неудачей Ливайна, как сценографа, можно считать оформление последней сцены желтыми нарциссами, которые должны были, вероятно, вызвать ассоциацию с весенним обновлением, возрождением природы и послужить символом противопоставления смерти. Однако публикой желтый наряд сцены был однозначно воспринят как признак осени, да и критики не все разглядели сорванные ранние цветы в желтеющем ковре.

Постановка актёрски была очень неплохо сыграна, на сцене каждый постарался раскрыть все грани своего таланта. С музыкальной точки зрения премьерный показ должен был прозвучать также только на отлично, ведь веристское произведение Пуччини не стало новым рубежом ни для театра, ни для исполнителей, а состав был очень сильным и очень опытным.

Обладатель прекрасного, вполне европейского крепкого тенора Нажмиддин Мавлянов-Рудольф хорошо знаком не только с партией, но и с постановкой – совсем недавно, в прошлом сезоне на сцене Фламандской оперы он исполнил её в целой серии карсеновских спектаклей в Антверпене и Генте. Вероятно, лишь плохое самочувствие в промозглом петербургском климате и точная дата, которую невозможно было перенести, могли помешать певцу блестяще выступить на премьерном спектакле в Петербурге.

Примерно то же самое можно сказать и об исполнительнице партии Мими – Татьяне Рягузовой. Обычно собранная и направленная по звуку, с интересной и трогательной индивидуальной вокальной подачей партии Мими, певица в этот раз проявила несвойственную ей неряшливость в голосоведении, плохо контролировала верха, что остаётся приписать также лишь возможному недомоганию.

В постановке Бернара партия Марселя для Бориса Пинхасовича стала первой большой работой в профессиональном театре. О том, насколько качественно и талантливо эта работа была сделана, говорит тот факт, что молодой артист заслужил тогда номинацию «Лучшая мужская роль» на премию «Золотая Маска». Личные завышенные требования к качеству своей работы не подвели певца и на этот раз. Вокально Марсель Пинхасовича был, пожалуй, наиболее органичен, ярок и, в то же время, выверено-точен и в этом премьерном спектакле.

Если исполнение партии Мюзетты Светланой Москаленко в постановке Бернара могло кому-то показаться тусклым и несколько вялым, то нынешний дебют в оригинале Карсена ясно показал, что певица сделала за прошедшее время очень большой шаг вперёд и продвинулась в своих успехах. Обладательница второй премии в недавнем конкурсе Чайковского, Москаленко прекрасно понимает природу и возможности своего небольшого голоса и умеет правильно им воспользоваться. У ее Мюзетты – яркий вокальный характер, в котором доброта души прячется под маской своенравной кокетки, вполне осознающей силу своих чар.

Насколько ясно и красиво выделялась правильная академичность поставленного голоса Александра Кузнецова в драматическом спектакле «Гроза» в постановке Андрея Могучего на сцене БДТ, настолько же он потерялся, стёрся до совершеннейшей невыразительности в «Богеме». Шонар Кузнецова был, пожалуй, интересен лишь актёрски. Исполнение партии Коллена Александром Безруковым запомнилось лишь старательно-правильным "Vecchia zimarra, senti", сольным номером, на который певец смог собраться.

Общеизвестно, что для музыкального руководителя нынешней постановки, Михаила Татарникова, «Богема» вообще является особым, знаковым произведением, вдохновившим и побудившим его, в своё время, избрать весьма ответственный путь дирижёра. Кроме того, за четыре года, проведённые на посту музыкального руководителя и главного дирижёра Михайловского театра, Татарников смог добиться кардинального улучшения общего качества звучания оркестра театра и даже придать этому звучанию особую, узнаваемую «итальянскую» индивидуальность, выраженную в лёгком изяществе поющего дерева струнных и тонкой прозрачности духовых.

На премьере оркестр под его руководством был действительно полон правильной веристской изобразительности, чуть «детективной» романтики без тени натужной сентиментальности, прозрачен, чёток и контрастен, но бурная страсть нагнетаний слишком часто усмирялась дирижёром в угоду собственно постановочным особенностям, например, утробному «подземному пению «за сценой». И еще – в условиях некоторой вокальной ансамблевой сырости, «неспетости» обычно математически просчитанная Татарниковым и всегда стопроцентно точная охота за посторонними звуками и малейшими, едва заметными событиями постановки, их правильное звуковое обтекание и обрамление, не сработали в полной мере. Кроме того, оркестровые группы, отдельные инструменты нет-нет, да и разъезжались между собой, досадно мазали мимо. В результате достаточно жесткая под руководством Татарникова сцепка оркестра и сцены, их хороший, выверенный баланс в этот раз давали сбои и частые ошибки слушались совсем не празднично-премьерно.

В «Богеме» всё очень естественно, ну почти как в реальной жизни. Вот и спектакль получился под стать. Нельзя сказать, что он вышел совсем уж плохим, но, увы, и очень удачным его назвать нельзя. Вероятно, главное недоразумение неоправданных ожиданий заключалось в том, что спектакль не оставил впечатления единства, законченной целостности – каждая его составляющая существовала как будто бы сама по себе. Словно и не было свершившегося для Михайловского театра праздника открытия оперного сезона ни музыкально, ни постановочно. Публике так и не удалось насквозь проникнуться пронзительно-трагической судьбой молодых, талантливых и таких беспечных по отношению к своему здоровью и материальным затруднениям богемных героев, отождествить себя с ними. Но возможно, всё еще впереди.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru