В середине сентября на сцене Мариинского театра в Санкт-Петербурге, а затем и в московском «Крокус Сити Холле», прошла российская премьера «Снов спящей красавицы» — шоу столь яркого и необычного, что определить его жанр в общепринятых терминах представляется практически невозможным. Звезда классического балета Диана Вишнёва танцевала в костюме, на котором были укреплены 17 сенсоров, реагирующих на движение, изображение передавалось на огромный 3D дисплей в виде фантастических аватаров, музыку к шоу написали известные голландские электронщики Nosia, постановку танца осуществил знаменитый словенский хореограф Эдвард Клюг, а всю техническую поддержку — мощная международная команда передовиков продвинутых цифровых технологий. Корреспондент «Ленты.ру» встретился с Дианой Вишнёвой и расспросил ее о сенсорах, снах, аватарах, современном танце и языке тела.

Мы последние из могикан

— Давайте начнем с самого очевидного вопроса. Что заставило вас — признанную звезду классического балета принять участие в столь необычном и рискованном проекте?

— Наблюдая за тем, что происходит сегодня в мире танца, я постоянно задавалась вопросом, каким будет спектакль будущего, куда все это будет двигаться дальше. У нас молодые пока еще ходят в театр, а за границей, особенно в Америке, я вижу в основном пожилую аудиторию. Молодому поколению интереснее посидеть в компьютере. Из телефонов их не выгнать. Понятно, на рок концерт идут все, а вот на серьезное и правильное искусство — не особенно. Мне захотелось найти такой формат, который бы смог затрагивать людей одновременно эмоционально и интеллектуально, говоря с ними на привычном им языке, через приемы сегодняшнего дня.

— А насколько современны «Сны спящей красавицы»? Как они связаны с сегодняшней реальной жизнью?

— Прогресс постоянно идет вперед, развиваются технологии. Театр должен быть отражением современного мира. Одним из его отражений. Мы же современные люди, живем сегодняшним днем, пользуются соцсетями, знаем, что такое виртуальные миры. Я человек очень современный, но я впитала в себя опыт разных поколений — и систему работы, и школу, и традицию, и историю. Для меня быть современным, это не значит стать таким тинэйджером, который только про компьютеры. Я из того века человек, где не было интернета. Мы последние из могикан. Потому что после меня люди уже родились в мире с интернетом. С технологиями ход времени абсолютно поменялся. Поменялось отношение ко времени. И вот здесь мы хотели показать, что спектакль будущего — он совершенно другой. Говорят, театр застыл, театр умер… Это не так, потому что технологии тем или иным способом внутри театрального пространства все равно присутствуют. Пусть даже декоративно. А мы попытались сделать это не декоративно, а интерактивно.

— Есть вероятность, что классический балет постепенно отомрет?

— Ну мы же любуемся сегодня картинами Рембранта... Что-то обязательно сохранится, но спектакль не должен пылиться, он обязан быть живым за счет жизни, которую руководитель или прима-танцовщик привносят в него. Сейчас все главные театры имеют две сцены, это прекрасно. Можно продолжать ставить классику и одновременно работать с современным материалом. Иначе новое поколение и классику не будет хорошо танцевать, потому что классику тоже надо сегодня танцевать по-другому. Идет прогресс и каждое поколение привносит свои нюансы. Но творчеству обязательно нужны личности и таланты.

Фотография: DR

— Ревность какая-то существует у классического балета к современному танцу?

— В Советском Союзе современному танцу уделяли мало внимания, поэтому мы сильно отстали. Хорошо, хоть классический танец сохранили, могли и его как имперскую забаву угробить. Но получилось наоборот, балет стал частью идеологии. А вот на современный балет только последние лет десять начали обращать внимание с появлением новых людей. Я тоже своими силами, своим именем, брендом стараюсь это делать. Мне как танцовщице этот процесс интересен. Интересно быть не только классической, но и универсальной балериной.

Балет — это короткий, спринтерский бег

— Классический балет, contemporary dance и технологический современный танец, который мы сейчас наблюдаем, достаточно разные по технике. Вы как-то меняете в связи с этим свои занятия?

— Я занимаюсь одинаково одним и тем же классическим уроком, но вкладываю в классический урок все, что я уже знаю из современного танца. Это разная гравитация.

— И нагрузка на разные группы мышц?

— Мышцы тоже, но самое главное — гравитация. Весь классический балет направлен вверх, contemporary направлен вниз, независимо от того, что именно ты танцуешь. А гравитация требует очень высокой интеллектуальной координации. Это как язык, ты думаешь на русском языке, а говоришь на английском, французском, итальянском. Так же и здесь, я занимаюсь классическим уроком, но этим я подготавливаю себя к тому или иному языку танца, к разным стилям. Я понимаю, какие нужны ключи и как адаптировать свое тело, чтобы не травмировать его. И чтобы не выглядеть по-идиотски. Не быть такой классической балериной, которая танцует карикатурный contemporary. Надо себя менять, и я меняю себя через мышление и через работу мышц. Но это не значит, что ты какую-то мышцу сильнее или легче напрягаешь, работая, ты меняешь формулу использования своего тела. Эта тебя обогащает. У меня одно из лучших классических балетных образований, но я так же работала с Морисом Бежаром, а теперь работаю с Эдвардом Клюгом. Это дополнительное образование, это делает богаче и умнее прежде всего мое тело, дает ему новые возможности движения, передачи эмоции, силы и индивидуальности.

— Вы очень долго танцевали классический балет «Спящая красавица» на музыку Чайковского. Есть ли хоть что-нибудь, что из того балета вы сюда перенесли?

— Я была классической Спящей красавицей, но ничего общего…

— То есть это совсем другая история?

— Я ничего не использую, но у меня есть данность. Это глубоко во мне. Есть мой шейп, мое классическое тело, есть опыт. И это меня обогащает. То есть хореографу со мной интереснее. Не каждый готов к экспериментам, когда нужно забыть все, что было с тобой до. Это определенная ломка, но ты должен через это пройти… Человек, который танцует этот спектакль, не станцевав классическую «Спящую красавицу», выглядит по–другому.

Фото : AP\TASS / Alexander Zemlianichenko

— Но школа есть школа, и классическую школу никуда не спрячешь…

— Мы все вышли из одной школы. Одна из ста стала тем, кем стала. А дальше? Насколько ты вообще готов идти дальше? Насколько ты готов себя ломать, насколько готов укрощать? Если ты дошел до выпуска — тебя уже можно записать в герои. Но если ты уже решился идти дальше, ты должен готов быть аскетом, терпеть, держать себя в узде и идти. Это же боль, это же бесконечная боль.

— Если вы не получили травму, вы просто танцуете, у вас потом болят мышцы?

— Всегда, если не болят, значит что-то не то. Если ты двигаешься на максимуме и делаешь больше того, что ты способен делать, естественно, все болит, естественно, все стирается. Не просто же так балерины выходят на пенсию в 36 лет. Кто-нибудь просто так у нас пенсию даст? Не даст! Стерто все, болит все. Балет — это очень короткий, спринтерский бег. Дистанция короткая, а жизнь длинная. И это очень сложно.

— Тем, как вы двигаетесь, я сейчас два часа любовался. Это же фантастика! Так перекладывать свой вес, даже кошки так не умеют.

— Это очень просто, наблюдаешь за тем, как животные это делают и пробуешь повторить. Вообще, много всего берешь из жизни. Обожаю вдохновение, талантливых людей, будь то беседа, будь то работа… У меня очень хорошие глаза, внутреннее видение. Все это легло на то, что я стала балериной. Если бы не стала, нашла бы что-то другое.

Как не стать рабом своего аватара

— Давайте вернемся к «Снам спящей красавицы». Расскажите о своих взаимоотношениях с аватаром. Когда вы танцуете, то, что вы ощущаете, и то, что видите на экране, насколько отличается одно от другого?

— Мы специально изучали, как все это ложится на экран. Материал подбирался по аватарам и исходил из их эмоциональных характеристик и возможности повтора ими тех или иных движений. Но мы не хотели становиться рабами аватара, заложниками технологии. Важно было понять, что первично: ты должен подстраиваться под него или ты должен заставить его танцевать, образовать его, заставить развиваться... Это трудно, бесконечный такой барьер, но в итоге мы не стали рабами аватаров, потому что иначе это было бы очень банально, очень плоско для хореографа и для танцовщицы. Мы нашли компромисс: где-то pro-recording, то есть используем материал, который был записан заранее, где-то live-recording, где-то абсолютная трансляция в real time. И такой баланс все время нужно поддерживать, чтобы не пропадала линия концепции и не было скучно. Потому что если все делать только в реальном времени, сначала это тебя потрясает, а затем становится скучно, словно ты в мультик попал.

Фото: Александр Демьянчук / ТАСС

— То, что вы видите, когда перед зеркалом танцуете, и то, что делает на экране аватар, сильно различается? Насколько это разные вещи?

— Это как тело живое и тело-изображение. Тело мыслящее, тело с определенным интеллектом и картинка без интеллекта.

— Есть такие движения, которые аватар совершенно не способен повторить?

— Гибкости, пластики ему не хватает. И техники ног. Аватары без ног, только сама принцесса с ногами. Но она не может танцевать так, как танцую я на сцене. Поэтому мы даем ей какие-то достаточно простые движения, упрощенный вариант меня. А потом я дотанцовываю, или аватар делает зум, и мы видим только его руки или голову. Но аватар не может танцевать.

— Вы смотрите на экран, когда танцуете?

— На первом шоу у меня даже был свой специальный экран, чтобы постоянно видеть, что происходит с аватаром.

— Но должна же быть еще и некоторая задержка реакции, между тем, что вы делаете и тем, что аватар за вами повторяет…

— На полсекунды примерно. Сейчас я уже освоила этот темп, но все равно, часто поворачиваюсь лицом к нему. Я уже знаю, с какой скоростью он движется, но все равно не отключаюсь, контролирую и себя, и его. И себя, и того парня... И думаешь за него, и работаешь, и подтягиваешь его на себя, а иногда даже становишься им.

— Когда вы на сцене в темном зале один на один с огромным жутким аватаром, он вас не пугает?

— Экран очень большой, конечно. А воображение уводит тебя, уносит в этот мир виртуальный, и в какой-то момент приходит мысль — а вдруг я там потеряюсь, я же такая маленькая… Я чувствую, как меня затягивает туда, но потом меня как будто увеличивает зум, и я сама внедряюсь в этот экран. Я себя больше проецирую в экране, чем в зеркале. Есть такое ощущение.

Толкование сновидений

— Сны спящей красавицы — это имеет какое-то отношение к вашему внутреннему миру. Или это просто хореография?

— Это просто subject, сюжет. Появилась хорошая идея. Принцесса спала сто лет, но что ей в это время снилось... Никто это черное пятно раньше не трогал. Неизвестно, что она переживала все это время.

— У вас был шанс как-то преломить это через себя. Это могла бы быть личная история?

— Сценарий был написан…

— И совсем ничего личного?

— Во-первых, это конечно сценарий. То есть не я его писала, не я креативный продюсер этого всего. Нет. Была написана история и соответствующий этой истории сценарий. Под эту историю создавались аватары… Но, конечно, ты как-то все равно через себя это пропускаешь, определенные свои страхи…

— А как вы вообще к снам относитесь?

— Стараюсь относиться серьезно. Я, конечно, не веду никакие записи, но сны мне важны, стараюсь их разгадать. Вот, допустим, ты человека долго не вспоминал, а он тебе вдруг приснился, и ты понимаешь, что он приснился не просто так. Понимаешь, что есть какая-то связь с космосом и это что-то значит.

— В вещие сны верите?

— В вещие сны не особенно верю. Со мной не бывало такого, что приснилась картинка — и потом она дублируется в жизнь, а вот в интерпретацию снов верю. Если перед спектаклем какой-то сон мне приснится, то я его могу немножко интерпретировать. Представить, что будет со мной на спектакле. Иногда это происходит из-за того, что мозг перегружен, нервное состояние и сложно расслабиться. Вот сегодня мне вдруг приснилась «Жизель». Именно вот по тактам приснилась. И почему-то до начала спектакля я разбиваю балетную туфлю, и она становится мягкой. Мне надо выходить, а у меня вместо пуантов мягкая туфля и других балетных туфель нет. Это настоящий кошмар, в котором нужно найти смысл, как-то его интерпретировать.

Иногда сны — это видения, иногда — кошмары, иногда — предвкушение, иногда они ведут тебя куда-то… Я знаю, какие сны мне снятся перед болезнью или перед смертью знакомого человека. Есть какие-то повторяющиеся сны.

Как вытанцевать горе

— Как очень опытный человек, большая часть жизни которого связана с танцем, скажите, а можно решить какие-то свои внутренние проблемы именно посредством танца? Может танец быть терапией?

— Конечно. Танец, даже подготовка к танцу, это медитация. Медитация создает определенную гармонию движений, движения — это вибрация тела. А вибрация тела, которая откликается на какую-то эмоцию — это вибрация души. А дальше ты себя дисциплинируешь, контролируешь — и твоя мозговая, физическая и эмоциональная составляющие входят в гармонию. Балет — это определенные правила и феноменальная дисциплина. Ты каждый день идешь к станку, совершенствуешь свое тело, а через тело — мозг, мышление, эмоции. Это как долг, как жертвоприношение.

— А можно танцем вылечить какую-то внутреннюю травму? Травма — это же потенциальная энергия, следствие какого-то психологического удара, чтобы от нее избавиться, надо перевести ее в кинетическую энергию ответа. Отдать, освободиться. Можно ли взять и вытанцевать травму? Вот когда в деревне умирал кто-то, приходили плакальщицы, и они могли выплакать горе. А вытанцевать горе можно?

— Да, но это технически непростая задача. Если ты пришел на дискотеку потанцевать, ну да, ты можешь снять какой-то стресс. Но чтобы вытанцевать свою проблему — должна быть особая техника. Нужно психологически работать, работать через танец. Я уверена, что люди, которые приходят в студию заниматься танцем, а таких много людей, непрофессионалов, именно за этим и приходят. Чтобы через движение гармонизировать свои внутренние вибрации. Когда есть гармония вибраций, то очень много шансов, что ты токсины свои душевные отпускаешь. Не зря же говорят, что движение — это жизнь.

Но в то же время есть и профессиональная история. Балет — это стресс на стрессе. Выйти на сцену оголенной, когда десять тысяч человек на тебя смотрят, а ты там что-то делаешь. Это невыносимо. Это груз и стресс. За всем этим стоит целый Эверест. Ты вроде поднялся на Эверест, раз — и второй вырос. И вот так всю жизнь. Чем выше ты поднимаешься, тем тяжелей, воздуха меньше… дышать тяжелее.

Отвалился сенсор, и нога подвисала

— Хочу спросить вас о костюме с датчиками, насколько сложно было привыкнуть к ним?

— Было очень неудобно для привыкания. Датчики то выпадали, то отключались, то не работали, то калибровка куда-то девалась — ты постоянно двигаешься, сенсор смещается и теряется правильное изображение. Только настроишься на работу — стоп.

— Это только на репетициях или на спектаклях тоже происходило?

— На спектаклях тоже бывало. Отвалился сенсор, и нога у аватара на экране подвисала. Естественно, это не удобно. Потому что в современной танце много партерной техники, движений на полу. А в этом костюме ты не чувствуешь свое тело как раньше — кожу и мышцы. Потому что на тебе появилось что-то инородное. Нужно было привыкать к этому.

— Привыкли?

— Привыкаю от спектакля к спектаклю. Потому что одно дело сенсоры на репетиционной сцене, другое дело во время спектакля. Но ты живешь, набираешь опыт, адаптируешься от спектакля к спектаклю.

— Хочу спросить о музыке. Вы все-таки были воспитаны на классике. Мусоргский, Чайковский…, а здесь электронная музыка.

— Когда в спектакле симфоническая музыка, там многое зависит от человеческого фактора, очень важно — кто дирижер, какой оркестр. Иногда исполнение дает тебе дополнительное вдохновение. Здесь же ты привыкаешь к определенному темпу и объемному звуку. Это совсем другое. Людям, привыкшим к симфонической музыке, это может не понравиться. Но мы не затачиваемся на какую-то ограниченную аудиторию, мы хотим охватить максимум.

— Танцевать современный танец под электронику проще?

— Если бы я на эту музыку стала делать классические движения, меня бы выворачивало, это невозможно. Хореограф, приступая к работе, слушает музыку и, если она ему нравится и соответствует сценарию, он ставит соответствующий танец. Электронная музыка вполне соответствует происходящему на сцене.

— Есть хореография, сценарий, а какие-то элементы импровизации в танце возможны?

— Не импровизация, а интерпретация. Она позволительна, когда ты уже все точно заучила и хореограф сказал: все, все на мази! Дальше можно включать свое видение того, что ты делаешь. Потому что сначала ты заучиваешь, повторяешь, повторяешь, и только когда это становится твоей органикой, ты можешь вкладывать в нее артистическое наполнение. В каждое движение. И это движение начинает протекать по-другому, оно уже не становится таким выученным. Оно становится твоим.

Язык твоего тела

— Существует концепция языка тела. О том, что язык тела гораздо более честный, чем язык слов. Когда человек врет, тело его выдает. Вы профессиональная танцовщица, вы можете контролировать язык своего тела?

— Нет. Я могу его полностью контролировать только физически, но на психологическом уровне я оголена.

— Вас выдадут какие-то движения?

— Да. Человек, который выходит на сцену, не может ничего соврать. Он оказывается в таком мистическом месте, где это всегда видно…

— А в обычной жизни? Насколько вы можете контролировать свои движения?

— Могу, конечно, когда задаюсь такой целью. Другое дело, хочу ли я. Скажем, если я персона Диана Вишнева — то я это делаю. Но когда я в своей частной жизни, зачем мне это? Мне не нужна ложь, я искренна во всем. Моя репутация, мое воспитание, моя семья не предполагают этого. Я — воин, боец во всем, поэтому мне не нужно за что-то прятаться, где-то вилять, что-то скрывать. В моей истории этого нет. У меня так сложилась жизнь, что не было серьезных жизненных травм, которые мне нужно было бы скрывать.

— Вы осторожный человек?

— Я — осторожный. Всегда сначала осмотрюсь, прежде чем нырну и сделаю свой выбор. Я нырну со своими условиями, понимаете. Не буду подстраиваться под систему, а буду стараться, чтобы система не травмировала меня и не меняла мой путь. Поэтому я очень скрупулезно отношусь и к выбору проекта, и с каким человеком мне работать… или не работать. Я делаю выбор, чтобы иметь возможность оставаться свободной и искренней. И я очень дорожу свободой и оберегаю ее. Поэтому я очень свободна.

Беседовал Петр Каменченко, lenta.ru

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru