Мое первое «живое» знакомство с творчеством Анны Смирновой состоялось в Милане в январе прошлого года на представлении оперы Верди «Дон Карлос» – последнем спектакле премьерной серии, которой Teatro alla Scala открывал сезон 2008/2009. Именно тогда, после спектакля, я впервые и познакомился с певицей (см. выпуск «OperaNews.Ru» от 01.02.2009). Партия Эболи на прославленной миланской сцене стала подлинным триумфом нашей соотечественницы, обладательницы роскошного выразительного меццо-сопрано, объемного, сильного, полнозвучного и свободного во всем диапазоне, а в нижнем регистре приближающегося к глубине контральтового звучания. Певица еще очень молода, но достигнутое ею на сегодняшний день уже весьма впечатляет!

В Италии нередко можно услышать сравнение ее голоса с голосом легендарной Федоры Барбьери… Через полгода мы встретились с Анной Смирновой снова, на этот раз в Вероне: на сцене гигантской античной «Арены», в фестивальном театре под открытым небом, певица предстала в образе вердиевской Амнерис (см. выпуск «OperaNews.Ru» от 30.08.2009). В летний итальянский зной столбик термометра поднимался далеко выше отметки 30 градусов, поэтому я был несказанно рад нашей третьей (нынешней) встрече в день Православного Рождества именно в Москве, куда певица прилетела на «зимние каникулы» буквально в последний день ушедшего 2009 года… Еще 30 декабря она была в Италии, где в Салерно, на сцене Teatro Municipale Giuseppe Verdi, пела Амнерис в «Аиде» (последний спектакль предновогодней серии под управлением Даниэля Орена). И вот певица, наконец, в Москве. Когда за окном настоящая русская зима и намело сугробы, неспешная беседа с ней за чашкой горячего чая становится вдвойне приятней…

– Анна, давайте условимся о следующем: я, как и большинство российских поклонников оперы, о вас ничего не знаю (или почти ничего не знаю). Лично мне, чтобы открыть вас, как яркую, весьма неординарную певицу, потребовалось «случайно» оказаться в Милане, поэтому первый вопрос самый банальный: расскажите о себе, о вашей семье, где родились, где учились?

– Я родилась в Москве в музыкальной семье: мои родители – певцы. Папы, к сожалению, уже нет с нами, но он был настоящим басом. Он родом из Карелии. Мама – замечательное контральто. Она – из знаменитого рода Мамонтовых, известных русских меценатов. Мой дедушка по материнской линии был племянником Саввы Мамонтова. Эту фамилию и унаследовала моя мама: именно под ней она выходила на сцену. Что и говорить, в советские времена, даже обладая хорошими вокальными данными, весьма трудно было сделать успешную карьеру, тем более – международную. И у мамы, и у папы не было таких возможностей, как сейчас у нашего поколения, чтобы поехать за рубеж, на конкурс, найти себе работу, агента или менеджера…

Училась я сначала в Московском государственном институте музыки имени Шнитке (тогдашнем Училище Октябрьской революции). Поступила на факультет хорового дирижирования и занималась в классе Екатерины Евгеньевны Наумовой. Она была заведующей кафедрой, и с ней я провела четыре чудесных года, постигая азы музыкальной профессии. Я пришла туда совсем маленькой – и меня сразу же окружили теплом и любовью, заботой и вниманием. Когда оканчивала училище, уже совершенно четко поняла: голос у меня есть. И на четвертом курсе была предпринята первая попытка поступления в нашу замечательную Московскую консерваторию. Туда меня, естественно, не взяли (смеется). После окончания училища я занималась частным образом у педагога Валерии Голубевой – удивительного человека и потрясающего мастера. Валерия Голубева была любимой певицей Георгия Свиридова. Но еще задолго до этого, буквально с первых минут жизни, меня окружила аура еще одного музыканта – величайшего хорового дирижера Александра Васильевича Свешникова. Дело в том, что моя мама двадцать лет проработала солисткой в его хоре, и мои родители были с ним очень дружны. Свешников тепло относился и к маме, и к папе – даже собрал для меня своеобразное «приданое» по случаю моего рождения. Удивительное дело, но я очень хорошо помню Александра Васильевича, несмотря на свой тогдашний, казалось бы, совсем неосознанный возраст, когда мне было всего-то два-три года! В то время очень сложно было с детскими садами, поэтому мама постоянно брала меня на репетиции – и я там всё время сидела. Пожалуй, можно сказать так: как только я родилась, меня сразу же посадили на пианино – моя музыкальная судьба была предрешена!

– А когда вы всё-таки поступили в Московскую консерваторию?

– Это произошло с третьей попытки в 2000 году (вторая после окончания училища также была неудачной). Я попала в класс к Юрию Александровичу Григорьеву, известному в прошлом ведущему баритону Большого театра и посещала его занятия два учебных года.

– А кто вам впервые сказал, что ваш голос – меццо-сопрано? Или вы сами это поняли?

– На самом деле, когда тебе двадцать лет, то какая разница? Главное, что голос у тебя есть, и ты сама это полноценно ощущаешь. Однако на первых порах определение его вокальной специализации – задача, конечно же, далеко не простая.

– Тогда попробую спросить несколько иначе: можно ли назвать педагога, оказавшего на постановку вашего голоса наиболее решающее влияние? Или же в данном конкретном случае одной персоналией ограничиться нельзя?

– Действительно, я не могу воспользоваться однозначным определением «мой педагог», в том смысле, что дан он тебе раз и навсегда. Я очень долго, три-четыре года, занималась с Валерией Голубевой, даже какое-то время не прекращала этих занятий и после того, как уехала и стала много работать за рубежом: старалась находить эту возможность, когда бывала в Москве. В период учебы в консерватории мама познакомила меня с Екатериной Кудрявченко, замечательной певицей, создавшей впечатляющую галерею лирических образов на сцене Большого театра – и я стала регулярно заниматься с ней частным образом. Это человек потрясающего обаяния, много давший мне и как музыкант, и как личность. О таких людях говорят, что у них большая энергетическая аура и яркая педагогическая харизма. Теперь же, когда приезжаю в Москву, стараюсь непременно бывать у Екатерины Кудрявченко: на данном этапе это нужно уже не столько для голоса как такового, который уже получил необходимую вокальную оснастку, сколько для постоянного подкрепления психологической уверенности в своих собственных силах. Это очень важный и необходимый момент для любого певца: иной раз психологическая уверенность может значить неизмеримо больше, чем самая хитроумная вокальная техника, которая, безусловно, нужна и постоянное совершенствование которой никто пока не отменял…

– А почему всё-таки не сложилось с консерваторией – и вы ее оставили?

– После двух лет обучения в Москве я поехала в Цюрих. Там как раз были мои родители, которые к этому времени уже оба работали в Камерном хоре Владимира Минина, а моя мама вместе с Владимиром Федосеевым в тот момент делала «Хованщину» в Цюрихской опере. Оказалось, что и при этом музыкальном учреждении, как это принято сейчас практически во всех крупных европейских и американских оперных театрах, была своя молодежная программа. Я заполнила анкету, прослушалась – и меня приняли в число участников-стажеров этой программы. Теперь, оглядываясь назад, понимаю, что меня просто не могли не взять: тогда мне удалось произвести эффект стилистически разноплановым репертуаром, спев сначала Розину, а потом – Эболи! В Цюрихе мне удалось посетить мастер-классы Элизабет Шварцкопф и Томаса Хэмпсона. Но роман с этим швейцарским городом, куда я приехала в сентябре 2002 года, был скоротечен: уже через три месяца я получила работу в Германии. Через три часа после моего первого соискательского прослушивания я подписала свой первый контракт – контракт на постоянную работу в Оперном театре Фрайбурга. Пришлось сделать выбор – и в результате обучению в консерватории я предпочла практическое освоение сценических подмостков настоящего оперного театра.

– Как вы оцениваете начальный – фрайбургский – период вашей карьеры?

– Я проработала во Фрайбурге три с половиной года. На самом деле, я до сих пор там и живу, потому что в этом городе у меня очень много друзей. Оперный театр Фрайбурга – репертуарный. За всё время работы в нем я спела 11 (!) партий, причем мне даже дали карт-бланш сразу на ведущие роли и выбор репертуара. Что и говорить, условия были созданы самые благоприятные. Это было большой удачей в плане накопления сценического опыта и освоения нового репертуара. Мне было всего 24 года к тому времени, когда я смогла всё это осуществить – и я безмерно этому рада! Во Фрайбурге я нашла концертмейстера, с которым до сих пор постоянно разучиваю новые партии и работаю над музыкальными интерпретациями, хотя должна сказать, что иногда он вполне может оказать определенную пользу и как вокальный педагог. Его зовут Фолькер Штиф (Volker Stief). Это человек фантастической музыкальной эрудиции, тонкий знаток вокальных стилей, рьяный приверженец творчества Каллас. У нас сложились невероятно доверительные профессиональные отношения, мы понимаем друг друга буквально с полуслова. Так что Фрайбург для меня вовсе не воспоминание из прошлого. Фрайбург продолжает оставаться моим настоящим.

– Каким же образом ваша певческая карьера развивалась дальше?

– В период работы во Фрайбурге у меня была возможность ездить на конкурсы. Нельзя сказать, что их было слишком много в моей жизни, но они оказались очень важны для дальнейшего развития карьеры. Помимо молодых соискателей, старающихся показать всё, на что они способны, на этих конкурсах всегда присутствует много директоров театров, агентов, импресарио, менеджеров, которые кочуют с состязания на состязание и имеют возможность прослеживать творческую динамику того или иного певца. Ни на одном из конкурсов, в которых я принимала участие, я никогда не побеждала, но зато всегда уверенно выходила в финал. Назову конкурс «Belvedere» в Вене, в котором я участвовала дважды, и «Competizione dell’Opera» – конкурс певцов итальянской оперы в Дрездене.

Через два года после начала работы во Фрайбурге состоялся мой первый «Belvedere», затем еще через год – второй, после этого был Дрезден. Именно там меня и заметил Лука Тарджетти (Luca Targetti), директор по вокальному кастингу театра «Ла Скала» (сейчас уже не работающий там). Он и предложил мне партию Амнерис, спросив, пела ли я уже «Аиду» (к тому времени я действительно спела эту партию во Фрайбурге). Последовал его вопрос: «Не хочу ли я спеть “Аиду” на открытии сезона 2006/2007?» [как впоследствии оказалось, в той самой постановке, которая вошла в историю скандалом с демаршем Роберто Аланьи; примечание мое – И.К.]. Я ответила, что, безусловно, очень хочу, но не могу, так как на этот период у меня уже запланирована премьера «Дона Карлоса» во Фрайбурге. Представляете, какая драматичная ситуация – с первого же предложения отказаться петь в «Ла Скала»! Не секрет, что от «Ла Скала» в принципе не отказываются, но что тут было поделать!

– Когда же, наконец, вы всё-таки дебютировали в главном музыкальном театре Италии?

– После того, как я спела «Дона Карлоса» во Фрайбурге, от «Ла Скала» поступило вторичное предложение, на этот раз на партию Принцессы де Буйон в «Адриенне Лекуврёр» Чилеа. Вновь складывалось так, что и в Германии на это время у меня уже были намечены спектакли, но я сказала фрайбургскому руководству, что в прошлый раз, в аналогичной ситуации, здешнего «Дона Карлоса» я не отменила и что упускать свой второй шанс с «Ла Скала» – просто непростительная роскошь. Отменив всё во Фрайбурге, я, наконец, дебютировала в «Ла Скала». Это была весенняя серия спектаклей 2007 года, в которых я пела во втором составе [речь идет о третьем возобновлении знаменитой постановки 1989 года (режиссер – Ламберто Пуджелли) с Даниэлой Десси, Фабио Армильято и Лучаной Д’Интино в первом составе (премьера 1989 года – Френи, Дворский, Коссотто; возобновление 2000 года – Десси, Ларин, Бородина); примечание мое – И.К.]. И когда на костюме Принцессы де Буйон, который мне дали, я увидела надпись «Ольга Бородина», я испытала невероятное воодушевление и гордость, ведь эта певица – одна из моих давних кумиров. Так что партия Принцессы де Буйон стала моим первым и необычайно памятным для меня ангажементом на легендарной оперной сцене Италии.

– А перед участием в постановке «Дона Карлоса» Верди под руководством Даниэле Гатти, которой «Ла Скала» открывал сезон 2008/2009, было ли еще что-то спето вами на этой сцене?

– Осенью 2007 года состоялся еще один необычный, можно сказать, «экзотический» проект. Я приняла участие в мировой премьере оперы «Teneke» современного итальянского композитора Фабио Вакки (Fabio Vacchi) [род. в 1949 году; примечание мое – И.К.]. Итальянское либретто написал Франко Маркоальди (Franco Marcoaldi) по одноименному роману прогрессивного турецкого писателя второй половины XX века Яшара Кемаля (Yasar Kemal) [роман «Teneke» (в переводе с турецкого «Жестянка» или «Жестяной ящик) – о жизни анатолийской деревни, о разорении крестьян и их борьбе за землю, в центре которой фигура интеллигента-одиночки, противостоящего кулакам и духовенству – написан в 1955 году, в русском переводе увидел свет в 1970-м; на премьере в «Ла Скала» присутствовали 84-летний писатель с супругой и Лейла Генчер, выдающееся турецкое сопрано, в последние годы жизни возглавлявшая Музыкальную академию «Ла Скала» (умерла 10 мая 2008 года); примечание мое – И.К.]. На этой постановке я познакомилась с замечательным итальянским режиссером Эрманно Ольми (Ermanno Olmi), больше известным в мире в качестве кинорежиссера. Работа с ним, как и с дирижером Роберто Аббадо, доставила истинное удовольствие. На сцене – колхоз, тяжелые крестьянские будни. Образ моей героини по имени Зейно Кари (Zeyno Kari) – портрет простой женщины, почти современной Сантуццы. Я носилась по сцене с огромным ножом и призывала всех к восстанию, боролась против нерешительности и недостаточности шагов «руководства», предпринимаемых в защиту интересов крестьян. Одним словом, это была самая настоящая революционно-политическая опера, без малейшего намека на какую-нибудь любовную интригу – сплошная идеология борьбы за лучшую жизнь!

Однако вокально-сценический опыт, приобретенный в результате этой работы, к современной партитуре «Teneke» заслуживает безусловного интереса. Ее музыкальный язык очень сложен для голоса. Конечно, это не серийная додекафония. По стилистике вокально-симфонического выражения эта музыка, скажем условно, находится где-то между Прокофьевым и Шостаковичем. В «Ла Скала» очень долго – почти год! – искали меццо-сопрано на партию Зейно Кари, так как написана она в весьма широком диапазоне. Наверху там был до-диез: си – до-диез – си – до-диез (напевает). В верхней тесситуре просто типичное драмсопрано! Но я смогла это спеть – и вполне удовлетворена творческим результатом.

– Скажите, а освоение языков – итальянского, немецкого – далось вам легко?

– Как сказала наша замечательная актриса Лия Ахеджакова: «И зайца можно научить курить!» То есть методом погружения: тебе это необходимо, потому что без этого – никуда, а значит, изучение языка, постоянное поддержание себя в должной разговорной форме сродни самым элементарным вещам и поступкам, которые любой человек делает постоянно, совершенно не задумываясь над этим.

– Наконец, на сцене «Ла Скала» в сезоне 2008/2009 вы спели Эболи. А партия Амнерис на этой же сцене так и не была реализована?

– Нет, «Аиду» в «Ла Скала» под управлением Даниэля Баренбойма мне удалось спеть на последнем возобновлении спектакля летом прошлого года. Практически сразу же после этого я участвовала в больших полноценных гастролях театра сначала в Израиле с «Аидой», а после этого – в Японии с «Аидой» и «Доном Карлосом» («Аидой» дирижировал Баренбойм, «Доном Карлосом» – Гатти). Гастрольные постановки «Аиды», обе созданные Франко Дзеффирелли, в двух странах были разные: в Израиле был показан более старый спектакль, а в Японии – в том варианте, в каком это было и на премьере сезона 2006/2007, и на последнем летнем возобновлении прошлого сезона. Прием зрителей был просто фантастическим, особенно в Токио! Совершенно «сумасшедшая» публика! Мы, артисты, жили все вместе в одном большом отеле – и люди сидели целыми днями, чтобы сделать фотографии и получить автографы исполнителей.

Удивительно, но после спетых мной таких фундаментальных партий, как Эболи и Амнерис, последовало очень странное предложение на Маддалену в «Риголетто». Я отказалась, сказав, что партия совсем не моя. Руководство театра, конечно, немного обиделось. Но я сказала им так: «Я люблю “Ла Скала”: дайте мне мою партию – я спою! Какие вопросы!»

– Театру «Ла Скала» в нашей беседе мы уделили достаточно много времени: это и понятно. Однако не освоенных еще великих оперных сцен – великое множество. Есть ли уже творческие планы в этом отношении на ближайшее и отдаленное будущее?

– Если говорить глобально об отдаленном будущем, то контракты на выступления расписаны уже вплоть до 2014 года. В декабре прошлого года я впервые спела Сантуццу в театре «Ла Фениче» под управлением легендарного Бруно Бартолетти (а мой дебют в Венеции состоялся годом раньше: это была Фенена в «Набукко»). К партии Сантуццы вернусь весной в Валенсии с не менее легендарным Лорином Маазелем. Далее в планах сезона 2010/2011 – «Адриенна Лекуврёр» в Deutsche Oper Berlin, там же летом следующего года должна быть «Аида». Возможно, будет и постановка «Набукко», с которой у меня связана надежда, что всё-таки спою Абигайль. Последнее, безусловно, требует пояснений. Я поняла, что вполне могу взяться за эту сопрановую партию: она очень хорошо ложится на мой голос и не доставляет принципиальных тесситурных проблем. То же самое, кстати, и с партией вердиевской Леди Макбет, в которой я также мечтаю выступить (предварительные расчеты на обе названные роли сопрано связаны с Deutsche Oper Berlin). Затем – Амнерис в «Ковент-Гарден». В качестве лондонского дебюта сначала предлагали Ульрику, но эту партию я не пою: во всяком случае, в ближайшие годы петь не собираюсь. Надеюсь, что смогу вернуться и в «Ла Скала»: сейчас там сменилось руководство, составы же обычно комплектуются очень поздно. Жду – не дождусь дебюта в Metropolitan Opera в «Доне Карлосе» с Лорином Маазелем, но мой нью-йоркский контракт осуществится еще не скоро, только в 2013 году! Есть у этого театра также заинтересованность в приглашении меня на Сантуццу в «Сельской чести». Но поживем – увидим…

– А кто вам посоветовал обратить избирательное внимание на вердиевский репертуар сопрано? Или вы сами к этому пришли?

– На самом деле это получилось очень естественно и органично. И движение в этом направлении осуществлялось с двух сторон, ведь мои педагоги, и Валерия Голубева, и Екатерина Кудрявченко, были сопрано. Многие, в том числе и Фолькер Штиф, говорят, что у меня переходный голос, что я могут петь и то, и другое. Я понимаю, конечно, что сначала надо спеть и объективно оценить результат, но мой новый агент из Zemsky/Green Artists Management говорит, что мои потенциальные Абигайль и леди Макбет должны, по его мнению, произвести эффект разорвавшейся бомбы (смеется). Кстати, еще до немецкого дебюта в этих двух партиях сопрано, уже в этом году ожидается тур с партией Абигайль по Италии, а выйти в этой роли в Италии – ответственней вдвойне! Итальянская публика – очень сложная. Можно заслужить симпатию дирижера, получить хорошую критику, но покорить публику невероятно трудно. Итальянская публика – это вообще отдельная песня: о ней можно было бы написать целую книгу. Но мне все говорят – у тебя получится! Так что посмотрим… Как бы то ни было, желание спеть эти партии – поистине огромное!

Вообще, в этом отношении наблюдаются интересные парадоксы, когда понимаешь, что это формально вроде бы и не твое, но спеть ты это вполне можешь. Сопрано, меццо-сопрано, – я не могу однозначно сказать, что мне лучше. Предложения бывают самые неожиданные, но, пожалуй, самое экзотическое из них – партия Турандот в одноименной опере Пуччини – пришло из Флоренции. Есть там один уважаемый маэстро и композитор весьма почтенного возраста Бруно Ригаччи (Bruno Rigacci) [род. в 1921 году; примечание мое – И.К.], который совсем недавно по заказу Teatro del Maggio Musicale Fiorentino написал свой альтернативный финал последней неоконченной оперы Пуччини. И он предлагал мне главную роль, всячески уговаривая, на что я сказала, что мне всего 32 года! Как можно в таком возрасте петь Турандот! Такие вот бывают сюрпризы…

– Охарактеризуйте, пожалуйста, амплуа ваших оперных героинь меццо-сопрановой принадлежности. Кроме театра «Ла Скала» на каких еще сценах вам удалось их воплотить на сегодняшний день?

– Это традиционно сильные характеры, требующие большого яркого звучания, «крови и мяса» вокального драматизма, но это то, что как раз и предназначено моему голосу. В первую очередь, это, конечно же, вердиевские героини – Амнерис, Эболи, Азучена, составляющие костяк моего амплуа. За последние три года партию Амнерис из этой тройки я исполнила, пожалуй, самое большое количество раз. Кроме «Ла Скала» два последних сезона (в 2008 и 2009 годах) я пела ее в Arena di Verona; дважды (в 2007 и 2009 годах) – в Берлинской государственной опере; в 2009 году – в Deutsche Oper Berlin, Римской опере и Teatro Municipale Giuseppe Verdi в Салерно. В трех постановках «Аиды» я сотрудничала с великолепным маэстро Даниэлем Ореном – в Риме, Вероне и Салерно. С Лорином Маазелем (за год до «Ла Скала») уже спела партию Эболи в Валенсии. Осенью прошлого года в партии Азучены дебютировала в Teatro del Maggio Musicale Fiorentino во Флоренции. Органично вошли в мой репертуар и такие не менее сильные образы, как Сантуцца, совсем недавно появившаяся у меня, и Принцесса де Буйон (после дебюта в «Ла Скала» эту партию я спела еще в 2009 году на сцене Teatro Massimo в Палермо).

Безусловно, очень привлекает меня и репертуар романтического бельканто XIX века. Из Доницетти на моем счету уже числятся Елизавета в «Марии Стюарт», спетая еще во фрайбургский период, и Джованна Сеймур в «Анне Болейн» в Палермо в 2008 году, но больше всего хотелось бы спеть «Фаворитку». В Палермо я познакомилась с неувядающей Мариэллой Девиа, представшей в образе Анны Болейн. Потрясающая личность и большая мастерица подлинного кружевного бельканто, находящаяся в фантастической для своих лет вокальной форме! Конечно, обязательно воплощу и притягательно емкий образ Адальджизы в «Норме» Беллини. А вот к таким хрестоматийным партиям французской лирической оперы, как Далила, Кармен или Шарлотта, пока только присматриваюсь, учу язык. Особенно хочется спеть Далилу. Я это осознала буквально недавно, в прошлом году, когда внимательно, что называется, «с примеркой на себя», пересмотрела запись «Самсона и Далилы» с потрясающей Ольгой Бородиной, как я уже сказала, с моей любимой певицей. Конкретных планов на Далилу пока нет, но думаю, что они не за горами.

Партия Шарлотты в «Вертере» Массне – история особая, не похожая на другие: по голосу я чувствую с ней родство, но, думаю, время ее пока не настало. Надеюсь, что когда-нибудь спою и Кармен. Французский репертуар очень сложен в плане перестройки голоса, всего вокального аппарата исполнителя. Могу привести итальянскую аналогию: если я пою Сантуццу, то не смогу мгновенно переключиться, чтобы параллельно петь, к примеру, и Азучену. Партия Сантуццы доставляет мне особое удовольствие, она так удобна для моего голоса! Я ведь ее почти и не учила – она сама просто запала в мою душу, вошла в мое сердце… Я просто наслаждаюсь ею и абсолютно не устаю от ее исполнения! Сантуцца просто идеальна для меня в силу того, что партия обнаруживает известную переходность между меццо-сопрано и драматическим сопрано: это заложено в ее музыкальной ткани. В Венеции с моей Сантуццей всё с Божьей помощью сложилось удачно. Я очень волновалась, так как это был дебют роли. Я просто этого не ожидала, но на этот раз был действительно успех – настоящий успех у весьма непростой итальянской публики!

– Из российских меццо-сопрано ваш кумир – Ольга Бородина, а кто зарубежные представительницы оперно-вокальной профессии, на которых вы равняетесь?

– Уточню, Ольга Бородина и, конечно же, фантастическая Елена Образцова, певица-легенда звездного поколения советской эпохи. А из зарубежных могу назвать имена, к сожалению, уже ушедшие от нас: это мексиканское меццо-сопрано Оралия Домингес, американское меццо-сопрано греческого происхождения Татьяна Троянос и – не побоюсь выглядеть банальной – недосягаемая Мария Каллас. Это всё сильные женщины, которые вызывают у меня огромное доверие к созданным ими сценическим образам.

– Буквально недавно, перед поездкой в Санкт-Петербург на премьеру «Троянцев» Берлиоза в Мариинском театре, я пересмотрел видеозапись исторического спектакля «Метрополитен Опера» c Татьяной Троянос в партии Кассандры. Троянос в ней феноменальна, но, в отличие от вашего, ее голос – более лирического звучания: именно поэтому я вижу вас больше Кассандрой в первой части дилогии. А как вы относитесь к Берлиозу?

– Я певица, конечно, не начинающая, но еще молодая – и в свои 32 года от подобного репертуара, как и, к примеру, от вагнеровского, благоразумно воздерживаюсь. К тому же, это пока рано и с точки зрения недостаточной психологической мотивации, необходимой и для партии Дидоны, и для партии Кассандры, и для партии, скажем, Изольды или Брунгильды. Всему должен быть свой срок, свое время…

– А «упоительный Россини»?

– Россини я пела очень много: во Фрайбурге я сделала партии Розины в «Севильском цирюльнике», Анджелины в «Золушке» и Арзаче в «Семирамиде». Это всё труднейшие роли изысканнейшего россиниевского бельканто, требующие от вокалиста высочайшей технической подготовки.

– А что труднее петь: лирическую партию Розины или партию Арзаче, героя-травести?

– Это роли, абсолютно разные по степени своего внутреннего музыкального наполнения, поэтому нельзя сказать, какую из них спеть легче, а какую – труднее. Я ведь исполнительница, которая обращает внимание, прежде всего, не на тесситуру, регистры и колоратуру (хотя без техники – никуда!), а на создание образа и осмысленно-выразительное «пропевание» текста. Нельзя сделать роль, если не понимаешь смысла слов, которые озвучиваешь! На данном этапе моей карьеры все созданные мной персонажи пришли ко мне из итальянского оперного репертуара.

– А были ли вам как русской певице предложения спеть в русской опере?

– Не удивляйтесь, но, к сожалению, нет. Хотя одно давнее всё же могу вспомнить: «Катерина Измайлова» Шостаковича. Однако совершенно очевидно, что восемь лет назад эта партия совсем не годилась для тогдашней 25-летней певицы меццо-сопранового амплуа. Я, безусловно, просто мечтаю о Марфе в «Хованщине» и об Иоанне в «Орлеанской деве». Кстати, вспомнив об этой редко исполняемой опере Чайковского, созданной в жанре «большой французской оперы», я вспомнила и об одной партии большого французского репертуара, которую очень хотела бы спеть: это Фидес в «Пророке» Мейербера…

– На сегодняшний день вы можете уже позволить себе с достоверностью и не вспомнить все сцены, спектакли и партии, которые уже фигурировали в вашей творческой биографии: попробуй, упомни, когда их действительно было весьма много! Однако, возвращаясь к теме «Ла Скала», хочу спросить: первый выход на священную для любого певца сцену этого театра был, наверное, особенным? Каким он запомнился?

– Безусловно! Словами это не передать, волнение было ужасное. Но, поскольку я человек верующий, я всё время молилась – и дебют прошел успешно, раз сотрудничество с этим театром впоследствии имело продолжение. За дирижерским пультом стоял Стефано Ранцани (Stefano Ranzani), итальянский маэстро, с которым, несмотря на всё волнение и ответственность переживаемого мной момента, я ощущала себя достаточно уверенно.

– А с кем из дирижеров и режиссеров, с которыми вы сотрудничали, вам было наиболее комфортно и особенно легко находить профессиональное взаимопонимание?

– Я бы назвала два дирижерских имени: Лорин Маазель и Зубин Мета. И всё же с первым мне было наиболее комфортно и уютно. Лорин Маазель – совершенно легендарная личность, большой интеллектуал и невероятно тонкий, одухотворенный музыкант. С ним я пела очень много, более 40 выступлений в Италии и Бразилии – «Аиду» и «Реквием» Верди. Тот же репертуар был и с Зубином Метой: в 2008 году я пела с ним «Аиду» в Тель-Авиве с Израильским филармоническим оркестром, в 2009 году – «Реквием» Верди во Флоренции. В июле этого года c ним будет еще и «Трубадур» в Тель-Авиве. Считаю также своей большой творческой удачей и то, что мне выпало работать с такими великими маэстро, как Бруно Бартолетти, Даниэле Гатти, Роберто Аббадо, Даниэль Баренбойм и Даниэль Орен. Мой любимый итальянский режиссер (о нем я уже упоминала) – Эрманно Ольми: последняя наша совместная работа – «Сельская честь» в «Ла Фениче».

– А какова режиссура тех постановок, в которых вы пели: это большей частью эстетика постмодернистского конструктивизма или же в океане безудержности современного режиссерского театра иногда встречались и островки вменяемой толерантности?

– Итальянская публика традиционно агрессивно настроена не только на певцов, но и на откровенные проявления постановочного постмодернизма, считая, что всё должно быть в строгих консервативных рамках, поэтому в Италии, в колыбели оперы, общая ситуация с постановками еще не так безнадежна. Но это совершенно не относится к Германии или Австрии, где сейчас режиссеры на волне своих бесконечных экспериментов, можно сказать, просто не ведают, что творят: идет полный глобальный пересмотр театрально-оперной постановочной эстетики. Ничего не поделаешь, но я всё же скучаю по добротности и традиционности костюмно-классических постановок…

– А не скучаете ли вы по Москве?

– По Москве – нет. Скучаю по родным, по маме, поэтому, как только возникает «окошко», как только появляется малейшая возможность, сразу же спешу сюда. В Москве бываю нечасто, но достаточно регулярно.

– Вы – певица еще молодая, но достигнутого вами на сегодняшний день уже немало! А есть ли надежда, что русскую певицу Анну Смирнову услышит и московская публика, ведь, насколько я знаю, велись когда-то переговоры между вами и Большим театром?

– К сожалению, ничего конструктивного в этом отношении сказать не могу. Дело даже не в трудности соотнесения обоюдных планов. Хотя они и есть, при желании их можно было бы преодолеть. Просто дело в том, что Большой театр, выражая принципиальную готовность к сотрудничеству со мной, никак не может определиться на перспективу ни с конкретными датами, ни с конкретными названиями. Естественно, что я, имея на каждый месяц четко расписанный график своих зарубежных ангажементов, не могу ни сидеть здесь в Москве в ожидании гипотетического спектакля, ни срываться из-за границы по первому звонку, если в Москве что-то и возникнет. Получается какой-то замкнутый круг…

– Итак, «погостив» в родной Москве, вы через несколько дней вернетесь в не менее родной Фрайбург. И чем по возвращении сразу же займетесь?

– Буду разучивать новые партии. Надо, наконец, выучить «Норму» (партию Адальджизы) и начать учить Далилу, первую для меня партию на французском языке. Это требует больших усилий и затрат времени, но именно в этом и заключается неустанный и кропотливый процесс музыкального творчества.

Интервью и подготовка публикации
Игорь Корябин

На фото:
Анна Смирнова

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru