Оперу «Набукко» Дмитрий Бертман ставил не раз. В 2004-м с родными «геликоновцами» режиссер сделал международный проект во Франции: сначала в Дижоне, а затем и в Париже. В 2005-м состоялась премьера в Мариинском театре, где Бертман сделал другую версию, но также в содружестве со своими постоянными партнерами – художниками Игорем Нежным и Татьяной Тулубьевой. И во Франции, и в Петербурге в роли роковой вавилонской злодейки выступила Мария Гулегина, что было, конечно же, основной приманкой для меломанов, так как после Гены Димитровой Гулегина, пожалуй, стала самой выдающейся исполнительницей кровавой партии Абигайль наших дней. Бертман не раз мечтал показать эту свою работу в Москве.

Однако его инициатива не нашла должного отклика в столице – и музыкальные, и немузыкальные театры не спешили предоставить свои площадки для «геликоновской» продукции, ну а случай с отказом Татьяны Дорониной в предоставлении сцены горьковского МХАТа просто вопиющ – только в дремучие советские годы «Набукко» стабильно вычеркивали из репертуара отечественных оперных домов за «пропаганду сионизма».

Показать грандиозного «Набукко» на малюсенькой родной сцене театра на Большой Никитской (разумеется, еще в 2005-м, до начала реконструкции), или на так же не слишком просторной нынешней на Новом Арбате не представляется возможным. Конечно, Бертман умудрялся ставить и «Аиду», и «Бориса Годунова» в камерном формате, но для адаптации французского или питерского «Набукко» потребовалось бы слишком много усилий. После долгих мытарств решено было все-таки представить эту работу в полуконцертном варианте: в первый день весны на сцене Дома музыки солисты в «исторических» костюмах попытались инсценировать драматические коллизии далекого прошлого. Своими силами – никакой Гулегиной, увы, не наблюдалось.

Что в этой инсценировке осталось от спектакля Бертмана – сказать трудно. Я так полагаю, что почти ничего. И вина здесь не артистов: просто так сложились обстоятельства, что в предложенном формате иначе и быть не могло. Видавшие виды «геликоновцы», каждый по-своему, отрабатывал доставшуюся роль – получился самый что ни на есть костюмированный концерт, с обилием фронтальных поз, картинным заламыванием рук и пр. Этот «оживляж» по большому счету мало что добавлял драматургии оперы, и если бы артисты были во фраках и концертных платьях и при этом просто пели, то было бы, право, ничуть не хуже. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что сия инсценировка не сильно вредила музыке Верди – как говорится, и на том спасибо.

Концертный формат, а, скорее всего, это все-таки был он, предполагает главным образом сосредоточение слушателя на музыке произведения. «Набукко» - опера совсем не простая. И не только оттого, что центральные партии весьма затратны для исполнителей: здесь должна быть крупная подача звука, пафосное, драматизированное пение, а в партии Абигайль это парадоксальным образом должно еще и сочетаться с виртуозными колоратурами, пусть не такими мудреными как в операх Россини или Доницетти, но все-таки достаточно сложными. Добавьте к этому экстремальный диапазон партии и станет очевидно, что спеть ее хотя бы достойно – задача не из простых. «Набукко» - опера плакатных страстей, музыка ее сочна и выразительна, но часто слишком прямолинейна, а местами даже банальна. Конечно, есть в ней и гениальные откровения, но в целом материал по качеству не ровный, и это – давно установленная музыковедением аксиома. Тем более усложняется задача дирижера в такой опере: подать всю музыку так, как она того требует, - ярко, эмоционально насыщенно, драматически убедительно, но в то же время суметь высветить вершинные места и окончательно не дискредитировать проигрышные. Представляется, что Евгению Бражнику, похоже, совсем перебравшемуся с Урала в Москву (ныне нередки его выступления в репертуарных спектаклях Театра Станиславского и Геликона), это вполне удалось: и само качество оркестровой игры было на высоте, и интерпретацией исполнение назвать не побоюсь. За оркестр «Геликона» действительно было не стыдно – коллектив проявил все свои лучшие качества, и как-то было удивительно вспоминать, что еще относительно недавно только ленивый не упрекал бертмановский театр в наличие «фальшивой шарманки», пыжащейся изобразить из себя оперный оркестр. Не было технического брака, звук отличался красотой и благородством, оркестровые группы звучали слаженно, баланс между ними давал возможность любоваться всей палитрой оркестровых красок. Единственно, быть может, группа ударных была несколько чрезмерной, нередко добавляя не вполне оправданно децибел итак весьма «шумной» опере. Бражник провел весь опус совершенно уверенно и динамично, он был и чутким аккомпаниатором певцам, и сам - певцом музыки Верди как таковой: заботился о красоте мелодических линий, давал почувствовать богатую оркестровую фактуру, прекрасно выдерживал форму произведения. Значительно слабее оркестра показался хор театра. В общем-то все было в рамках санитарных норм: чистенько, более-менее слаженно, но, увы, никакого откровения, какого обычно ждешь, например, от знаменитого Va pensiero не наблюдалось. И даже дело не в том, что саунд коллектива откровенно жидковат для вердиевского опуса: в хоре плененных евреев громкость и «жирность» звучания важны, но не являются основными, здесь всегда хочется динамического разнообразия, тонкого, нежного пения, проникновенности, если хотите. А вот с этим были большие проблемы – фактически, хитовый номер оперы прозвучал очень формально и пресно, и публика это заметила: по окончании вместо оглушительной овации «грянули» вежливые и невнятные аплодисменты.

Солисты театра пели в непривычной для себя обстановке: огромный Светлановский зал с более чем несовершенной акустикой – полный антипод скромным «геликоновским» сценам, будь то новая, или старая. В целом впечатление положительное – продемонстрирован достаточно крепкий профессионализм, стабильный средний уровень, никаких огрехов и фиаско почти не наблюдалось, хотя и откровениями также никто не одарил. Светлане Создателевой вполне хватает ее драматического сопрано, чтобы быть вполне убедительной Абигайль: ее героиня жестока, своенравна, агрессивна. Ее форте порой даже оглушительны, колоратуры тяжеловесны, но не приблизительны. Сергей Топтыгин в титульной партии был тоже в общем-то на своем месте – он фактурен, даже красив, его жесты и позы выразительны, он вполне вжился в образ вавилонского властелина, однако существенная претензия к певцу все-таки есть: это задавленный, прижатый звук, особенно в верхнем регистре, доставлявший поистине мучение любителям вокала. Для Станислава Швеца дебютное выступление в роли Захарии было неудачным с самого начала: было два откровенных срыва, когда голос певца попросту пропадал в ответственных местах, кроме того, как представляется, сама партия ему не очень по размеру, поскольку крайние регистры, весьма важные для характеристики иудейского первосвященника, у Швеца вызывают явные проблемы. Ближе других к вердиевской манере пения был, пожалуй, Дмитрий Пономарев в партии Измаила, однако, порой, эмоции били, что называется через край, что несколько вредило чистоте вокальной линии. Хороша была Лариса Костюк в партии сестры-соперницы Абигайль Фенены – единственная небольшая ария была спета ровно, красивым, округлым звуком, эмоционально очень выразительно.

С сожалением приходится констатировать, что Москва так и не увидела сценический вариант бертмановского «Набукко» - концертное воплощение силами «Геликона» едва ли можно назвать полноценной компенсацией. Гонимая в советские годы опера ныне весьма репертуарна на постсоветском пространстве (в Москве – две постановки, есть свои спектакле в Петербурге, Киеве, Минске и т.д.), нередко звучит и в концертах, поэтому первомартовское мероприятие в Доме музыки событием в полном смысле слова не стало.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru