Казанский оперный стал в России третьим после Мариинского и Большого театром, открывшим свои двери для публики после полугодового перерыва. Премьера новой постановки в формате синтетического шоу, объединившего слово, музыку и танец, позволила подключить к работе все творческие цеха: хор, оперных солистов, симфонический оркестр и балет — и показать, что все готовы к продолжению полнокровной жизни. Спектакль готовился давно: его планировали выпустить еще в апреле, ко дню рождения Владимира Васильева, отметившего тогда свое 80-летие. Творческая судьба всемирно известного танцовщика и хореографа, возглавлявшего в течение пяти лет балетную труппу Большого театра, с давних пор связана с казанской сценой. Здесь в свое время он представлял балет «Анюта» на музыку Валерия Гаврилина, где в титульной роли танцевала великая Екатерина Максимова. Пять лет назад в Казанском театре состоялась мировая премьера спектакля «Dona nobis pacem» на музыку Высокой мессы си-минор И.-С. Баха. Теперь появился спектакль на музыку Моцарта. Как пояснил Владимир Васильев перед началом премьеры:
— Стоило мне только заикнуться директору Татарского театра оперы и балета о том, что хотелось бы попробовать поставить и Реквием Моцарта, он сразу дал добро. Слава Богу, что в Казани живут люди, понимающие, что для меня значит эта музыка.
Строка «И воссияет вечный свет» — «lux aeterna» взята из строчек самого Реквиема, выражая по сути невыразимое — то, что хореограф и стремился вложить в прихотливую, хотя и предельно ясную синтетическую концепцию своего нового детища. Но «И воссияет вечный свет» начинается не с музыки Моцарта, а с джазовых импровизаций Евгения Борца, которые выглядят буквально как эмбиент — звуковая среда молодого Васильева периода оттепели, живущего в еще счастливых, полных надежд озарениях его бессонной московской жизни. Стайка балетных солисток всплывает в памяти в соблазнительных латиноамериканских танцевальных движениях, на зов девушек выбегают более строгие классические партнеры. К слову, к изумлению публики, среди солистов обнаружилось много артистов из разных стран, которые, как выяснилось, пережидали период изоляции не на родине, а в России, в Казани.
Но джазовые воспоминания улетучиваются сквозь зеркало памяти, их сменяют скорбные звуки заупокойной мессы Моцарта. Художник-постановщик Виктор Герасименко трансформировал пространство сцены не то под стены храма будущего, не то под корпус-трансформер космической станции, рождая визуальные ассоциации к «Солярису» Тарковского. Четыре солиста — сопрано, меццо-сопрано, тенор и бас в белых одеждах «верховных богов» вели на латинском языке в сопровождении оркестра под управлением Рената Салаватова повествование о вечном. Гармонии их диалогов способствовал ладный и стильный квартет идеально сливающихся голосов Гульноры Гатиной, Екатерины Сергеевой, Ярослава Абаимова и Максима Кузьмина-Караваева.
Владимир Васильев сам появлялся на сцене в кульминационных точках драматургии, оказываясь между серовато-пурпурной призрачной хоровой массой и солистами балета, которые на переднем плане выстраивались в классические дуэты. Васильев время от времени выразительно читал свои стихи, в мультимедийном формате транслировались его живописные, ярко эмоционально окрашенные пейзажные работы. Когда же под звуки Lacrimosa в глубине сцены Владимир Васильев появился, обнимая в девушку в белом, не осталось сомнений, по ком плачет в своем Реквиеме выдающийся артист.
Владимир Васильев, артист балета, хореограф, народный артист СССР:
— Этот спектакль о самом себе. Меня мучила в эти годы мысль, что все, что я сделал, мне не нравилось. И каждый раз, когда я что-то создавал, думал, что сделаю нечто такое, что поразит окружающих. Мне казалось, что вот-вот настанет счастливый миг, когда я буду удовлетворен. Но это ощущение так и не пришло, несмотря на то, что я прожил уже 80 лет. Спектакль можно было бы назвать и репетицией, как я ставлю спектакль, как я вижу музыку. Я участвую в этом действии как творец: здесь есть и моя поэзия, и моя живопись, и все, поставленное мной с хором и балетом. Это, конечно, не прямой рассказ о себе, а некий собирательный образ.
Владимир Дудин, rg.ru