Международный театральный фестиваль имени А. П. Чехова проходит в Москве уже восьмой раз. Опера никогда не занимала центральное место в его программе, как правило, организаторы включали в нее несколько наиболее удачных московских спектаклей текущего сезона. Так, в этом году сия участь постигла две последние премьеры Музыкального театра им. К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко - «Гамлета» Владимир Кобекина и «Лючию ди Ламмермур» Гаэтано Доницетти. Однако в качестве некоей изюминки устроители нередко предлагают что-нибудь совсем уж эксклюзивное, экспериментальное по части музыкального театра. В этом году выбор пал на современную австралийскую оперу «Навигатор», написанную Лизой Лим для представления в 2008 году на двух театральных форумах пятого континента: Брисбенского фестиваля и Международного фестиваля искусств в Мельбурне.
Спектакль, показанный на сцене театра «Мастерская Петра Фоменко», трудно хоть как-то классифицировать: хотя в оркестровой яме сидит Elision-ансамбль (дирижер – Мануэль Наури), состоящий из вполне обычных классических инструментов, правда усиленный электрогитарой, а артисты на сцене изъясняются в том числе и посредством пения, назвать это действо оперой как-то язык не поворачивается. В сознании любого культурного человека опера по большей части ассоциируется с чем-то прекрасным, возвышенным, одухотворенным. Даже такие страшилки как, например, «Лулу» Альбана Берга, не лишены определенной поэзии и своеобразной красоты. «Навигатор» лишен всего этого напрочь: более уродливое зрелище и «слушалище» трудно даже вообразить.
Опера (будем так называть этот перформанс, коли на этом настаивают его авторы) состоит из шести картин, но в ней нет вообще никакого сюжета, драматического развития (либретто Патриции Сайкс): с таким же успехом картин могло быть и две, и сто – ровным счетом это бы ничего не изменило. Актеры на протяжении почти двух часов пропевают, проговаривают или выкрикивают фразы, никаким образом не связанные друг с другом и по большей части лишенные всякого смысла. Музыки в привычном нам понимании (даже с учетом опыта отечественных классиков конца 20 века типа Шнитке, Денисова и Губайдуллиной) также нет: то, что играется и поется, не суперсложно и не примитивно – это просто вовсе не музыка, а достаточно утомительное и бессистемное даже не сочетание (ибо здесь вообще ничего не сочетается в принципе), а сопоставление каких-то акустических эффектов – шумовых, звуковых и пр. Некое подобие вокализации воспроизводят только два персонажа – Навигатор (контратенор Эндрю Уоттс) и так и не понятно чья именно Возлюбленная (чернокожая сопрано Телайс Тревин), об остальных участниках (Филипп Ларсон, Омар Эбрахим и Дебора Кайзер) невозможно даже с уверенностью сказать, певцы они, драматические актеры или чревовещатели, поскольку те звуки, которые они из себя исторгали, не поддаются какому-либо описанию.
Не менее ужасна и сама постановка (режиссер Барри Коски) – не знаю, насколько это слово здесь вообще применимо, ибо не совсем явно, что именно нужно ставить. На узкой авансцене, а все с позволения сказать действие вынесено именно на нее, актеры занимают три позиции: либо сидят рядком на деревянных стульях, либо стоят по разным углам, либо ползают вповалку друг на друге, имитируя совокупления. Их пластика по большей части напоминает воздействие электрошока на живую особь: корчатся, дергаются и ломаются артисты изрядно. Самое «занимательное» - это смена костюмов, самыми безобидными из которых являются фиолетовые женские исподние рубашки и черные женские колготки, в которые артисты облачены вне зависимости от пола. Но есть костюмчики и поэкстремальнее, важной частью которых являются тщательно сымитированные мужские и женские гениталии.
Не могу с достоверностью утверждать, чего именно хотели добиться создатели сего зрелища, но у меня осталось устойчивое ощущение, что я побывал в сумасшедшем доме. Сдается, что московская публика по большей части была того же мнения, поскольку валила пачками с сего представления, начиная с десятой минуты от его начала, видимо, вполне справедливо желая уберечь себя от дальнейшей экзекуции. Кто-то, верно, скажет, что спектакль Коски сделан в экстремальной эстетике шока. Но по мне, увидев такое, нормальный человек должен испытать не шок, а глубокое отвращение. Если организаторы Чеховского фестиваля считают, что это – именно то, что нужно везти в Москву из-за «тридевяти земель», то я лично их мнения разделить никак не могу.