«Опера и Петербург». При этих словах у всякого меломана естественным образом возникает в памяти Мариинский театр, бесспорно, лидирующая на сегодняшний день по оперному ведомству российская труппа. Что бы ни говорили о Мариинке, о стиле и методе руководства Валерия Гергиева, как бы ни критиковали, факт остается фактом: в первой петербургской опере жизнь бьет ключом уже на протяжении многих лет – ставится огромное количество новых спектаклей, театр активно гастролирует по миру, и в этом просто безумном по скорости и «валовым показателям» «производственном процессе» порою случаются и настоящие творческие удачи. Но оперу в Петербурге исполняют не только в Мариинке: в прошедшем сезоне на фестивале «Золотая маска» победителем стал спектакль другой петербургской труппы – «Золушка» Россини, поставленная в театре «Зазеркалье».

Михайловский театр – малая опера Северной Пальмиры – пока остается лишь скандальным ньюсмейкером благодаря своему директору Владимиру Кехману, однако и там помимо широко разрекламированных, но не всегда художественно удачных постановок (такими были «Сельская честь» и «Любовный напиток» от Лилианы Кавани) случаются приятные сюрпризы, каковым оказалось возобновление «Царской невесты» (работа Станислава Гаудасинского). Нельзя не сказать и о «Санктъ-Пертербургъ Опере» Юрия Александрова, где всегда находится место режиссерскому эксперименту и нетривиальному репертуару.

Но есть в Петербурге еще один оперный дом, который в последние годы все чаще и чаще привлекает к себе внимание. Напротив Мариинки, там, где некогда прошли мировые премьеры «Жизни за царя», «Руслана и Людмилы» и «Силы судьбы», то есть на месте Большого Каменного театра, располагается Петербургская консерватория им. Н. А. Римского-Корсакова, чья оперная студия давно выросла в полноценный театр оперы и балета, имеющий свое лицо и завоевавший в музыкальных кругах города определенную репутацию. В последние годы консерваторский театр под руководством знаменитого скрипача и дирижера, и. о. ректора консерватории Сергея Стадлера всерьез занялся поиском незаезженного репертуара, и на этой сцене в России впервые полностью были поставлены дилогия Берлиоза «Троянцы» и шедевр зрелого Доницетти «Анна Болейн», после долгого забвения прозвучала берлиозовская редакция «Орфея» Глюка, сделанная в свое время специально для Полины Виардо. Продолжая эту линию в июле, под финал сезона, театр представил свою новую необычную работу – единственную оперу Роберта Шумана «Геновева».

Опус Шумана – подлинный раритет. И на сценах-то родной Германии он появляется крайне редко, не говоря уже о других странах. Судьба была и остается по-настоящему несправедливой к этому произведению, ибо написанная уже зрелым мастером опера представляет собой истинный кладезь музыкальных красот. Романтическая музыкальная драма о судьбе брабантской принцессы (она родом из тех же мест, откуда происходит другая романтическая героиня, намного более знаменитая – юная Эльза из вагнеровского «Лоэнгрина»), ставшей супругой пфальцского маркграфа, создана на либретто Р. Райника по драмам И.-Л. Тика и К.-Ф. Геббеля. Ее премьера состоялась 25 июня 1850 года в Лейпциге, но особого успеха не имела. Шуман мечтал о создании оперы в течение всей своей жизни, но, отвергнув более двадцати сюжетов (Шекспир, Гофман, Байрон, Гете и др.), остановился именно на драме Фридриха Геббеля «Геновева».

Сюжетная фабула такова (здесь процитируем сайт Петербургской консерватории). «Жена пфальцграфа Зигфрида Геновева остается на попечении молодого управителя замка Голо, когда ее муж уходит на войну с неверными. Голо скрывает свою любовь к Женевьеве в присутствии графа, но, оставшись с ней наедине, начинает преследовать ее, склоняя к измене. Героиня непреклонна, ни при каких обстоятельствах она не может нарушить клятву, данную под венцом. Озлобленный и оскорбленный в своем чувстве, Голо клевещет на нее, обвиняя в запретной связи со смотрителем замка. Вернувшийся с войны Зигфрид, поверив навету, приказывает казнить жену: та даже не пытается оправдаться, считая, что испытания даны людям свыше. В темнице она производит на свет сына, и палачи, сжалившись над ней, оставляют ее в лесу с младенцем на волю провидения».

Первой постановкой «Геновевы» на русской сцене мы обязаны двум Сергеям: уже упоминавшемуся Стадлеру, который стоял за дирижерским пультом в памятный вечер премьеры, а также композитору Слонимскому, уже давно ратовавшему за возрождение оперы и ее постановку в одном из российских театров. «Традиционно-романтическая гофмановская фантастика, - отмечает Слонимский, - дается в опере не в сказочно-идиллическом, а в драматически-зловещем лике, предвосхищая собой линию образов зла в музыке нашего века. А прекрасная сердечность Геновевы и Зигфрида – это та душевная чистота, естественная незащищенность и цельность добра в человеке, которых так часто не хватает в нашей чересчур уж динамичной и чреватой губительными катаклизмами действительности, где, кстати, так же четко определилась борьба добра и зла, жизни и смерти, мира и всеобщей гибели». Ему вторит Стадлер: «Опера Шумана - одно из самых интересных и ярких творений позднего периода творчества композитора, несущее в себе огромный эмоциональный заряд. Она пленяет необыкновенной красотой оркестровки и изысканностью вокальных партий. В этом произведении композиторская мысль преобладает над сценическими эффектами. Опера особенно сложна для постановки, так как сюжетная линия и музыка не пересекаются, а сосуществуют в параллельном пространстве. Я бы назвал подобное отношение к музыке ораториальным».

По-видимому «ораториальное» начало незнакомой оперы подвигло авторов спектакля дать ее в варианте semi-stage: хор явно выполнял роль «античного» комментатора, солисты пели с клавирами в руках. Однако элементы режиссуры (постановщик Владимир Акулов) все же присутствовали: мизансцены были весьма условны и по большей части стандартны для практики оперного театра, но большего и не хотелось, ибо главным в данном действии по праву оставалась музыка. Важным элементов визуального ряда стала световая режиссура (Мария Макова), сопровождавшая все исполнение от начала до конца: на заднике сцены зрители могли видеть постоянно сменяющие друг друга видеопроекции, как символического характера, так и вполне конкретные мотивы – например, старинный замок или романтический пейзаж. Именно за счет игры со светом и сменяемости видеопроекций достигалась живость и даже контрастность сценического оформления, поскольку в остальном оно оставалось весьма скупо и неизменно на протяжении всего спектакля (художник Светлана Бурякова). Гармоничны общему строю постановки костюмы артистов: скромные и скупые балахоны тем не менее не казались сделанными на скорую руку, в их аскетичности чувствовались некие изящество и стильность. Отдельная роль отведена балету, которому поручено иллюстрировать не только оркестровые антракты, но и действия и монологи героев, создавая, таким образом, как бы параллельную реальность, в которой находят отражения чувства, метания и сомнения главных действующих лиц.

Общий музыкальный уровень постановки весьма высок. Несмотря на отдельные недостатки в целом можно было насладиться необыкновенно притягательными, завораживающими шумановскими музыкальными красотами, разлитыми главным образом в оркестровом письме. Вокальные партии сложны и изысканны, и участники премьерного показа в общем-то справляются с ними достойно. Екатерина Гончарова (Геновева), обладательница приятного сопрано, оставила о себе впечатление как о вполне сложившейся певице, которой под силу и убедительная драматическая игра и, что еще более важно, умение передавать чисто вокальными средствами, голосом, эмоции своей героини. К недочетам ее исполнения следует отнести некоторые затруднения, которые певица испытывала в нижнем регистре, а также не всегда присутствовавшую отточенность музыкальной линии. Определенно заслуживает похвал Николай Царевский (Зигфрид), чей вокал убедителен, образ продуман в мельчайших подробностях, несмотря на условность полуконцертного исполнения его героя отличала скупая, но точная, подходящая именно данному персонажу свободная и естественная пластика. Менее успешен был Евгений Наговицын (Голо): обладатель хорошего крепкого тенора с уверенными, стабильными верхами, он, тем не менее, несколько форсировал звук на протяжении всего вечера, следствием чего стала определенная усталость к концу спектакля, особенно в среднем и нижнем регистре. Кроме того, возможно, причиной этого была и недостаточная впетость артистом партии, ибо из всех участников он больше других был привязан к нотному тексту и палочке дирижера. Галина Шульга (Маргарита) сумела создать яркий образ преступной наперсницы Геновевы, но в большей степени актерскими средствами, ибо само пение оставляло желать лучшего: уставший, несвежий голос артистки был откровенно плохо слышен в большинстве сцен. Из прочих вокалистов стоит выделить Евгения Чернядьева (Драго), обладателя яркого, запоминающегося баритона. Аутсайдером исполнения оказался Иван Новоселов (Бальтазар), чей надтреснутый, стертый голос не способен был полноценно озвучить зал и в целом доставлял мало эстетического наслаждения.

Коллективы консерваторской оперы хотя не были идеальны, все же по большей части заслуживают похвал. Камерный хор под управлением Станислава Легкова звучал приемлемо, наиболее убедительны были нижние голоса, в то время как сопрано, но еще в большей степени тенора испытывали явные затруднения в верхнем регистре. Оркестр порадовал сыгранностью, в целом красивым звуком, Сергею Стадлеру удалось добиться естественности кульминаций, выстроенности и сбалансированности темпо-ритмической структуры непростого для исполнителей опуса, но самое главное – общей атмосферы романтического произведения, поражающего красотой мелодического и оркестрового письма. Культуртрегерство театра Петербургской консерватории, подарившего публике встречу с редким, можно сказать экзотическим цветком зрелого романтизма, абсолютно незаслуженно неисполняемым произведением, без преувеличения вызывает искреннее восхищение.

Павел Есин, Александр Матусевич

На фото:
сцены из спектакля (фотографии предоставлены сайтом Петербургской консерватории)

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru