Когда в преддверии премьеры сценической версии «Троянцев» Мариинский театр дважды предлагал концертные аванпредставления названного шедевра Берлиоза, я, искренне завидуя Петербургу, тем не менее каждый раз откладывал свою поездку в Северную Пальмиру до декабря прошлого года, до того времени, когда стало возможным, наконец, увидеть полноценную театральную постановку. Однако мои впечатления от зимнего визита в город на Неве художественную полноценность этой постановки поставили под весьма и весьма большое сомнение. Нет, речь шла вовсе не о том, что музыкальная интерпретация не удалась. Наоборот, Берлиоз и Гергиев давно уже воспринимаются как хорошие «творческие знакомцы».
Вообще, в более широком репертуарном охвате в пределах российского театрального пространства система музыкальных координат «Берлиоз – Вагнер – Рихард Штраус» для Валерия Гергиева и Мариинского театра является уникальной заповедной вотчиной, задающей тон другим театрам, а ее оперное измерение в части творчества французского композитора-реформатора, начатое «Осуждением Фауста» и продолженное «Бенвенуто Челлини», на сегодняшний день, благодаря премьере «Троянцев», вышло уже на качественно новый музыкальный уровень. Эту колоссальную работу можно без преувеличения считать триумфом Мариинского театра, несмотря даже на то, что собственные певцы-солисты не всегда демонстрируют стилистически адекватный уровень исполнения и не всегда столь профессиональны и ослепительны, как нас стремится убедить в этом PR-пропаганда, да и сам маэстро Гергиев, в «мертвой» менеджерской хватке и ораторском красноречии отказать которому просто невозможно!
Итак, IX Московский Пасхальный фестиваль. 11 апреля на Красную горку. Большой зал консерватории. Концертное исполнение «Троянцев» Берлиоза. За пультом оркестра Мариинского театра – Валерий Гергиев, абсолютно не кажущийся уставшим после предшествующей серии марш-бросков фестивальной региональной программы. На сцене – Хор и солисты Мариинского театра, а в зале – только музыка в чистом виде, не омраченная режиссерско-сценографическим мракобесием мариинской постановки. Оркестр звучит потрясающе сочно, выпукло, психологически акцентированно. Валерий Гергиев ведет его через эпические глубины и драматические кульминации музыки Берлиоза, словно опытный медиум, посылая в зал «флюиды упоения» мелодическими красотами партитуры. На протяжении четырех часов пятиактного музыкально-драматического действа не испытываешь ни малейших проявлений «синдрома скуки». Оркестровые интонации выразительны и динамичны, нежны и торжественны, качество симфонического звучания удивительно высокое, его акустическое восприятие превосходное. Хор Мариинского театра доставляет истинное наслаждение: он выразительно пластичен, подвижен и эпически масштабен. Партитура исполняется практически полностью, за исключением трех балетных антре III акта, купированных изначально, и танцевального «триплета» IV акта, так почему-то и «не доехавшего» до Москвы. Но это, конечно же, погоды не делало. Внимая московскому исполнению дилогии Берлиоза, мне вдруг подумалось, что при абсолютно беспомощной театральной постановке невероятно модной каталонской артели «La Fura dels Baus», доставшейся Мариинскому театру, именно концертный вариант на сегодняшний день является самым оптимальным. Так что польза от концертного исполнения «Троянцев» в Москве на этот раз была совершенно очевидная: редкий случай, когда можно было побыть «наедине с Берлиозом», не ставшим жертвой режиссерского произвола! К тому же, по всему выходит, что Пасхальное концертное представление «Троянцев» (если говорить о прокате полной дилогии) стало первым исполнением в Москве. Напомним, что первым российским исполнением дилогии был спектакль Театра оперы и балета Санкт-Петербургской консерватории (2000), а в московском Большом театре к этому опусу Берлиоза обращались всего единожды в самом конце XIX века, и то лишь ко второй части «Троянцы в Карфагене» (1899). Так что значимость мариинской оперной инъекции Берлиоза для Москвы совершенно очевидна.
Но очевидно и другое: если бы с Сергеем Семишкуром в партии Энея в Москве не случилось бы фиаско, а «распиаренная» новомодная Екатерина Губанова, представшая Кассандрой в первой части «Взятие Трои», была бы не столь «холодна и надменна» и могла бы показать владение драматическими красками нижнего регистра, которых ей так недоставало, то общая ситуация с солистами была бы куда более оптимистична! Сергей Семишкур, который очень удачно выступил в свое время в главной партии другой оперы Берлиоза «Бенвенуто Челлини» в постановке Мариинского театра и пел в Санкт-Петербурге также декабрьскую премьеру «Троянцев» (мне, правда, достался во второй день Леонид Захожаев), в Москве демонстрировал, увы, лишь банальное «иллюстраторство», выделывая такие «художества», что было просто страшно за его голос: как бы не сорвал его! То, что возникла какая-то «нештатная» ситуация, было понятно уже в первой части дилогии, однако объявление, что певец нездоров, но, тем не менее, продолжит выступление, прозвучало лишь перед началом второй части (третьего действия). Всё это достаточно странно, ибо подобное объявление надо было сделать еще до начала исполнения: видимо, надеялись на чудо – но чуда не произошло! Что ж, от неудач не застрахован никто: все – живые люди! Однако здесь усматривается проблема более острая – проблема несоответствия лирической фактуры голоса исполнителя драматическим вокальным задачам партии, что усугубляется для него еще и явными тесситурными ограничениями. Проблема, конечно, и в том, что с тенорами в труппе вообще плохо: вместо того, чтобы поручить партию Энея тенору лирико-драматическому или драматическому, оба номинанта на эту роль – тенора лирические: других просто нет! При этом равнодушно-аморфный Леонид Захожаев, хотя и достаточно ровный в отношении вокала, еще более безэмоционален и еще менее «героичен», чем его «коллега по партии». Но как бы то ни было, «Троянцев» на этот раз мы слушали практически без Энея.
Интерпретация Екатерины Губановой партии Кассандры демонстрирует, в общем, вполне неплохой «среднеевропейский» уровень исполнения, в целом, неплохую стилистическую культуру, однако если с первых тактов ее голос звучит свежо и звонко, то постепенно пробираясь через драматическую насыщенность роли, он начинает испытывать явную усталость: ходы на forte откровенно «пробуксовывают», а низы «проглатываются». Если бы не это, рафинированную, лишенную драматической теплоты интерпретацию партии Кассандры вполне можно было рассматривать в качестве индивидуальности артистического самовыражения, однако пока подобное заключение – во всяком случае, на нынешнем этапе – было бы явно преждевременным. Во второй вечер петербургской премьеры Кассандру пела весьма «голосистая» Млада Худолей. Воистину, всё познается в сравнении – и на московском исполнении вдруг подумалось, что вот бы соединить безудержный драматический напор Млады Худолей с певческой культурой Екатерины Губановой! Однако подобное сослагательное наклонение, увы, никак не вписывается в жизненную реальность оперных будней.
Из главных персонажей лишь только одна Екатерина Семенчук в партии Дидоны оставляет впечатление уверенного профессионализма. По сравнению с умело дозированным и аккуратно «выдержанным» драматизмом вокально-артистического воплощения этой партии, наблюдавшимся на премьере, впечатление от московского исполнения выглядит гораздо более сильным. По-видимому, вжившись в этот образ и «впевшись» в эту партию окончательно, раскрепостившись и приобретя настоящий артистический кураж, певица почувствовала в себе силы для гораздо большей драматической аффектации, заставив слушателей Большого зала консерватории пережить сильные, пульсирующие накалом страстей, поистине незабываемые ощущения.
В заключение остается отметить совсем бесцветную вокализацию Златы Булычевой (Анна), достаточно приемлемую вокальную «номинальность» Александра Гергалова (Хореб), Юрия Воробьева (Нарбал), Оксаны Шиловой (Асканио) и Вадима Кравца (Пантей). Вполне достойно единственный сольный эпизод партии Иласа провел тенор Дмитрий Воропаев, а еще один тенор Станислав Леонтьев просто потрясающе стильно и мастерски убедительно выступил в партии Иопаса. Голос певца, опять же лирический по своей природе, уже начинает явно обнаруживать признаки драматических обертонов. Так, может быть, раз уж в Мариинском театре сложилась традиция исполнения партии Энея лирическими тенорами, поручить, наконец, эту партию Станиславу Леонтьеву? Этот грамотный, интеллектуально вдумчивый певец гораздо более соответствует сейчас вокальному облику главного героя, чем два уже имеющихся номинанта, и в этом отношении представляется весьма перспективным. Возможно, этого и не произойдет. Но главное уже произошло – «Троянцы» Берлиоза, пусть и не без вокальных издержек, к радости отечественных меломанов, наконец-то, прозвучали в Москве!
На фото:
Большой зал Московской консерватории