Анна Бонитатибус хорошо известна в российской столице: за минувшую пятилетку итальянское колоратурное меццо с нехарактерной для итальянки фамилией трижды гостила в Москве, участвуя в концертных исполнениях «Орфея» Глюка, «Золушки» Россини и «Капулетти и Монтекки» Беллини, разумеется, везде являясь перед публикой в самых главных ролях, две из которых – брючные. Москва полюбила Бонитатибус сразу за ее красивый голос и энергичное пение – стилистически верное, эмоциональное и яркое по звуку и точное в своей виртуозности.
И вот столица дождалась сольного концерта примадонны, состоявшегося 27 апреля с. г. в Концертном зале имени Чайковского. В отличие от ее прошлых приездов в Россию для участия в полномасштабных оперных проектах, где певица убеждала всегда (или почти всегда), рецитал не оставил таких же однозначных впечатлений.
Первая причина – несоответствие огромного зала и камерного формата, выбранного певицей. Нет, она не пела романсы или Lieder – программа была оперной (или преимущественно таковой), но само исполнение было настолько экономным по звуку, сплошь проведенным на тончайших пиано-пианиссимо, что зачастую просто терялось в гигантской мейерхольдовой чаше главного филармонического зала. Казалось бы, в России, где принято злоупотреблять звучностью, необходимо только приветствовать такой подход – пение на полутонах у нас пока большая редкость. Однако все хорошо в свое время и в своем месте: публика заполнила огромный зал в ожидании оперного рецитала и очевидно, что эмоций несколько недополучила.
Второй момент – это некоторые технические вопросы к певице, а точнее самый главный: совершенно не убедили ее крайние верхние ноты абсолютно во всех номерах (разумеется, там, где таковой экстрим явно присутствовал). Все как одна они прозвучали напряженно, с дребезжанием и очевидным ощущением недотянутости, нефокусирования в позиции. Похоже, что сама Бонитатибус этого не осознает – иначе б она едва ли взялась за сопрановую арию Семирамиды из одноименной оперы Россини: меццо (особенно качественное), если диапазон позволяет справиться с тесситурой, всегда звучит выигрышно в драматическом сопрановом репертуаре – за счет большей насыщенности, плотности, густоты саунда. Но это все-таки если диапазон позволяет: в случае с Бонитатибус это вовсе не так, и финальное ля певица не то что смазала, а практически вообще не сумела взять – не дотянув его до необходимой звуковысотности и не задержавшись на нем, она стремительно «съехала» вниз.
Помимо этой арии в камерном формате в первом отделении прозвучали Гайдн (ария из оперы «Вознагражденная верность») и Моцарт (концертная ария «Как мне забыть тебя»), показавшие, что даже при чрезмерном стремлении облегчить и сократить по звуку свой голос, Бонитатибус едва ли можно назвать стильной моцартовской певицей – не совсем ее формат: роскошь итальянского пряного саунда так и лезла в уши практически на каждом звуке.
Второе отделение было проведено на территории, более подходящей для певицы. Были исполнены арии из россиниевских «Итальянки в Алжире», «Севильского цирюльника» (но не хрестоматийная «Una voce poco fa», а так называемый «Урок пения») и редкой оперы пезарского гения «Бьянка и Фальеро». Бесспорно, Россини она поет хорошо – за исключением крайних верхних нот, о чем уже было сказано, слушать ее было интересно: пение разнообразное, нюансированное, виртуозное по части колоратур, красивое и живое. «Урок пения» был поставлен как сценка из спектакля, где Бонитатибус подпевал наш соотечественник, подвизающийся на ниве бельканто тенор Сергей Романовский, а в игровое действо был вовлечен и дирижер Антонино Фольяни.
Ведомый им оркестр «Новая Россия» был неузнаваемо хорош в этот вечер – и в аккомпанементе певцам и в очень качественно сольно исполненных увертюрах из гайдновской «Вознагражденной верности», моцартовского «Митридата», россиниевской «Семирамиды». В этом очевидная заслуга приглашенного дирижера – не блещущий достижениями коллектив играл уверенно и стильно, с драйвом и изяществом одновременно. В качестве биса Бонитатибус предложила публике сверхпопулярную арию Керубино («Voi che sapeto»), которую, скорее, не пела, а напевала – как колыбельную, не то чтобы уж совсем анемично и бесстрастно, но слишком уж дозировано по эмоциям.
Фото: А. Махонин (vedomosti.ru)