Обещали наступление пустыни, а получилось нечто самое обыкновенное

Опять «Аида»! Это восклицание легко представить в устах журналиста, меломана, да и просто того, кто время от времени заглядывает в оперный театр. В самом деле, если любителей оперы не часто балуют «Трубадуром», несмотря на его популярность, или «Отелло», на главную роль в котором ныне почти невозможно найти достойного исполнителя, не говоря уже о многих операх Верди, редко появляющихся на афише, «Аида» бьет рекорды по количеству постановок. «Египетская» опера Верди – символ фестиваля в Арена ли Верона (до его открытия остается полтора месяца), да и театры ее очень любят. Не говоря уже о подлинно огромном количестве записей, студийных и с живых спектаклей, на CD и DVD. «Аидой» открылся и очередной, семьдесят четвертый по счету фестиваль «Флорентийский Музыкальный Май».

Выбор не совсем обычный для музыкального праздника столицы Тосканы: достаточно вспомнить «Женщину без тени» в минувшем году. Но, принимая во внимание тот факт, что в текущем году празднуется стопятидесятилетие со дня объединения Италии, без оперы Верди на афише обойтись было нельзя.

Имея Зубина Мету в качестве дирижера, можно было не сомневаться в высоком музыкальном качестве флорентийской «Аиды». А вот за ее театральную оправу можно было опасаться. «Maggio Musicale Fiorentino» пригласил на постановку всемирно любимого и «запетого» вердиевского шедевра итальянского кинорежиссера турецкого происхождения Фердзана Оцпетека. И тут мы вступили на terra incognita: для Оцпетека это дебют в качестве оперного режиссера. Любит ли он Владычицу Оперу и, особенно, знает ли ее? За полтора месяца до премьеры Оцпетек дал интервью газете “La Repubblica”, в котором не покривил душой, сказав, что оперу он любит, но знатоком не является. Слушает много, но в театре видел мало. «Я подобен ребенку, который в первый раз входит в Луна-парк»,- заявил турецко-итальянский режиссер. Далее Оцпетек говорил, что в «Аиде» его привлекают «музыка захватывающей красоты и сюжет, полный сильных эмоций»,- вещи самые очевидные, заслуга Джузеппе Верди и его либреттиста Антонио Гисланцони. А вот потом сказал вещь неочевидную: «Радамес влюблен а Аиду; Аида любит Радамеса; но Амнерис тоже до безумия любит Радамеса. Я убежден, что Амнерис тоже влюблена в Аиду, это разновидность скрытого menage a trois». Заявление весьма спорное, но, чтобы ему не удивиться, достаточно вспомнить фильмы Оцпетека, в центре которых любовные истории на грани возможного. Моралисты могут предъявить ему длинный счет.

Оцпетек милостиво обещал не менять место действия, но говорил о намерении «интерпретировать» Египет, ввести в спектакль элементы, напоминающие о его родине – Турции. И особенно напирал на образ пустыни, который должен был стать основой сценографического решения оскароносца Данте Ферретти. Для зрителя был приготовлен сюрприз, который, естественно, режиссер предпочел держать в тайне.

И вот «египетская» «Аида» с «турецкими» элементами выходит на суд публики. Как часто случается в Bel Paese, Прекрасной Стране (как именуют свою родину итальянцы), премьера ознаменовывается неприятностью. Публика уже сидит в креслах, но некоторые работники театра, члены профсоюза CGIL, объявляют о забастовке. Час, показавшийся бесконечным, проходит в незапланированном ток-шоу с участием Зубина Меты, Фердзана Оцпетека, Данте Ферретти, мэра Флоренции и интенданта театра «Комунале». Ровно шестьюдесятью минутами позднее, чем объявлено в афише, начинается эта «Аида», от одного ожидания которой, несомненно, у многих взволнованно бьется сердце.

И сердце продолжает биться – с радостью – на протяжении спектакля. В этом заслуга Зубина Меты и певцов. С «Аидой» у индийского дирижера давнишний «роман», и на этот раз он дирижирует вердиевской партитурой еще увереннее, еще ярче, но с еще более тонкими оттенками, чем когда-то бы то ни было. В его распоряжении превосходный оркестр и вокальный ансамбль, один из лучших, а, может быть, и самый лучший на сегодняшний день (когда речь идет о мужчинах, «может быть» можно отменить).

Марко Берти – воистину отличный Радамес, на его счастье, небо подарило ему голос ясный, звонкий, с необходимым для этой партии героическим оттенком. С годами певец вырос, и ныне ему подвластны тонкие нюансы даже в высоком регистре. Недостаток же артиста сродни недостатку героя, в роли которого он выступает: Берти не наделен яркой артистической индивидуальностью, подобно тому, как Радамес – всего лишь носитель страстей, но не живой человек.

Амброджо Маэстри может считаться «специалистом» по роли Амонасро, автору не раз приходилось слышать ломбардского баритона на подмостках Арена ди Верона, и он всегда производил превосходное впечатление (кстати Берти тоже из Ломбардии). Голос Маэстри наделен большой звучностью и отменным вокальным здоровьем, он без труда заполняет зал, но и фразировка певца выдает внимательную работу, особенно в таких ласкающих ухо местах, как «Rivedrai le foreste imbalsamate» в дуэте с Аидой.

Аида - китайская певица Хью Хе - успешно выступает в лучших оперных театрах мира. Это лирическое сопрано, часто посягающее на лирико-драматические и драматические партии. Но делает это певица с деликатностью, не пренебрегая музыкальностью и фразировкой. Роль Аиды представляет некоторые трудности для артистки, особенно романс «O cieli azzurri» в третьем действии, где проскальзывает интонационная неточность. Но прекрасно спетые основные фрагменты партии («Ritorna vincitor!» в конце первой картины, дуэты с Амонасро и Радамесом) решительно преобладают.

Лучана Д’Интино, что бы она ни пела, подтверждает свою репутацию певицы опытной, высокопрофессиональной и надежной. И в сценической харизме ей нельзя отказать: ее Амнерис живой, берущий за сердце персонаж. За это и аплодирует ей публика.

Ну, а как же обещания Оцпетека сделать сюрприз для публики? Идея все хоронящего песка, пустыня, которая должна была стать почти действующим лицом? Отголоски родной Турции? Ничто из этого в спектакле не реализуется. Разве что на протяжении первой картины двое артистов миманса предаются копанию ямы, извлекая на поверхность именно песок – что бы это значило? Данте Ферретти ни предлагает ничего, что бы уже не мелькало в постановках «Аиды». Огромные статуи, с величественным равнодушием взирающие на драму героев, повернутые то лицом, то спиной к публике. Разумное, но неизбежное использование египетских атрибутов. Правда, «картинка» весьма красива и приятна, в ней есть что-то олеографическое. Художник по свету Маурицио Кальвези добивается создания поэтической и порой даже магической атмосферы. Оцпетек же весьма осторожен, как бы опасаясь, что terra incognita – постановка оперы – уйдет у него из-под ног. Так что, не рискуя, не забираясь в дебри, выстраивает хор и солистов лицом к публике, вводит в сцену триумфа немой персонаж – девочку, жертву войны, испачканную кровью и одетую в страшные лохмотья (ее полные растерянности шаги по сцене, переходящие в бег и завершающиеся обмороком, заменяют триумфальный марш), а Радамеса в дуэте с Амнерис выпускает уже измученным пытками... Маловато для того, чтобы говорить о какой бы то ни было концепции. В этих случаях, не желая обидеть режиссера, обычно утверждают, что он предоставил широкий простор музыке. В общем, мы присутствуем на самой «спокойной», самой ожидаемой «Аиде».

Хореограф Франческо Вентрилья удивляет не талантом и фантазией, а странным для человека его профессии нежеланием ставить танцы. Танец жриц в сцене посвящения Радамеса заменен неким жертвоприношением: тоненькие артистки балета, пытаясь изображать остервенение, втыкают ножи в тушу, распростертую на алтаре, и размазывают кровь по лицу и груди. Зрелище весьма неэлегантное, если не отталкивающее. Нет и танца маленьких мавров в первой картине второго действия: Вентрилья заменяет его телодвижениями с большими зеркалами, в которые танцовщицы предлагают полюбоваться собой Амнерис, занятой макияжем в преддверии встречи триумфатора (на зеркалах отчетливо видны отпечатки пальцев); на музыку же танцев в сцене триумфа поставлены сцены борьбы пар, одетых в красное, с парами, одетыми в синее. Слушал ли хореограф музыку Верди?

Два слова о костюмах известного дизайнера Алессандро Лаи. Радамес внешне не имеет ничего общего со славным воителем, в которого влюбились сразу две (!) принцессы, расхаживая в длинной полосатой рубахе и накинутом сверху халате. Марко Берти этот наряд вовсе не идет, ибо не маскирует, а подчеркивает его плотное телосложение. Костюмы дам маловыразительны, не делают их красивее и стройнее, выбор цветов выглядит произвольным. А усы и бороды Берти (Радамеса) и Джакомо Престиа (Рамфиса; у него сзади еще и «хвостик») производят комическое впечатление. Во вполне традиционной «Аиде» такой недосмотр? Вина гримера или исполнителей?

Способна ли нравиться такая «Аида»? Безусловно. «Картинка» красива, режиссер никого особо не возмущает, дирижер ярок и импозантен, певцы поют достойно, а порой прекрасно. Так что предадимся наслаждению от слушания музыки, если ли уж ей предоставлен простор.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru