Опера «Падение дома Ашеров» на либретто Артура Йоринкса была закончена Филипом Глассом в 1987 году. Названный опус в двух актах с прологом предназначен для камерного ансамбля инструментов и певцов-солистов следующего состава: лирического сопрано, двух теноров, баритона и баса. Сочинение было создано по заказу Американского репертуарного театра Кембриджа штата Массачусетс (American Repertory Theater, Cambridge, Massachusetts) и Оперы Кентукки в Луисвилле (США). Мировая премьера новой оперы Гласса состоялась 18 мая 1988 года в Американском репертуарном театре Кембриджа (штат Массачусетс). А немногим более двух десятилетий, 7 ноября 2009 года, ее премьера – лишь только в XXI веке! – прошла и на камерной сцене Польского национального оперного театра в Варшаве (в зале Млынарского). Можно сказать, что в конце июня нынешнего года на одиннадцатом по счету представлении этой постановки мне довелось оказаться просто «по случаю», ибо основная цель предпринятого мной путешествия в столицу Польши была совершенно иной. Решение посетить «заодно» и этот спектакль – театральную работу почти двухлетней давности – я сразу определил для себя в качестве весьма экзотического музыкального бонуса.
Но, тем не менее, известная доля любопытства во мне всё же присутствовала, ведь никогда ранее опусов Гласса, одного из «классиков» оперного минимализма, слышать на сцене музыкального театра мне не доводилось…
Такую возможность неожиданно и предоставила мне Варшава. Дело в том, что под эгидой Польской национальной оперы существует и планомерно воплощается в жизнь тематический цикл «TERYTORIA» («ТЕРРИТОРИИ»), в рамках которого на камерной сцене театра ставятся оперы и балеты XX и XXI века, практически исчезнувшие с афиш польских музыкальных театров. Многолетний постоянный цикл «ТЕРРИТОРИИ» – это попытка представлять новые эстетические принципы и формы музыкально-театрального выражения, наполнять их актуальными аллюзиями сегодняшнего дня, обращаться к непривычным для классического оперного театра образам и ассоциациям. Для этого Польская национальная опера и приглашает к сотрудничеству знаковые в данном отношении современные персоналии – композиторов, а также театральных режиссеров (хореографов) и художников. Зачастую современные произведения для музыкального театра – иррационально изощренные, авангардные, имеющие дело с экстремальными, иногда пограничными эмоциональными психическими и физиологическими состояниями – в большинстве своем зиждутся на сюжетах большой мировой литературы. На этот раз перед нами – инновационный опус нашего современника, известного американского композитора-минималиста Филипа Гласса (род. 1937), который основан на рассказе другого знаменитого американца Эдгара Аллана По (1809 – 1849). Если этого писателя по праву называют мастером мистики и ужаса, то его знаменитый рассказ «Падение дома Ашеров» (1839) – не иначе как признанным шедевром «готического ужаса», восхищавшим не одно поколение художников как в девятнадцатом, так и в двадцатом веке. Однако и в начале двадцать первого столетия это литературное произведение по-прежнему продолжает приковывать к себе заинтересованные взоры. Что же касается «отношений близости» литературного первоисточника Эдгара По и оперы Филипа Гласса на этот сюжет, то надо всегда отдавать себе отчет в том, что, несмотря на их общую «праисторию», это совершенно разные по духу измерения одного культурного пространства. Их появление на свет разделено полутора столетиями, и эти измерения лишь формально коррелируют между собой. По этой очевидной причине всё же, наверное, было бы большим преувеличением утверждать, что именно подобная музыка для театра не позволяет забывать нам сами литературные предпосылки ее появления на свет…
Обратимся к официальному буклету обсуждаемой постановки в Польском национальном оперном театре. На его страницах под заголовком «Вместо содержания» можно найти лишь скупую экспликацию музыкального замысла самого композитора: «Меня не интересует пересказ любой истории в традиционном понимании этих слов. Точно также и известный вам сюжет “Падения дома Ашеров” – вы можете изложить его в нескольких предложениях. Брат и сестра живут в уединении в родовом поместье. Брата навещает его давний друг. Тяжело больная сестра умирает – или только так кажется. Ее хоронят в подземном склепе, но, как мы это понимаем, – преждевременно. Она возвращается и убивает брата. Гость едва успевает убежать прочь из этого дома, как тот рушится на его глазах. Вот и всё. Но это сюжет, который дает простор для эмоционального погружения в мир Эдгара По. И моя партитура – это 85 минут музыкальной атмосферы с простым повествованием в ее основе. В свои театральные работы я люблю вводить пассажи, в пределах которых даю полную волю зрительскому воображению. Так, в «Ашерах» есть, к примеру, шестиминутная сцена всего лишь с тремя музыкальными темами. Происходит при этом совсем немногое: один персонаж слышит голос, а в это время слуга вносит кресло. Но сама музыка и постановка должны, тем не менее, постоянно приковывать к себе зрительское внимание». Именно так, кстати, и происходит. Партитура Гласса с ее постоянными «остинатными» повторениями, надо сказать, достаточно мелодичной для ХХ века музыкальной фактуры, с ее готовыми сэмплами-кубиками минималистских находок, несомненно, и притягивает, и увлекает, и постоянно держит во власти какой-то очень иррациональной интриги. Но никто и ничто не сможет убедить меня в том, что эта музыка впитала в себя тяжелый, мистически инфернальный колорит рассказа Эдгара По. Как ни странно, она очень даже легка, эмоционально «приветлива» и, пожалуй, нисколько не мрачна! Она полна недоговоренностей и душевных смятений, и она же вселяет в слушателя безотчетное чувство благоговейного, доверительного расположения к ней. Пожалуй, не лишним будет сказать, что обладает она и в известной степени релаксирующим, «гипнотизирующим» воздействием.
Нет ничего удивительного в том, что к вполне «классическому» составу камерного ансамбля струнных и деревянных духовых добавляются ударные и синтезатор. Удивительно то, что в этот ансамбль включена еще и гитара, инструмент, придающий всей партитуре известную хрупкость и тембральную прозрачность. Есть загадка, но нет мистики, а вся эта жуткая история с двумя летальными исходами и «закатом» родового поместья Ашеров кажется примитивно бытовой театральной игрой в эти самые мистические ужасы. Спектакль идет на языке оригинала – английском. И хотя для польской публики большим подспорьем, несомненно, оказывается и бегущая строка на польском языке, и польский перевод полного текста либретто в буклете с подробным описанием мизансцен, приведенной краткой программной установки композитора вполне достаточно, чтобы не потеряться в созданном им довольно странном, трансцендентном, почти «сказочном», но абсолютно понятном нам современном мире. Именно как сказку для взрослых (поэтому и финал ее такой печальный) и преподносит оперу Гласса зрителю вся творческо-постановочная команда. В ее составе – режиссер Барбара Высоцкая, сценограф и художник по костюмам Магдалена Мусьял, постановщик сценической пластики Томаш Выгода, художник по свету Юстына Лаговская, видеодизайнер Леа Маттауш, фотограф-сценограф Артур Сеницкий. Оперная история, «рассказанная» Филипом Глассом и положенная на либретто Артура Йоринкса, безусловно, разворачивается на границе реальности и мистических галлюцинаций. Однако, по-видимому, в силу того, что в музыкальном языке композитора, как уже было сказано ранее, иллюстративно-созерцательное или даже реально-бытовое (!) всё же берет верх над мистическим, именно эти режиссерские ноты так хорошо и «звучат» в спектакле Барбары Высоцкой. В нем она сполна воплощает весь сложный синтез – но не синкретику! – различных искусств: театра как такового, музыки, пения, сценографии, кинопроекций, видеографики и фотографии. И этот спектакль – однозначно взрослая сказка, потому что неизбежности рокового конца в ней доподлинно не ощущается. Это сказка, потому что демоническое и каталептическое (то, что касается леди Мэдилейн и ее загадочных отношений с братом Родериком Ашером) в ней подменяется достаточно «увлекательной» поверхностной режиссурой и абстрактными визуальными эффектами, то есть теми же самыми сэмплами-кубиками минимализма, но на этот раз в отношении режиссуры. На сцене есть абстрактная стена в доме Ашеров, и есть непременная хрестоматийная трещина, описанная Эдгаром По. Но падения дома Ашеров, как такового нет – нет кровавого триллера, нет гнетущего ужаса, нет разламывающейся трещины, а есть, повторимся еще раз, игра. Есть фокус с исчезновением: леди Мэдилейн бесследно исчезает в комоде, вслед за ней в нем же бесследно исчезает и Родерик Ашер. Трюк весьма занятный, но драматургически такой наивный! Итак, постановщики на сцене культивируют зрелище исключительно для «эстетствующих снобов» – иррационально-иллюстративное и явно с недостатком театрального психологического драйва.
Однако это «интеллектуальное» режиссерско-сценографическое пространство оказывается наполненным заслуживающими внимания актерскими работами, в первую очередь, – именно актерскими, а потом уже вокальными. И дело не в том, что певцы плохи – напротив, они очень даже хороши! Просто откровенная мелодекламационность их вокальных партий постоянно создает ощущение, что ты находишься в обычном драматическом театре – в драме не на музыку, а в драме под музыку. Раскладка состава певцов-солистов следующая: Вильям (это имя в опере дано рассказчику, от лица которого свое повествование в рассказе ведет Эдгар По) – Адам Шершень (баритон); Родерик Ашер – Брайан Стуцкий (тенор), Мэдилейн Ашер – Агнешка Пьяс (лирическое сопрано). Это и есть ключевая тройка персонажей. Пара оставшихся – эпизодические, вспомогательные: Слуга – Чеслав Галка (бас); Врач – Кшиштоф Шмыт (тенор). Конечно же, самая певучая вокальная партия принадлежит леди Мэдилейн – партия без слов, сплошной бесконечный вокализ, эксплуатирующий одну и ту же, надо сказать, небезынтересную музыкальную тему. В вокальном отношении Агнешка Пьяс производит вполне располагающее впечатление, но относительно того, как образ ее героини решен сценически, очень много вопросов хочется задать режиссеру, ибо образа как такового, по существу, и нет. В рассказе Эдгара По леди Мэдилейн вообще безмолвствует, выходя «на первый план» лишь дважды: в тот момент, когда ее впервые видит рассказчик (Вильям), приехавший погостить по приглашению Родерика Ашера, и в финале, когда восставшая из мертвых леди Мэдилейн увлекает в смертельные объятия своего родного брата.
Главной фигурой повествования Эдгара По, несомненно, является Родерик Ашер. Специфика же оперной сцены неизбежно смещает акценты, выдвигая на первое место фигуру леди Мэдилейн, но, увы, это вступает в противоречие с режиссерским мироощущением атмосферы спектакля. Зато весьма впечатляют по целому комплексу показателей две замечательные мужские работы. Адам Шершень (Вильям) и Брайан Стуцкий (Родерик Ашер) играют-поют свои партии невероятно темпераментно и психологически достоверно, так и хочется сказать, создают зримые «объемно-голографические» портреты своих персонажей. Важно, что каждый участник этого дуэта очень тонко чувствует игру своего партнера, поэтому даже «в отсутствие» в этой постановке главной героини нелегко было отдать пальму первенства кому-то одному. И всё же вспоминая послевкусие от спектакля, в первую очередь, думаешь об удивительно органичном актере-певце Брайане Стуцком, обладателе тембрально красивого и выразительного лирического тенора. Когда же впоследствии из буклета обсуждаемой постановки я почерпнул информацию, что, оказывается, этот певец – американец (хотя фамилия его как будто бы и вполне польская), всё сразу встало на свои места: кому как не американцу лучше всего постичь «сакральный» смысл современной американской музыки, в данном случае – Филипа Гласса. И наконец, хотя, наверное, это следовало бы сделать гораздо раньше, с большой долей пиетета хочется назвать имя дирижера Войцеха Михневского, на протяжении полутора часов (опера идет нон-стоп) мастерски сводившего воедино весьма непростые – при всём их очевидном минимализме и «серийном примитивизме» – составляющие спектакля. Ставя же окончательную точку в этих заметках, по совокупности всех «за» и «против» просто нельзя не признать, что подвернувшийся «по случаю» опыт встречи с американской оперой конца ХХ века в ее сценическом воплощении оказался на редкость интересным, необычным и определенно полезным с точки зрения расширения границ музыкальных впечатлений.
На фото с официального сайта Польской национальной оперы:
сцены из спектакля (© Кшиштоф Белиньский)