Джанфранко Де Бозио может быть удовлетворен: нынешний фестиваль в Арена ди Верона представляет сразу два его спектакля, уже вошедшие в историю. В очередной (семнадцатый!) раз возвращаются к «Аиде», которая пытается показать зрителям, какой могла быть первая постановка этой оперы в Арене в 1913 году. И после тринадцатилетнего перерыва на афише вновь появляется «Набукко».
Нет никакого сомнения, что этот факт доставляет немалое удовлетворение Де Бозио, который в течение ряда лет был интендантом веронского предприятия по обслуживанию туристов операми (прошу читателя поверить, моя ирония незлая). Но восстановление «Набукко» еще и дань признательности старому другу и коллеге, архитектору Ринальдо Оливьери, незабываемого direttore degli allestimenti scenici (кто-то вроде начальника постановочной части).
История этого «Набукко», ныне законно признанного «историческим», похожа на длинный роман, в котором драматические перипетии заканчиваются happy end’ом. Премьера состоялась двадцать лет назад, в 1991 году, спектакль возобновлялся в 1992, 1994 и 1996 годах, пользуясь неизменным успехом у публики. В последний раз «Набукко» Оливьери – Де Бозио «прокатывали» в 1998 году (тогда же Оливьери преждевременно ушел из жизни). Около десяти лет назад декорации погибли во время пожара склада, на котором они хранились, и нынешнему возрождению спектакль обязан помощнику Оливьери Анджело Финаморе, который сохранил все материалы и чертежи веронского архитектора. Миланская фирма Fiore в течение тринадцати лет берегла эффектные костюмы Паскуале Гросси, сверкающие золотом, завораживающие особыми оттенками красного и синего цветов.
И вот старый новый «Набукко» вновь на подмостках веронского амфитеатра, и, подобно старому коню, не портящему борозды, украшает афишу восемьдесят девятого фестиваля. Нельзя не признать, что идея Оливьери поместить в центр огромной сценической площадки вавилонскую башню-зиккурат, вдохновленную известной картиной Брейгеля, очень эффектна. В финале башня рассыпается на куски, символизируя моральное поражение жестокого Вавилона (восстановленная сценография сильно упрощена и облегчена по сравнению с вариантом 1998 года в соответствии с новыми требованиями Археологического управления). Спектакль Оливьери – Де Бозио может быть отнесен к роду kolossal: действие разворачивается на огромном пространстве с участием грандиозных масс и не обходится без таких традиционных для Арены эффектов, как шествия, расставленные симметрично и на одинаковом расстоянии друг от друга артистов миманса, ползущий пар, сверкание молний и горение факелов. Маститый режиссер, хорошо знающий все особенности и опасности такой уникальной сценической площадки, как Арена ди Верона, умело управляется с бесчисленной армией участников, но спектакль остается серией живых картин. Впрочем, статичность и ораториальность в самой природе третьей оперы Верди, а величественная (и нескучная) красота зрелища неоспорима.
Болгарский дирижер Юлиан Коватчев, «свой среди своих» в Арене, музицирует с искренним удовольствием, и четырехактная опера (с тремя антрактами) пролетает в одно мгновение, заворожив уши слушателей. Коватчев предпочитает подчеркнуть «белькантистские» аспекты партитуры раннего Верди, но не стремится сгладить ее грубоватость и неровность. Ансамблевые сцены выдают тщательную, любовную работу, а об исполнении прославленной хоровой страницы «Va’ pensiero sull’ali dorate» можно сказать только одно: волшебство! Настоящая большая музыка. Хор Арены заслуживает настоящего восхищения, и упоминание имени хормейстера Джованни Андреоли – долг любого критика.
Состав, занятый в спектакле в Арена ди Верона, принадлежит к лучшему, что представлено на современном вокальном рынке. Амброджо Маэстри – один из первых вердиевских баритонов наших дней – с начала до конца поет с таким мастерством и увлечением, что по окончании представления оказывается единственным, которого публика встречает почти ревом. Прием абсолютно заслуженный! Значительный голос, прекрасная школа, слово, донесенное во всех деталях, удивительное благородство акцентов. В его сольных кусках в огромном зале возникает какая-то особая тишина, как если бы слушатели боялись упустить одно лишь слово.
Заслуженная белькантистка Димитра Теодоссиу неожиданно плохо проводит первый акт (певицу плохо слышно, впрочем, как и ее коллег Раймонда Ачето в партии Захарии и Андреа Ульбрих в партии Фенены). Но дело не в необходимости напрягать уши, а в том, что на верхних нотах певица демонстрирует ужасную, воистину антиэстетическую тремоляцию! Как-то Мирелла Френи назвала «Мадам Баттерфляй» «убийцей для голоса», но меткое выражение, похоже, больше подходит партии Абигайль. По ходу спектакля Теодоссиу поет труднейшую партию лучше и лучше, блистая тончайшими mezza voce, искусными филировками, но верхние ноты так и остаются неприятно форсированными, крикливыми, а, главное, сильно тремолирующими. Публика горячо принимает певицу, не могущую похвастаться женским и сценическим обаянием, которого требует наше гламурное время, но уж никак не лишенную драматического темперамента и способности петь по-настоящему вдохновенно и с драгоценным оттенком элегичности. Но вот как быть с тремоляцией?
Раймонд Ачето, молодой американский бас итальянского происхождения, не может не вызывать симпатии и сочувствия: ему свыше дано то, в чем опера так нуждается и что встречается так редко: харизма. Обладатель голоса скорее светлого, чем темного, «интеллигентного», владеющий искусством кантилены, Ачето не имеет необходимой мясистости и бархатности. В первом действии его, как и Теодоссиу, едва слышно. В трех прочих актах Ачето оставляет очень хорошее впечатление, но его как крайне низким, так и высоким нотам не хватает звучности и отчетливости.
Рубенс Пеллиццари может быть признан незаменимым в неблагодарной роли Измаила, а Андреа Ульбрих предстает корректной, но ничем особо не запоминающейся Фененой. Зато запоминается звонкий тенор Антонелло Черона во второстепенной роли Абдалло: вот кого всегда слышно прекрасно.
Прекрасный, «ударный» вечер. Жаль, что в партере зияет множество пустых кресел...
Фото Ennevi любезно предоставлены Arena di Verona