Знаменитый «Международный фестиваль лирического искусства» во французском Экс-ан-Провансе, что находится близ фешенебельной Ривьеры, давно уже занимает одну из самых топовых позиций на мировом музыкальном рынке. По своему статусу он сравнялся с такими заповедниками «чистого» искусства как Байройт, Зальцбург и Глайндборн, оставив далеко позади многочисленные музыкальные летние фестивали на родине бельканто и рассчитанные на массового туриста – форумы эконом-класса типа Веронской Арены, и малобюджетные псевдоэлитарные междусобойчики типа Пезаро и Мачераты. Экс – это совсем иной класс: это всегда дорого и престижно. Правда, художественное качество продукта, которое здесь подают зрителям, не всегда тянет на самую высокую оценку. Но разве кого-то это волнует в наш век гламура? Раз утвердившись на самых верхних строчках рейтинга, Экс сделает все, чтобы на них остаться – и кроме собственно качества постановок для этого есть куда более проверенные технологии, например, реклама и пиар, которые здесь доведены до совершенства (с краткой историей фестиваля можно ознакомиться также в публикации Е.Цодокова от 2002 года «Фестивальное лето. Экс-ан-Прованс» - прим. ред.).
Справедливости ради надо сказать, что за свою 63-летнюю историю, Экс знал немало настоящих триумфов: качество его спектаклей нередко было восхитительным. Именно таковой стала, например, постановка полной версии вагнеровского «Кольца» в течение 2006–2009 годов, которую здесь сотворил сэр Саймон Рэттл. В настоящее время фестиваль возглавляет Бернар Фокруль, являющийся одновременно директором театра «Ла Моннэ» в Брюсселе. Спектакли фестиваля идут на различных площадках: в старом архиепископском дворце, в барочном театре 18 века или в недавно выстроенном Большом театре Прованса.
Помимо общепризнанных шедевров, названий популярных на всех мировых сценах, в Эксе любят и оригинальный репертуар – тот, что редок на основных европейских сценах. Впрочем, здесь Экс не блещет оригинальностью: именно так живут многие европейские фестивали, предлагая меломанам то, что в сезоне услышать невозможно в стационарах. Ежегодно Экс расширяет круг произведений, которые ему интересны. В программу нынешнего фестиваля включена как классика разных эпох («Ацис и Галатея» Генделя, «Милосердие Тита» Моцарта, «Травиата» Верди), так и оперы-новинки («Спасибо моим глазам» Оскара Бьянки и «Аустерлиц» Жерома Конбье). Расширяется и русская тема. В прошлом сезоне это был «Соловей» Игоря Стравинского в постановке Робера Лепажа – совместное производство с Канадской Оперой в Торонто. В этот раз решили обратиться к «Носу» Дмитрия Шостаковича, единственной опере в программе форума, шедшей на большой сцене фестиваля, и именно об этой работе наш сегодняшний рассказ.
Появление первого оперного опуса Шостаковича, как известно, было вдохновлено «Воццеком» Альбана Берга, оперы, абсолютно новаторской по тем временам, услышанной молодым русским музыкантом на премьере в Ленинграде в 1927 году. Но вдохновение это коснулось прежде всего находок композиторской мысли Берга, новизны самой музыки, ее принципов, казавшихся в ту пору настоящим откровением. Все здесь было ново и необычно – оркестр и его выразительные возможности, использование певцов, новые гармонические и тональные принципы, утверждаемые Бергом. Но в тот период сам мрачный колорит мироощущения Берга оказался Шостаковичу не близок: вместо душераздирающей ужасно бессмысленной трагедии, какой предстает «Воццек», Шостакович сочиняет оперу по гоголевскому «Носу» - оперу-гротеск, оперу-издевку, фарс, где нет места драме. Произведение полно злого смеха, где мистическое присутствует постольку поскольку – ибо оно необходимо лишь, чтобы «запустить механизм» всей абсурдности происходящего и позволить показать неприглядные реалии российской действительности еще ярче.
«Нос» Шостаковича увидел свет в 1930-м, «Нос» Гоголя – в 1836-м. Но оба они могли вполне появиться и сегодня: сатира этого сюжета оказалась бы впору и к нынешним временам, лишний раз доказывая – метаморфоз в России за 200 лет произошло много, а по существу не изменилось ничего. Поэтому, наверно, обращений к этой опере в России было совсем мало: ленинградская мировая премьера, гениальная постановка Бориса Покровского в Камерном театре в 1970-х и вновь обращение Мариинки уже в 2000-х. Очень злободневно до сих пор – а оттого слишком глаза колет. Слушая «Нос» в Эксе, я не переставала удивляться тому, что литературная первооснова ее – ровесница «Жизни за царя» Глинки: ощущение было полное, что под огнем Гоголя была бюрократия не то советская, не то нынешняя российская…
Постановка в Эксе не абсолютно нова – это копродукция с нью-йоркской «Метрополитен-оперой», где она впервые была представлена в марте 2010 года. К этому проекту также подключилась Лионская Опера, чьи хор и оркестр были задействованы в Эксе. Режиссура Уильяма Кентриджа, конечно же, эксплуатирует советскую тематику, что до сих пор модно на Западе: если уж «Бориса Годунова» и «Евгения Онегина» здесь регулярно пытаются втиснуть в соцреалистический антураж, то уж «Носу», как говорится, сам бог велел – смотрится куда более уместно. Что ж, постоянное мелькание милицейских фуражек и коллажи в стиле «Окон РОСТА» одновременно напоминают нам о России времен Шостаковича и в то же время претендуют на некую общероссийскую вневременность и актуальность. Коллажи Кентриджа (сделанные совместно с Сабиной Тениссен) впечатляют: обрывки плакатов, газетные вырезки, портреты классиков без носов – все это скомпоновано с изяществом и весьма уместно. Действие режиссер то разворачивает во всю ширь сцены, то замыкает в маленькие окошки-боксы, давая иным картинам интимно-камерный формат. В целом ему удается достичь абсолютно необходимого здесь кинематографического динамизма (кстати, именно этим и была сильна замечательная постановка Покровского).
О вокальных работах в опере, подобной «Носу», говорить сложно – скорее об актерском мастерстве и интонационной выразительности исполнителей. Подобранный состав, почти сплошь русский, - большая удача Экса: все певцы, среди которых есть и вовсе не блещущие вокальным дарованием в традиционном репертуаре, здесь реализуются как актеры очень ярко, создавая настоящий экшн. Поэтому, полагаю, справедливо будет просто упомянуть всех основных исполнителей, порадовавших публику своей эксцентрикой и буффонадой: это мариинцы Владимир Самсонов (Ковалев), успешно, кстати, заменивший планировавшегося первоначально Альберта Шагидуллина, Александр Кравец (Нос), Андрей Попов (Полицмейстер), Владимир Огновенко (Цирюльник), Геннадий Беззубенков (Доктор); москвичи Маргарита Некрасова (Подточина) и Василий Ефимов (Иван).
Лионский оркестр под водительством известного любителя русской музыки двадцатого века японского маэстро Казуси Оно звучал динамично и экспрессивно: дирижер словно нарочно еще более выпукло и ярко подавал порой даже откровенно неприятные тембры и созвучия, которыми насытил оркестровую ткань Шостакович. Все эти «крякания» и «ухания», «завывания» и «урчания» придавали действу острое сатирическое звучание и гротесковость, подчеркивая абсурдизм, но в то же время и злую реальность происходящего на сцене.