Оперный сезон в российской столице в этом году начался с гастролей: на Новой сцене Большого театра, до 28 октября — дня открытия сцены исторической после 6-летней реставрации — остающейся единственной площадкой для главного оперного театра страны, три спектакля подряд представил мадридский Королевский театр «Реал». По нынешним, весьма бедным на гастроли временам — событие, и немалое. Последние гастроли зарубежной оперной труппы в Москве состоялись еще до последнего экономического кризиса, это был приезд Латвийской национальной оперы: в 2007 году рижане играли свои спектакли также на сцене «габтовского» филиала.
«Реал» — театр со странной судьбой. Открытый в 1850 году по велению королевы Изабеллы II в непосредственной близости от монаршей резиденции, он просуществовал в качестве храма бельканто три четверти века, а в 1925-м был закрыт на реставрацию, продлившуюся… сорок лет! Лишь в 1966-м он был открыт вновь, но в последующие три десятилетия использовался только как концертный зал. Опера вернулась в «Реал» совсем недавно — в 1997-м. Таким образом, собственно театральное здание имеет более чем полуторавековую историю, в то время как театр в качестве творческой единицы, по сути, еще совсем юн.
С прошлого года его интендантом является Жерар Мортье, до того руководивший Парижской Оперой и Зальцбургским фестивалем, — широко известный в оперном мире своими радикальными взглядами на существо и роль режиссуры в опере. В сегодняшнем репертуаре театра такие классические названия как «Милосердие Тита», «Электра», «Пеллеас и Мелизанда», «Иоланта», «Леди Макбет Мценского уезда». Наряду с ними присутствуют и оперы раритетные, такие как «Коронация Поппеи» Монтеверди, «Два Фигаро» Меркаданте, «Сирано де Бержерак» Альфано. Есть и современные произведения — «Айнадамар» аргентинца Освальдо Голихова и «Жизнь и смерть Марины Абрамович» американца Уильяма Басинского (информация взята из буклета). Любопытно, что столичная испанская сцена не имеет в своем репертуаре ни одной оперы Верди и Пуччини, являющихся становым хребтом мирового оперного репертуара, что вполне соответствует вкусам и воззрениям Мортье на оперу как жанр.
Впрочем, заслуги Мортье за год его интендантства пока весьма скромны: собственно в его правление театр выпустил только одну премьеру. Это постановка зонг-оперы Курта Вайля на либретто Бертольда Брехта «Возвышение и падение города Махагони» — именно ее испанский театр и привез в начале сентября в Москву. И то, что именно такое произведение стало своего рода программным манифестом нового руководителя — говорит о многом.
Произведение Вайля — Брехта является своего рода сатирой или даже пародией на оперу. В ее содержании нет практически ничего, что характерно для оперного жанра: ни трагедии, ни комедии, ни лирики, ни драмы. История о трех мошенниках, основавших в американской пустыне своеобразный офшор вседозволенности, асоциальный оазис для проходимцев всех мастей, имеет лишь одну грань — это остросоциальная карикатура на общество потребления, формирование и утверждение которого шло семимильными шагами в эпоху, когда произведение создавалось. Его обличительный пафос актуален сегодня также как и 80 лет назад (в момент создания), но, кажется, мало кого по-настоящему вдохновляет – современный обыватель вполне приспособился к формату этого самого общества и едва ли помышляет о его изменении.
Бертольд Брехт нисколько не уважал оперный жанр, впрямую издевался над ним, называя «кулинарным» искусством, имея в виду его — по мнению немецкого драматурга – гедонистическую сущность. Курт Вайль (см. словарную статью о нем в нашем журнале — прим. ред.) до известной степени смягчил воинственность своего соавтора, ладно скроив произведение с формальной точки зрения все же по законам оперного жанра. Однако насытил «Махагони» легкой музыкой — песнями кабаре, мелодиями джаза и псевдооптимистическими оркестровыми пульсациями в духе довоенной голливудской киномузыки. «Махагони» — опера, которая очень сильно смахивает на мюзикл, хотя, безусловно, мюзикл высокого класса, написанный мастерски и талантливо.
В силу всего сказанного, «Махагони» — опера, которую «не жалко» отдать на раздрай постмодернистской режиссуре. Здесь нет романтики и позитива, это мир цинизма и исключительно отрицательного опыта, поэтому ни городская свалка, на которой разворачивается действие в постановке Карлуша Падриссы и Алекса Олье, ни массовое соитие, смакуемое режиссерами извращенчески демонстративно и подробно, ни прочие многочисленные «прелести» не ощущаются диссонансом. «Махагони» — идеальный опус для «помоечной» эстетики «режоперы». Именно поэтому многие находки постмодернистской режиссуры смотрятся здесь совершенно органично, и работу каталонской постановочной группы «La fura dels Baus» справедливо назвать удачной.
О пении как таковом в подобном произведении говорить сложно, да и неуместно: чисто оперные задачи здесь по большому счету и не ставятся. Мелодекламация, перемежаемая декламацией откровенной, несложные вокальные номера, оркестровые иллюстрации до известной степени фантасмагористичных ситуаций — из всего этого сплетается общее настроение зонг-оперы. Именно его симфоническому оркестру Мадрида и хору театра, ведомых нашим старым знакомым Теодором Курентзисом, в целом удается донести до слушателя в зале. В опере задействованы несколько интересных певцов, это, прежде всего, ямайский бас-баритон Уиллард Уайт (Тринити Мозес) и немецкий тенор Михаэль Кёниг (Джим Макинтайр), которые привносят в эту своеобразную оперу дух большого вокала. Женские партии отданы высококлассным актрисам (Джейн Хеншель — вдова Бегбик, Эльжбета Шмытка — проститутка Дженни), но певицам — очень средним.
Запоздалое явление «Махагони» в Россию можно рассматривать как удачный культуртрегерский ход, за что господину Мортье — «отдельное спасибо». Если бы весь свой задор и пыл мадридский интендант переключил на произведения, подобные этому, истинные поклонники великого жанра могли бы наконец-то вздохнуть свободно.