Никогда еще консервативный Байройтский фестиваль не подходил так близко к революционным идеям своего легендарного основателя. Чтобы стать по-настоящему креативным арт-форумом фесту понадобилось более ста лет. В 2011 году фестиваль ознаменован громкой премьерой «Тангейзера» и отсутствием в репертуаре тетралогии «Кольцо нибелунга». Новую версию «Кольца» предъявят лишь в 2013 году – к двухсотому дню рождения великого Рихарда. Ставить все четыре оперы будет по всей вероятности Франк Касторф, главреж берлинской «Фольксбюне», впрочем, контракт с ним на момент объявления планов на сезон 2012 еще не был подписан.

Нет, конечно, не все в Байройте так быстро поддается переменам. Многое идет тут по старинке, однако сдвиги есть даже в самых неожиданных пунктах.

Неудобными и не тронутыми модернизацией остаются сервисы. Во-первых, транспорт. Ближайшие аэропорты – Нюрнберг, Мюнхен, Франкфурт-на-Майне: прилететь и попасть в тот же день на спектакль скорее всего не получится, так как представление в Фестшпильхаусе традиционно начинается в 16 часов и прийти нужно заранее, чтобы не поднимать целый ряд ворчливых меломанов. Внутри Германии железнодорожное сообщение с Байройтом тоже более чем специфическое – удобнее всего ехать из Мюнхена через Нюрнберг или через Вайден, причем важно сесть в нужный вагон и не оказаться в той его части, которая посередине отрезка пути Нюрнберг-Байройт отсоединится и поедет в пограничный с Чехией город Хоф. И последнее транспортное неудобство – автобус из города до Фестшпильхауса: после спектакля надеяться на него не приходится, а за такси выстраивается километровая очередь. Во-вторых, жилье: ни одной новой гостиницы в городе не построено и большая часть фестивальной публики живет в близлежащих франконских городках — живописно, но дорого. В-третьих, запись на билеты: официально письменная очередь длится 12 лет, извещение приходит по почте, впрочем попытки записи через интернет уже делаются – когда по почте приходит купон на получение долгожданных билетов, места можно заказать уже через интернет. Также к устойчиво неприятным симптомам относится байройтская погода – слушать музыку внутри зала можно и при ветре и дожде, но что делать во время часовых антрактов, предназначенных для променадов и чтения на природе пространных буклетов?

О вышеперечисленных неудобствах можно говорить бесконечно – вагнерианцы при очередной встрече на Зеленом холме обязательно делятся негодующими возгласами, но желание ехать сюда всегда пересиливает, особенно с тех пор как Байройт переменился. Власть женщин, которая установилась с 2008 года, когда правнучки Рихарда Катарина Вагнер и Ева Вагнер-Паскье наследовали «престол», делает Байройт любопытным и притягательным местом. Сестры не могут не зацикливаться на специфике своего семейного предприятия – в любом случае все здесь будет завязано на музыке Вагнера, и это правильно. Но сам Вагнер больше не является бронзовым персонажем, писавшим музыку как памятник самому себе. Эта музыка – часть мирового музыкального театра, а музыкальный театр сейчас находится в поиске новых интерпретаторов и новых подходов к опере в целом. Нет никаких запретов – что можно, а что нельзя. И, главное, Байройтский фестиваль, зажил настоящей фестивальной жизнью. Директрисы следят за фестивалями-соперниками (раньше этот фест не сравнивали с остальными – он горделиво стоял особняком), за тенденциями Зальцбурга и Мюнхена, за «модными» певцами, режиссерами и художниками.

Начиная с 2008 года очередной Байройтский фестиваль открывается премьерой. В 2008 году сыграли «Парсифаля», в 2009 году стартовал проект «Вагнер для детей», в 2010 году грянул «Лоэнгрин» с крысами, и в 2011-м - «Тангейзер», в котором рука об руку с режиссером работал художник, мэтр современного искусства из Голландии.

«Парсифаль» Херхайма продолжает линию, начатую самой Катариной Вагнер. Выступив режиссером «Нюрнбергских мейстерзингеров», она изобличала немецкую идею как таковую и высмеивала пресловутое бюргерство. Делала она это довольно неуклюже, но процесс отвязки Вагнера от вагнеровщины пошел именно с ловко придуманной Катариной хулиганской сцены «маски-шоу», когда бюргеры, нацепив маски деятелей германской культуры от Шлегеля до Пфицнера, устроили ночной шабаш в городе. Катарина превратила либретто оперы в карикатуру, но нюрнбергскую его локализацию сохранила. Создать столь тяжкое неудобство (полуобнаженные, и ночью, и пляски под ручку) товарищам из Германии и осмеять их в каких-то пятидесяти километрах от Байройта, правнучке Рихарда удалось на редкость удачно.

Херхайм, наоборот, предложил глобализацию истории Парсифаля. Он сделал местом действия оперы виллу Ванфрид, которая, как известно, превращалась во время войны в рассадник национал-социализма. За окнами виллы проплыла в виде кинокадра немецкая история XX века, а именно самые яркие ее моменты вроде Хрустальной ночи, Нюрнбергского процесса, взятия Рейхстага и постройка Норманом Фостером нового парламентского купола. Норвежский режиссер предложил красивое и ладное представление с аллюзиями на реальную и киношную Германию, и к его шоу в Байройте уже настолько привыкли, что пионерская, как казалось вначале, идея почти перестала считываться.

Другое дело «крестный отец» современной оперной режиссуры Ханс Нойенфелс – он был последней креатурой Вольфганга Вагнера, который, подойдя к концу жизни, как настоящий Вагнер и истинный вагнерианец, не зажмурился по-стариковски, а пошел навстречу острому авангарду, хотя его сильно критиковал за отсутствие в нем самом режиссерского таланта. К сожалению, он не дожил до премьеры всего несколько месяцев. Нойенфельс манипулировал смыслами, испытывал таблетки Вагнера на человеках. Противопоставил крысиную стаю двум романтикам – Эльзе и Лоэнгрину, разрешив последним быть чудаками на собственный лад. Они не выиграли битву, но их попытка быть не как все, стоила многого. Повторный показ «Лоэнгрина» в этом году еще больше уверил зрителей в правильности выбора режиссера и дирижера (латыш Андрис Нелсонс).

Ну а за премьеру 2011 года — за «Тангейзера» — отвечали головой сестры Вагнер. Они хотели одним махом показать, какие они рисковые. В итоге постановщиком стал Себастьян Баумгартен – сорокадвухлетний интеллектуал из Берлина, знаменитый своими остро социальными работами в духе Брехта (классический тип сумрачного нигилиста, выходца из ГДР) в опере и драме. Затем персонаж из мира актуального искусства буржуазной Европы – голландский дизайнер Юп ван Лисхаут. И, наконец, третьим в почти басенной упряжке стал Томас Хенгельброк – немецкий дирижер, создатель знаменитого Бальтазар-Нойман-ансамбля.

Начинать описывать этого «Тангейзера» приходится с картинки, так как она первая, что бросается в глаза при входе в зрительный зал и при выходе из него во время антрактов. Современное искусство заполоняет Фестшпильхаус сверху донизу. Нет занавеса, на сцене продолжает кипеть жизнь даже после того, как смолкает музыка и уходят певцы. Юп ван Лисхаут славен тем, что сооружает целые города (с одним из своих созданий – «Городом рабов» - он приезжал на московскую Биеннале современного искусства, выставлялся на «Винзаводе»). Для Байройта Лисхаут построил двухэтажную инсталляцию во всю сцену под условным названием «Система Вартбург».

Город, где должно состояться знаменитое состязание миннезингеров, живет очень структурированной жизнью. У вартбургцев есть чудо-цистерна алкоголятор, которая при помощи разных встроенных приборов, производит и дозирует выпивку. Производится алкоголь (шнапс, по словам постановщиков) из отходов большого города, которые «тематически» раскладываются в правильные люки. Если работаешь, то пьешь и ешь. Предусмотрен и люк с углекислым газом, куда в финале прыгнет Елизавета (финская сопрано Камилла Нилунд), чтобы на выходе из нее получился кислород или еще какое-нибудь нужное и полезное вещество для спасения ее любимого Тангейзера. Видео на заднике (это не творение рук Лисхаута – это Кристофер Кондек) постоянно транслирует пульсирующий рентгеновский снимок оплодотворения яйцеклетки – видимо, так контролируется рождаемость в городе. Посередине сцены расположен вход в Грот Венеры, напоминающий пробку от гигантской бочки с вином. В первой картине эта бочка поднята наверх и представляет собой клетку, полную мартышек, головастиков, моллюсков и прочих симпатичных одноклеточных. Безголовые существа непрерывно совокупляются. Любовь таких существ незамысловата – она не вульгарна, не порнографична, она просто невыносимо банальна. Таким вот однообразно физиологическим рисует Баумгартен Венерин Грот. Сама Венера (ее поет американка Стефани Фрид) уже забеременела от Тангейзера и собирается рожать – поэтому и не отпускает отца своего ребенка на волю из Грота. А когда он (Тангейзера поет швед Ларс Клевеман) все же уходит, то идет за ним, чтобы не остаться без «мужа». Тангейзер реально бежит оттуда наверх к цивилизации, Венера с животом за ним. Группка пилигримов, среди которых герой узнает старых друзей, представляет собой жалкое зрелище: поэты ходят гуськом, одинаково одетыми, как все в городе зарабатывают дозу алкоголя работой. Только что Тангейзер понял для себя, что свободная любовь, возведенная в закон и ставшая «обязаловкой», перестает быть свободной. Но по «Системе Вартбург» такого понятия как любовь вообще не существует, она просто не предусмотрена, так как любовь нельзя контролировать и направлять правилом. Тангейзер смотрит на город в недоумении.

Другим инакомыслящим в упорядоченном городе оказывается его соперник Вольфрам фон Эшенбах (баритон немецкого певца с венгерскими корнями Михаэля Надя приятно выделяется изумительным качеством, а сам Надь предстает на редкость симпатичным и очень игровым артистом), но на иной лад. Он тих и пессимистичен, считает, что борьба с «системой» бессмысленна, и всем несогласным лучше будет достойно умереть как Сенека. Его эсхатология довольна жестока – он придерживает дверь люка с газом, куда кинулась в отчаянии Елизавета, до тех пор, пока не исчезло ее сопротивление. Вскоре и он, и Тангейзер тоже погибают. А в качестве утешительного приза – появление на свет здоровенького сына Тангейзера, рожденного Венерой. Елизавета обращалась к Марии, вымаливая прощение для Тангейзера, и силы небесные ее услышали, даровав жизнь чистому и непорочному младенцу, в котором течет кровь языческой богини и просто человека.

Парадоксальным образом, разразившись патетическим финалом о всепобеждающей силе любви, молитвы и веры, Вагнер уходит от прямых ответов на вопрос – и кто прав-то? Аполлон или Дионис, Венера или Мария, или все это сливается в невообразимом экстазе и существует уже сообща? Музыка красноречиво отмалчивается.

Томас Хенгельброк пошел к Вагнеру (это не первое его обращение к партитурам маэстро) своим путем любителя манускриптов. Ему хотелось вычленить из моря авторских – писанных рукой композитора партитур «Тангейзера» - самый незамусоренный цензурными требованиями и графоманией самого Вагнера вариант. Он пытался понять, какую версию сам Вагнер считал самой удачной. Хенгельброку нравится в принципе венская, поскольку она выглядит более чем логичной и была в свое время выбрана для первой постановки в Байройте в конце XIX века уже без воли самого Вагнера, не дожившего до сего счастливого часа постановки в Фестшпильхаусе. Но в итоге Хенгельброк уступил своей страсти архивиста и реанимировал версию, которая никогда и нигде не звучала, а именно взял первую дрезденскую редакцию и сделал в ней купюры, вычитанные из других, опять же дрезденских списков с пометками Вагнера (дрезденская редакция подвергалась авторской редукции после каждого представления). Версия Хенгельброка, который, кстати, недавно заступил на пост руководителя оркестра Северно-германского радио, вышла укороченная, хотя ничего не сокращалось произвольно – все по Вагнеру. Была сильно урезана вокально партия Венеры, но на этот счет есть строгое распоряжение Вагнера – убрать ее невнятное появление в последнем акте (композитор сидел в зале и видел, что зрители не понимают смысла ее выхода). Впрочем, режиссер сделал все возможное, чтобы присутствие Венеры на сцене как важного персонажа спектакля было максимальным. Акты длились примерно по часу каждый, и носили легкий аполлонический характер. Вагнер не выглядел больше композитором-монстром с пугающе многословными выступлениями и чувствами внахлест. Чтобы понять структуру оперы, нужен, пожалуй, такой человек как Хенгельброк, который сделал свой особый рентгеновский снимок музыки Вагнера и выложил фото на всеобщее обозрение без сопроводительного письма. В конце концов, мораль из истории должен выводить сам зритель.

Из певцов, как я уже выше говорила, блеснул Михаэль Надь – чистый и мягкий баритон, без басовых примесей, без хрипа, красивый и ровный. Клевеман пел не то что бы не премьерно, но не особо парадно, хотя, если посмотреть вокруг, мощных исполнителей Тангейзера почти и нет. Большинство из них имеют ломовой голос, но не способны ничего сыграть. В этом смысле Клевеман неповторим – в роли заезжего рокера, разгуливающего по Вартбургу в трусах в знак протеста против системы. Нилунд была хороша, но в меру. Пела не всегда ровно, хотя в роль подруги неформалов вписывалась великолепно.

Сцены из спектакля «Тангейзер»
Фото Энрико Наврата

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru