Свой прошлый обзор, имевший отношение к премьере французской редакции «Сицилийской вечерни» Верди в театре «Сан-Карло», старейшем в Европе и одном из самых знаменитых театров Италии, составляющих ее «высшую музыкальную лигу», я закончил на весьма оптимистичной ноте – не только оптимистичной, но также интригующей. И это неслучайно, ведь на тот момент уже было точно известно, что в рамках официальной программы года «Россия – Италия 2011» (и это также было анонсировано на сайте театра «Сан-Карло») из Неаполя в город на Неве должен был пожаловать спектакль с весьма экзотическим названием «Pergolesi in Olimpiade». Его премьерой в январе этого года театр «Сан-Карло» открыл свой оперный сезон, несколько укороченный из-за реконструкции: не сезон 2010/2011, а просто сезон 2011 (обычно оперный сезон в «Сан-Карло» открывается осенью: новый откроется только 18 ноября премьерой «Семирамиды» Россини).

Итак, название «Pergolesi in Olimpiade», принадлежащее оригинальной режиссерской версии Роберто Де Симоне с его собственными интермедиями (он подвизался еще и композитором!), сочетало в себе одновременно и название оперы «Олимпиада» на либретто Пьетро Метастазио, и имя ее композитора-прародителя (в данном случае – Джованни Баттисты Перголези).

Увы, обозначенная интрига так и осталась неразрешенной, ибо всё изменилось, как это частенько бывает у итальянцев, на сáмой финишной прямой: неожиданно в Петербург вместо «Олимпиады» привезли «Паяцев» – и эту оперу Леонкавалло, за дирижерский пульт которой встал маэстро Донато Ренцетти, на сцене Мариинского театра показали дважды (19 и 20 октября). Но зато повезло Москве, ибо первоначально гастролями театра «Сан-Карло» она не была охвачена вовсе. В результате в афишу гастролей вошла оркестрово-хоровая программа под названием «Viva Verdi»: в Петербурге концерт прошел вчера (21 октября), а его дубль в Москве состоится завтра. На этот раз место за дирижерским пультом предоставлено маэстро Нелло Санти. Почему же случилась такая репертуарная метаморфоза? Ответа на этот вопрос я не знаю, но два момента напрашиваются сами собой. Первый – привезли то, что «попроще» и связано с меньшими затратами. Второй – борьба за кассу, ведь проект «Pergolesi in Olimpiade», представлявший несомненный интерес для истинных меломанов, вряд ли бы так живо заинтересовал нашу широкую публику, как популярнейшие в народе «Паяцы». Это название, несомненно, сделало свое благодатное дело: театр был полон, ложи блистали, партер и кресла, как водится, «вовсю кипели». В этом мне довелось лично убедиться на первом представлении, но в тоже время просто не может не разочаровывать тот факт, что первые гастроли театра «Сан-Карло» в России оказались такими «облегченными» и незамысловатыми. Или уж хотя бы привезли «Паяцев» Леонкавалло вместе с «Сельской честью» Масканьи и показали обе оперы, как заведено, в один вечер! Это было бы существенно солиднее, а так всё выглядело просто несерьезным и каким-то «призрачным».

Театр «Сан-Карло» элементарно пошел по пути наименьшего сопротивления, ведь его продукция под названием «Паяцы» в режиссуре и световом оформлении Даниэле Финци Паски (второй художник по свету – Алексис Боулс), сценографии Уго Гарджуло, костюмах Джованны Буцци и хореографии Марии Бонцаниго фактически стала последней постановкой нынешнего сезона: осуществлена она была на основной сцене театра в рамках летнего подсезона в сотрудничестве с Фондом фестивалей Кампании (Fondazione Campania dei Festival) – и во второй половине июля состоялись четыре ее представления. «Помощником режиссера по художественному решению» (это нонсенс, конечно, но именно так заявлено в программе) выступила Джулия Хэмлин. Итак, в жизнь претворилось самое простое, что только можно было придумать: взяли уже отрепетированный ранее спектакль (к тому же, оперу весьма небольшую), да и с теми же самыми исполнителями привезли эту постановку в Петербург! Дирижера Донато Ренцетти мы уже назвали, а общий для Неаполя и Петербурга состав солистов оказался таков: Недда (Коломбина) – Кристин Льюис, американка, живущая и поющая сейчас, в основном, в Европе; Канио (Паяц) – американец Карл Таннер; Тонио (Таддео) – уругваец Дарио Солари, уже знакомый петербургской публике по концертному исполнению «Набукко» Верди силами оркестра, хора и солистов Римской оперы в конце марта этого года; Беппе (Арлекин) – итальянец Франческо Марсилья; Сильвио – итальянец Симоне Пьяццола.

Как известно, в основу либретто, принадлежащего перу композитору, легли подлинные события, место и время действия которых прописаны с документальной точностью: итальянская деревушка Монтальто в Калабрии, 15 августа 1865 года. Драма измены и ревности в жизни спровоцировала настоящее убийство на сцене, а публике казалось, что это всего лишь искуснейшая игра. В опере, как и в жизни, муж (Канио / Паяц) зарезал свою жену (Недду / Коломбину), уличенную в измене, а затем – и ее любовника (Сильвио). Разоблачению супружеской неверности способствовал комедиант Тонио / Таддео из бродячей труппы Канио, сам добивавшийся расположения Недды, но отвергнутый ею. Известно также, что в биографии Леонкавалло присутствует один курьезный факт: он не был допущен к участию в конкурсе миланского издателя Сондзоньо на лучшую одноактную оперу, специально для которого и сочинил «Паяцев». Причина тривиальна: в опере Леонкавалло формально было два акта (плюс пролог, вынесенный на авансцену, который по традиции исполняет Тонио). Несмотря на час двадцать сценического времени (спектакль театра «Сан-Карло» идет нон-стоп), коллизия весьма компактного драматизма обострена в музыке до предела. И нет ничего удивительного в том, что историческая премьера «Паяцев» в миланском театре «Даль Верме», состоявшаяся 21 мая 1892 года, ознаменовалась триумфальным успехом, а эта опера, обошедшая практически все сцены мира, до сих пор устойчиво востребована в репертуаре.

Успех у публики был и на этот раз, несмотря даже на то, что постановки как таковой просто не было. Режиссер Даниэле Финци Паска проявил свою полную беспомощность, подменив театрально-оперное действо концертно-цирковым суррогатом, в котором основной визуальный упор был сделан на акробатов и жонглеров: гимнастки работали на высоте и внизу, жонглеры – на планшете сцены, но главную свою «миссию» они исполняли во второй половине спектакля, когда по сюжету разворачивается «театр в театре» – представление бродячей труппы Канио. В спектакле воспроизводится искусственно привнесенная в него фортепианная фонограмма 1905 года, исполнение которой принадлежит самому Леонкавалло. Первая часть ее звучит еще до того, как с начальными тактами вступает оркестр: при этом на огромном сценическом панно мы видим изображение самого автора «Паяцев», сидящего за пианино и вдохновенно музицирующего. Второй раз «авторский» аккомпанемент Леонкавалло возникает в момент начала «театра в театре»: именно под эту музыку и разворачивается на первых порах полный цирковой «киселёж», продолжающийся и после того, как сопровождение спектакля вновь передается оркестру.

Вместе с акробатами и жонглерами вовсю начинают «киселиться» и персонажи разыгрываемой комедии dell’arte – Паяц, Коломбина, Арлекин и Таддео. Действие «театра в театре» происходит на водном планшете, специально созданном в углублении сцены посередине. По этой полоске с водой все и носятся, оставляя за собой каскады брызг, так что к кровавой развязке драмы оказываются мокрыми, но лучше сказать – «замоченными», ведь удар кинжала от руки Канио получают не только Недда и ее любовник Сильвио, но заодно и акробаты, также «павшие смертью храбрых». Но это еще не всё: на последнем этапе обсуждаемой, с позволения сказать, постановки с колосников сцены на водный планшет начинает сыпаться «тончайшая суспензия» водяных брызг, так что мокрыми буквально с головы до ног уже становятся все. Тонио же из резиновых груш заботливо поливает трупы Недды и Сильвио красной жидкостью, карикатурно растекающейся по мокрой от брызг авансцене – и это довершает чудовищную балаганную вакханалию, устроенную в оперном театре, который ни в чем не виноват и подобного постановочного дилетантства по отношению к себе явно не заслужил. «La commedia è finita!» – восклицает в финале Канио, но хочется и добавить: «Цирк – да и только!» Кризис и несостоятельность режиссуры Даниэле Финци Паски и пресловутого «художественного решения», в котором «помогла» ему Джулия Хэмлин, абсолютно очевидны.

Поначалу появления водной феерии не предвещает ничто: пролог проходит на фоне панно с музицирующим Леонкавалло, первый акт (как, впрочем, и второй тоже) – на фоне пустого светового задника (сценограф Уго Гарджуло также усиленно «отдыхает»). Поначалу это похоже на странный костюмированный концерт, «одетый» Джованной Буцци, концерт, происходящий в пустом геометрическом антипространстве сцены: крестьяне облачены в костюмы мимов, труппа Канио, напротив, сначала появляется в цивильных нарядах нашего времени (Недда – в «ситчике в горошек», мужчины – во фраках), а пять гимнасток-акробаток и двое жонглеров-мужчин всё время в черном, причем мужчины – в женских платьях (скажите, как мило!). Но вот уже Канио, в момент своего знаменитого ариозо бродя по водной полоске в костюме Паяца, поднимает первые брызги и начинается цирк… Возможно, в разгар неаполитанской жары в июле поплескаться на сцене в воде – сплошное удовольствие, но в промозглом осеннем Петербурге, влажном, холодном и «давящем на психику» своей депрессивностью, пережить еще одну депрессию, вкусив художественного разочарования, оказывается испытанием сверхтяжелым. «Паяцы» Леонкавалло всегда были манифестом итальянского оперного веризма, на этот раз они стали манифестом постановочной вампуки.

До этого момента мы намеренно не акцентировали внимание на одном аспекте, дабы не придавать ему оттенок неуместной значимости, но всё же следует заметить, что режиссер Даниэле Финци Паска не просто художник-одиночка, а представляет целое театральное объединение «Finzi Pasca Company», которое и появилось на свет именно в 2011 году. Вместе с Антонио Вергамини его основали названные выше создатели обсуждаемой постановки «Паяцев» – Даниэле Финци Паска, Уго Гарджуло, Джулия Хэмлин и Мария Бонцаниго. Однако принципы своего театра, получившего название «театра ласки», Паска успел выработать уже давно: эту эстетику он культивирует на протяжении многих лет. В пользу обоснования художественных принципов «Finzi Pasca Company» говорятся примерно такие же красивые слова, как, к примеру, и в случае известной на весь мир каталонской артели «La Fura dels Baus». Слова красивые, умные, невероятно интеллектуальные, их «тональности» примерно совпадают, но одинаков и художественный результат, вернее его отсутствие: «“Театр ласки” – особый тип театрального представления, основанный на легких неуловимых движениях, особый способ подготовки актеров, акробатов, музыкантов, танцоров и рабочих сцены. Это и нестандартные способы организации театрального пространства, направленные на пробуждение трогательных и вызывающих ностальгию воспоминаний». Слова, слова… Какая уж тут «трогательность», какая тут «неуловимость движений»! Ставили бы свои эксперименты в драме и не лезли бы оперу! Но, как видно, кусок ее слишком лакомый!

А что же музыкальная сторона спектакля? Увы, задействованный состав солистов можно назвать всего лишь вполне приемлемым, в общих чертах удовлетворительным, но не поразившим воображение. Лирический по своей фактуре баритон Дарио Солари (Тонио) снова примерил вокально неподъемную для себя роль, хотя типаж шекспировского Яго в этой опере ему артистически удался. При этом из-за «перенапряжения» певец допускал досадные вокальные срывы, и особенно заметны они были при исполнении пролога. Кристин Льюис в партии Недды больше впечатлила своим драматизмом во втором акте, в «театре в театре», а ее лирические эпизоды первого акта (ария и дуэт с Сильвио), можно сказать, просто остались незамеченными, да и сам Симоне Пьяццола в партии Сильвио образцом итальянской баритональной кантилены так и не стал. Как прилежные аккуратные ученики исполнили свои партии оба тенора: Карл Таннер – большую партию Канио, Франческо Марсилья – крошечную партию Арлекина. Первому не хватало драматической страсти и мощи, второму – утонченной лиричности. Хотя после ариозо Канио зрительный зал и взорвался истошными криками «Браво!», кульминацией спектакля это исполнение так и не стало.

Наконец, с радостью хочется сказать, что оркестр и хор неаполитанского театра «Сан-Карло» (главный хормейстер – Сальваторе Капуто) стали именно теми составляющими постановки, на которых она действительно держалась с музыкальной точки зрения. В оркестре и хоровых эпизодах была жизнь, была экспрессия, и были краски. Не было жизни лишь в том цирке, что привезли вместо оперы, а певцы-солисты, хотя и подавали физические признаки жизни (двигались же они по сцене и пели что-то!), словно находились в состоянии постановочного анабиоза. Были маски, но не было характеров. Было честное и «заинтересованное» состязание певцов с драматически непростым вокальным материалом, но не было ощущения победы над ним. Было радостное ожидание от встречи с театром «Сан-Карло», но ощущение подлинного и всеобъемлющего праздника так и не появилось. Возможно, на московском концерте нам повезет несравненно больше, а моих коллег, которые будут его рецензировать, на этот раз минует то неожиданное разочарование, которое автору этих строк довелось испытать в Петербурге.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru