Ощущение праздника явно чувствовалось в зале – в воздухе витали флюиды радости: наконец-то Большой театр открылся по-настоящему! Не концерт для элиты с безвкусным подбором номеров и неумным заполнением пауз между ними в виде сомнительных инсталляций, и не эпатажный эксперимент ради эксперимента, по недоразумению названный «Русланом и Людмилой»: наконец-то в театре воцарилась музыка, опера в полном смысле этого слова.

Именно так воспринималось возвращение на историческую сцену легендарного спектакля Леонида Баратова «Борис Годунов» 1948 года, состоявшееся в начале этого месяца серией из четырех показов. Великий без преувеличения спектакль, парадная оркестровка Римского-Корсакова – всё как всегда: в такой ситуации публике привычно и комфортно находиться в пурпурно-золоченом зале Императорской оперы.

Возвращение симптоматичное: этот спектакль, который ГАБТ играет на родной сцене уже более шести десятилетий и который многократно показывали во всех мировых столицах, – то немногое, что осталось от прежнего Большого, от того театра, который когда-то имел свое уникальное, неповторимое лицо, стопроцентную узнаваемость повсеместно. Симптоматичное, поскольку говорит о многом – о том, что, в общем-то, базовый репертуар, равно как и базовые ценности, на которых развивалась традиция Большого, утеряны, если не безвозвратно, то в значительной степени. О том, что показывать, в общем-то, больше и нечего: хотя в репертуаре есть еще несколько спектаклей, относящихся к фирменному стилю Большого прошлых десятилетий, все они требуют капитального восстановления, и ни один из них не смотрится столь основательно и в то же время свежо, как полностью отреставрированный в 2005 году, перед самым закрытием исторической сцены на реконструкцию, «Борис».

Этот спектакль явственно говорит о перспективности «музейного» направления в стратегии репертуара театра (если таковая вообще имеется, в чем приходится сомневаться): добротно и со вкусом сконструированный исторический спектакль всегда будет пользоваться заслуженным вниманием зрителей самого разного культурного и социального происхождения. Понятно, что новых таких спектаклей вряд ли мы увидим – и эстетика изменилась, да и банально не умеют сегодня сделать ничего подобного по масштабности и выразительности. Но, думается, что восстановить ряд спектаклей из золотого фонда Большого, сопоставимых по значимости с баратовским «Борисом» - перспектива вполне реальная. К таковым относятся, прежде всего, лучшие работы Бориса Покровского, столетие со дня рождения которого будет отмечаться совсем скоро.

«Борис Годунов» Леонида Баратова – Фёдора Федоровского, несмотря на свою музейность, сложность гигантоманской сценографии, перегруженность бутафорией и всевозможными историческими подробностями, спектакль до сих пор актуальный. На фоне предвыборной (четвертый показ пришелся аккурат на день голосования 4 декабря) и послевыборной истерии просто невероятно злободневно, какой-то фантасмагористической метафоричностью смотрелись сцены у Новодевичьего монастыря, у Василия Блаженного и под Кромами. Кроме того, этот спектакль – просто урок хорошего вкуса, на него не мешало бы в назидание периодически приводить всех адептов режоперы. Вот уж где театральная условность и весьма сомнительный на самом деле историзм (то, что мы видим на сцене, едва ли соответствует реалиям Руси рубежа 16 – 17 вв.), выливаются в совершенно законченное авторское высказывание, придраться к которому невозможно ни с какой стороны: и мысль, и стиль на месте, и при том пребывают в полном соответствии и друг с другом, и с партитурой Мусоргского.

Но у великих спектаклей Большого есть одна большая проблема – причем это проблема не сегодняшнего дня, а эдак, наверно, последних пары десятилетий. Это их текущее музыкальное наполнение. Понятно, что для такой знаковой почти премьеры театр постарался выставить целых два состава «самого лучшего», что у него сегодня имеется. Штатные солисты, оперная труппа, наконец-то, спустя месяц, были допущены до исторической сцены, и в «Борисе» поют, обходясь практически полностью без варягов. Качество этого пения очень разное.

Мне достался второй состав – я его сознательно выбрал, прежде всего, из-за исполнителя центральной партии: Михаила Казакова мне доводилось слушать в этой опере неоднократно, поэтому хотелось новых впечатлений. Дмитрий Белосельский провел роль по-настоящему великолепно: чувствовался масштаб личности, что в современной опере случается не так уж и часто. Белосельский не просто достойный конкурент Казакову, но артист и вокалист с собственным почерком, заставляющий нешуточно вспомнить о лучших басах габтовской сцены. Сам голос и манера певца стопроцентно вписались в стиль и масштаб данной постановки – это была действительно более чем убедительная работа.

Басы второго плана ему заметно уступали – не только по логике произведения, но и по своим возможностям. Но если у Вячеслава Почапского (Варлаам) налицо крепкий профессионализм, пусть и не захватывающий, но добротный, то молодой Алексей Тихомиров (Пимен) еще только нащупывает себя в условиях большой сцены – голос певца, сам по себе интересный, как-то потерялся и в огромном пространстве Большого, и в скрытых глубинах на поверку совсем непростой партии-роли монаха-летописца.

Теноровый цех скорее разочаровал. Лишь Михаил Губский (Шуйский) был не только профессионален, но и интересен своим вокально-актерским комплексом. Станислав Мостовой (Юродивый) еще слишком юн для этой архисложной роли, да и вокал не отличается стабильностью – здесь проблемы те же, что и у Тихомирова, хотя, полагаю, со временем они вполне решаемы. Но самое главное, что в спектакле нет настоящего тенора-премьера: Роман Муравицкий (Самозванец) честно закрывает собой партию, но запоминается главным образом громким и напряженным пением, скованной актерской игрой и отсутствием харизмы – трудно поверить, что перед вами смелый авантюрист и вождь восставших.

Среди недавних выпускников Молодежной программы, участвовавших в возобновлении, однозначно убедил лишь Алексей Лавров (Щелкалов), у которого наличествуют впечатляющая ровность кантилены и необходимый посыл звука. А вот для Алины Яровой (Ксения) и Александры Кадуриной (Фёдор) работы по освоению исторической сцены еще непочатый край: голоса звучат неуверенно, по-ученически.

Три меццо также продемонстрировали очень разный уровень и ни одну из них нельзя назвать безупречной. Пожалуй, более других была удачна Евгения Сегенюк (Мамка), ее густое и звучное контральто не потерялось в жанровых скороговорках. Напротив, Александра Дурсенева (Шинкарка) звучала глухо, невнятно, партия была «зажёвана» абсолютно, и никакое гипертрофированное лицедейство артистке не помогало. Елена Жидкова (Марина), единственная из приглашенных со стороны в данный спектакль, выступила гораздо ниже своих возможностей – голос звучал мелко, слишком сопраново, был совершенно лишен как властных, так и обольстительных интонаций, в актерском плане образ получился изрядно нервическим и одновременно неестественно пафосным: царственности в ее панне не наблюдалось, скорее безосновательные претензии на оную.

Традиционно хорош хор Большого, по-прежнему умеющий подать русскую оперу. Особых претензий нет и к оркестру. Дирижирование Павла Сорокина – это совсем не интерпретация, даже ни в малой степени не попытка претендовать на оную. Это добротное капельмейстерство, где главная задача – свести всё воедино и не дать развалиться. Сорокин вполне с этим справляется – по-ремесленному грамотно, но без всякой искры. Это было вполне приемлемо, если бы сам спектакль, его стиль грандиозной исторической фрески, не просился на какое-то высказывание, откровение. Очевидно, что такому масштабному театральному полотну, каким является баратовский «Борис», необходим и музыкальный лидер сопоставимого уровня. Тогда и прочие компоненты спектакля, прежде всего голоса, имеют больше шансов встать на нужное место. Над этим Большому театру России еще предстоит поработать.

Фото Дамира Юсупова / Большой театр

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru