В Светлановском зале Московского международного Дома музыки состоялось выступление известного грузинского баса Пааты Бурчуладзе в сопровождении симфонического оркестра Москвы «Русская филармония» под управлением Дмитрия Юровского и хора Большого театра России. Наш журнал неоднократно писал о творчестве П. Бурчуладзе, в частности, в 2003 году были отрецензированы его выступления в Москве (дважды в Большом театре – в «Борисе Годунове» и на гала-концерте с Марией Гулегиной), состоявшиеся после большого перерыва, когда карьера вокалиста развивалась в основном за рубежом. Уже тогда, восемь лет назад, было очевидно, что лучшие годы певца позади, и его вокальная форма далека от триумфальных выступлений 1980-90-х годов. Едва ли что-то изменилось к лучшему за прошедшие годы – чудес в этой области почти не бывает. Поэтому редакция не разделяет некоторых восторгов (пускай и умеренных) нашего автора по поводу концерта в ММДМ. Однако принцип плюрализма мнений – превыше всего. И мы будем неустанно повторять: наш журнал всегда был площадкой для самых разных высказываний и оценок.

«Русская школа басов» – понятие, может быть, и не бесспорное. Нередко говорят, что школа-то везде одна – правильная, чаще всего ассоциирующаяся с итальянской традицией. Да и вполне ли корректен сам эпитет «русская» (как быть, например, с болгарами Христовым и Гяуровым) – тоже вопрос. Тем не менее, мы интуитивно объединяем в одну отчетливую категорию целый ряд исполнителей – Шаляпин, Кипнис, Христов, Михайлов, Рейзен… читатель с легкостью продолжит список. Это звучание не спутаешь ни с чем: дух захватывающая глубина, рокотание мощное, но нежное, медовая тягучесть, а самое главное – неподражаемая скорбно-торжественная, почти молитвенная проникновенность тона.

Истоки ее, конечно же, в православной певческой традиции, внутри которой сложилось такое уникальное явление, как басы-октависты. Помните чеховское: «Браво, Сильва!» – так знаменитого итальянского баса приветствует с галерки русский певчий, целой октавой ниже, чем повергает в трепет весь театр. В русской литературе сохранились свидетельства о состязаниях певчих-октавистов, поразительно напоминающих аналогичные состязания кастратов-виртуозов… Собственно, православная традиция и есть тот общий субстрат, что присутствует и в русской, и в болгарской, да и в грузинской культуре. Поэтому нет ничего удивительного в том, что грузин Паата Бурчуладзе, уже много лет подвизающийся на самых знаменитых мировых площадках, с гордостью именует себя русским басом.

Пожалуй, о легендарной рокочущей глубине и насыщенном тоне без форсированного вибрато (в их эталонном варианте) лично я бы здесь говорить не спешила, хотя Караян, по слухам, и называл Бурчуладзе «вторым Шаляпиным»… Но вот о чем говорить, безусловно, можно, так это о высочайшей культуре пения и благородстве исполнительской манеры. Бурчуладзе знает, как подать себя на сцене без суеты, с достоинством, без нарциссизма, с поистине грузинской обходительностью. К тому же его эффектная грузинская внешность выигрышно «монтируется» с итальянскими, испанскими, восточными персонажами романтических опер. Певец знает, что дело должны решать не клишированные драматические жесты, не громыханье большого голоса, а богатство нюансировки, тончайшие оттенки эмоций, передаваемые звуком и артикуляцией. Здесь-то обнаруживает себя меланхолическая молитвенность, заложенная в церковной певческой традиции (а еще, наверное, в грузинском фольклорном пении)… В этом смысле Бурчуладзе – несомненный наследник школы русских басов.

Именно на этой эмоциональной доминанте была выстроена с большим вкусом программа концерта: первое отделение – Верди, второе – «Борис Годунов». В исполнении Пааты Бурчуладзе на сцене в этот вечер перед нами предстали персонажи, которых (за исключением Банко) можно было бы назвать «трагическими злодеями». И все они, уже без исключения, – властители и воины, застигнутые в переломный момент, когда в гордой душе обнажается доселе неведомый ей трепет, слабость, беззащитность перед острым чувством и перед роком. Банко томим зловещими предчувствиями – он на пороге гибели от рук убийц, подосланных Макбетом, и опасается за жизнь юного сына (ария «Come dal ciel precipita»). Сильва застигает свою невесту Эльвиру, «непорочную лилию», в обществе двух мужчин и, прежде чем схватиться за карающий меч, в лирической арии «Infelice, e tu credevi» признается в своей уязвимости перед любовью: «Ах, зачем в груди старца юношеское сердце, почему оно не оледенело с возрастом…». Беспощадный завоеватель Аттила, пробудившийся от видения, в страхе трепещет перед волей небес («Mentre gonfiarsi l’anima»). Наконец, король Филипп – лирическая жемчужина в репертуаре Бурчуладзе – сломлен холодностью к нему жены: «Ella giammai m’amo» («Она меня никогда не любила»).

Передать этот конфликт гордости и страдания – очень непростая задача для певца. Здесь все построено на полутонах, скорбных диминуэндо, нежной меланхолии – и в то же время прорывающейся наружу страсти, ярости, оскорбленного самолюбия. В арии Филиппа Бурчуладзе отлично демонстрирует свое умение передавать одним только голосом все разнообразие эмоциональных нюансов, сдерживая басовую мощь.

Второе отделение, посвященное Мусоргскому, продолжило тему раскола в душе властителя. Для музыки Мусоргского чрезвычайно важен элемент мелодекламации, «разговорности», ясной артикулированности каждого слова (этого требует и пушкинский текст, полноправный партнер музыкального полотна). Бурчуладзе доказал, что и этим искусством он владеет отменно – его декламации при всей разговорной энергии не утратили своей внутренней музыкальности.

Из печальных фактов: увы, звук глох… Голос не перекрывал оркестр, местами проваливался и в оркестр, и в хор во втором отделении. Видно было, что певец очень старается с этой проблемой справиться, возможно, несколько излишне, вплоть до прорывавшейся хрипоты даже в изумительной «Ella giammai m’amo»… Совсем беда приключилась на бисе, для которого была избрана весьма подходящая для таких случаев бравурная ария Мефистофеля «Le veau d’or». Вот тут-то бы и прорваться демонической мощи уже без всяких лирических полутонов, а с одним только дьявольским сарказмом, но нет, звук вышел «ватный» и неубедительный. После концерта мне довелось слышать сетования некоторых зрителей, что, например, кое-где в зале и вовсе ничего не было слышно…

Зато симфонический оркестр Москвы «Русская филармония» под управлением Дмитрия Юровского показал себя во всей красе. Отчетливое, выпуклое звучание всех групп инструментов, великолепная ритмическая слаженность, красивейшая динамика, эмоциональное разнообразие и выразительность, никакого перегибания палки по части бравурности, чуткое и бережное сопровождение певца, гармоничное сосуществование с хором – одним словом, идеальный оперный оркестр. От него осталось ощущение праздничности, настоящего действа, ничем не омраченного удовольствия.

Ну и в заключение – небольшая бытовая зарисовка. Публика в тот вечер подобралась очень непосредственная. Концерт долго не начинался, потому что зрители продолжали прибывать небольшими группками. Даже после официального начала и блистательно сыгранной увертюры к «Силе судьбы» народная тропа упорно не желала зарастать. В итоге вышел конфуз: Бурчуладзе терпеливо, но с немым упреком ждал, пока очередная стайка вновь прибывших, рассаживаясь, театральным шепотом переругивалась со служителями… Но у народной непосредственности оказались и симпатичные стороны. Исполнителей принимали с большим энтузиазмом, Бурчуладзе завалили цветами, а Николай Басков от избытка чувств даже поцеловал певцу руку. Сидевший через пару мест от меня зритель после второго отделения с чувством напевал себе под нос очень неплохим баском только что услышанного Мусоргского, а когда оркестр заиграл вступление к мефистофелевскому «Золотому тельцу», публика начала хлопать в такт. Получилось неожиданно здорово, хотя и немножко в стилистике митинга. Ну или рок-концерта. Одним словом, разошлись все явно довольные друг другом.

Фото: РИА Новости

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru