Известный московский композитор Ефрем Подгайц написал небольшую комическую оперу «Ангел и психотерапевт», премьера которой состоялась 14–15 декабря на сцене Камерного музыкального театра им. Б. А. Покровского в рамках проекта «Открытая сцена». Опера поставлена молодым режиссером Екатериной Васильевой, в главных партиях – молодые певцы Екатерина Кирина, Алексей Ганьшин, Илья Ушуллу, в оркестровой яме – московский камерный оркестр «Времена года» под управлением Владислава Булахова. В буклете к спектаклю сказано, что в задачи Подгайца входило сочинить «музыку красивую, демократичную, дающую возможность солистам продемонстрировать все свое вокальное мастерство». Композитор пишет, что постарался снабдить оперу «фантастическими, смешными и пикантными ситуациями, но с серьезным социальным подтекстом».
Музыку, пожалуй, можно назвать и демократичной, и даже красивой – с лейтмотивами, не лишенными элегантности дуэтами и явной окраской мюзикла. Подгайц очевидным образом ориентируется на Стравинского с его малыми операми вроде «Мавры» или «Соловья», а выбор распространенного фольклорного сюжета об одураченном черте отсылает в том числе и к «Истории солдата». Вполне в духе Стравинского он экспериментирует с различными музыкальными жанрами, стилями и эпохами, иронически снижая белькантовую мелодраматичность, вплетая элементы пресловутого мюзикла…
Увы, вокальное мастерство солистам, вопреки обещаниям буклета, продемонстрировать не удалось. Поначалу вспыхнули некоторые надежды по поводу баса И. Ушуллу (Бес), но и они быстро угасли. Вообще, происходящее на сцене производило впечатление скорее любительского спектакля для своих или студенческого капустника. И в рамках этого жанра к нему еще можно было бы проявить снисхождение – все-таки в старании ребятам не откажешь, да и актерские задатки у них очень неплохие. Но сцена серьезная, и тут уж ничего не поделаешь, требует совершенно иного уровня мастерства.
Сценография (Александр Арефьев) оставила ощущение клаустрофобическое: и без того компактная, она была сужена до размеров куба, в котором и совершалось все действо от начала до конца. Тоскливо-казенные белые квадраты, образующие стенки куба, напоминали то ли плитку в общественной душевой, то ли обивку палаты для буйных душевнобольных. Тема водяной казенщины подчеркивалась непрерывно мелькающими тазиками и стиральными досками, а психиатрический лейтмотив был задан самим сюжетом, открылся появлением Психотерапевта (Алексей Ганьшин) и крутился почему-то вокруг отчетливо зубоврачебного кресла. На тему домашней идиллии и семейного уюта (а заодно и райских кущей и адских котлов) лишнего реквизита тратить не стали, в ход пошли все те же тазики и многострадальное кресло.
Но не обошлось и без остроумных моментов. К концу оперы раскрылась тайна красных труб, которыми кое-где перемежались белые квадраты. Оказалось, это дьявольский хвост, подвергаемый торжественной ампутации на глазах у изумленной публики. Наслушавшись квазинаучных объяснений Психотерапевта, простодушный искуситель сам молит доктора избавить его от постылого отростка. Мораль сей басни: истинный психоаналитик сумеет заморочить голову любому пациенту, будь то хоть сам дьявол. Еще одна неплохая находка – заслуга художника по костюмам Марии Чернышевой. Элегантное платье с муфтой, в котором Ангел появляется на церемонии награждения своего мужа Психотерапевта, дома легким движением руки превращается в стильную смирительную рубашку.
Так что же – если подобрать искусных вокалистов, добавить динамики и оригинальности в сценическое воплощение оперы, прозвучит ли по-другому опус Ефрема Подгайца? И тут мы подбираемся к последнему рубежу – к либретто.
За основу сюжета своей оперы Подгайц взял рассказ «Падший ангел» знаменитого английского писателя Джона Кольера, долгое время прожившего в Америке. Кольер прославился как автор коротких рассказов, отмеченных столь яркими и своеобычными чертами, что критики даже ввели в обиход новый термин «a Collier story». Кольер – мастер черного юмора, гротеска и абсурда. Он полноправный наследник богатой англоязычной абсурдистской традиции, объединяющей сатиру Свифта, готический роман, фантасмагории Стерна, великосветский гротеск Ивлина Во, макабризмы Мюриэл Спарк, да и много чего другого. Сюда же можно причислить и американца Эдгара По с его полудетективной-полумистической жутью.
В рассказах Кольера искать мораль не стоит, хотя псевдоморали там, по законам абсурда и сатиры, хоть отбавляй. Фантастические ситуации цветут и колосятся на ниве совершенно безобидной, на первой взгляд, житейской рутины. Кольер безжалостно выворачивает наизнанку любые штампы, стереотипы и образчики так называемой житейской мудрости. «Привычные жизненные истории, которые сейчас можно увидеть как у себя дома, так и по телевизору» (гласит буклет к опере), по Кольеру, – и есть тот самый ад, кишащий нелепыми и бессмысленными чудищами всех мастей.
Либретто Льва Яковлева следует рассказу Кольера довольно близко, а некоторые сцены взяты дословно. Бес (у Кольера Дьявол), пожилой непривлекательный господин, домогается юной Ангелицы. Не добившись своего, он зашвыривает ее на Землю, в надежде, что в мире смертных она не устоит перед соблазнами и быстренько распрощается с невинностью. А уж грешная душа по всем законам должна стать добычей нечистой силы. Но планы Дьявола идут прахом, поскольку он не учел существования лукавого племени психоаналитиков. Пациенткой одного из них (а вскоре и женой) и становится наша Ангелица. Когда Дьявол пытается предъявить права на добродетельную супругу, психоаналитик (в опере – Психотерапевт) ловко одурачивает его, пустив в ход свои профессиональные навыки, да вдобавок еще и лишает хвоста. А ведь всякому известно, что бесхвостый Дьявол нежнее ягненка и смиреннее ангела.
Писательское перо Кольера наточено на пошлость во всех ее обличьях, грубых и утонченных, именно с ней он неустанно сражается. Его сюжеты по этой причине – всегда вне времени, в адаптации к современному восприятию отнюдь не нуждаются, как не нуждается в переделке и его предельно точный, виртуозный и беспощадный стиль. Либреттист, впрочем, решается рискнуть. Что же получилось? Кольер нисколько не скрывает от читателя сути пикантного метода, которым аналитик берется лечить свою пациентку от амнезии. Его эвфемизмы вполне прозрачны. При этом роковую черту, отделяющую пошлость от хорошего вкуса, писатель не переступает ни разу.
Либреттисту на этой черте удержаться не удается. «Вам снилась волосатая морковка – хотите вы поговорить об этом?»; «зайдем подальше, войдем поглубже»; «и членам… и членам… и членам их семейств» и прочее в том же роде. Не знаю, удалось ли ему угодить таким образом вкусам современной публики, – все-таки хорошей шутке недостаточно быть ядреной, она должна быть еще и остроумной. Не сдерживаемый строгой дисциплиной стиля, сюжет неизбежно обрывается в столь ненавидимую Кольером пошлость. Когда у абсурда и гротеска выдернуто жало, опера становится мыльной. См. буклет: «до боли знакомая имитация настоящей жизни»…
На фото (podgaits.info): Ефрем Подгайц