«Роделинда, королева Лангобардов» — опера одновременно очень хрупкая и очень нервическая. Вокальные номера центральных партий хотя и лишены запоминающейся мелодичности и броских вокальных эффектов, как арии и ансамбли генделевского же «Юлия Цезаря», производят невероятное впечатление своей психологической напряженностью.
В центре событий, разворачивающихся в конце 7 века нашей эры в Милане, противостояние узурпатора Гримоальдо (тенор) и королевы Роделинды (сопрано), непонятно как потерявшей своего мужа — законного властителя лангобардов — Бертаридо. Гримоальдо страстно добивается «овдовевшей» королевы, которая, не будучи особой робкого десятка, запросто предлагает соискателю для начала убить у неё на глазах её сына — законного наследника престола, — очевидно, понимая, что на эту гнусность Гримоальдо не пойдет.
Тем временем, пока Роделинда столь рискованно, но весьма удачно тянет время, обнаруживается пропавший супруг — настоящий король Бертаридо, сестра которого Эдвидже между делом страстно влюблена в узурпатора Гримоальдо. Бертаридо зачем-то упорно скрывается ото всех, кроме собственной сестры, которая сходу его узнала, несмотря на все старания, и дворянина Унульфо, который одновременно работает и на тех, и на других (то есть двуличному аферисту Бертаридо доверяет, а собственной супруге — нет?).
Все эти малоубедительные игры в прятки заканчиваются тем, что Гримоальдо застаёт Бертаридо наедине с Роделиндой и, обвинив свою вдовствующую невесту в измене, бросает неузнанного (разумеется!) короля в цокольную подсобку. При помощи отважных женщин Роделинды и Эдвидже королю удаётся бежать и спасти от смерти своего первейшего врага — Гримоальдо, заколов покушавшегося на него соискателя руки Эдвидже Гарибальдо.
Понять, почему вся эта канитель должна волновать современного слушателя, мне не удалось, но я предельно чётко ощутил, что три с половиной часа даже очень красивой барочной музыки (плюс два немаленьких антракта), — это есть некоторый перебор, особенно если учесть, что всё действие разворачивается, как в классическом телесериале, между членами одной семьи чуть ли не в одном помещении.
Постановщик спектакля Стефан Уодсворт, грамотно оценив всю трагическую незрелищность бесконечного драматического крещендо речитативов, арий, дуэтов, квартетов и так далее, сделал из этой истерической сериальной коллизии настоящий спектакль даже не большого, а какого-то просто гигантского стиля.
На сцене мы видим огромный просторный интерьер чуть ли не настоящей итальянской виллы XVIII века, конюшню с живой лошадью, внутренний дворик, городскую площадь, подземелье, и всё это в стиле дзеффиреллиевско-раблезианской дотошности в передаче деталей. Глазу, конечно, есть на чем оторваться, ибо кремово-песчано-паточная цветовая гамма своей благообразной прелестью как сводила с ума несколько веков подряд поколения эстетов, так и продолжает радовать своей непреходящей актуальностью (сценография Томаса Линча).
Под стать интерьерному декору и костюмы (художник по костюмам Мартин Паклединаз): не только пышные кринолины, но и ночные рубашки, и простые рубища выполнены с безукоризненным знанием материала и экстравертивной любовью к предмету.
В обрамлении такого пиршества реквизита и тканей, пожалуй, любая, даже самая продолжительная опера будет восприниматься с энтузиазмом — лишь бы глаз не дремал. Хотя, справедливости ради, музыкальная составляющая этой серии представлений спектакля, который почти без перерыва появляется в репертуаре Мет уже седьмой сезон, обладала абсолютно самодостаточной полновесностью.
Оркестр под управлением Харри Бикета звучал просто изумительно: прозрачная лёгкость, изысканная корректность и внимательность к исполнителем по-настоящему очаровывали.
Американское меццо Стефани Блит наполнила партию Эдвидже — сестры Бертаридо — матовым отливом своего тембра, уверенной подвижностью вокала, экспрессивной интонацией и плотными яркими верхами. Из-за некоторого шума звукоизвлечения эту работу Блит сложно называть безупречной, но удовольствие она доставила невероятное.
Контртенор Естин Дэвис в роли Унульфо продемонстрировал плотную звонкость в идеальной гармонии с оркестром и стилем.
Йозеф Кайзер в роли Гримоальдо был сценически хорош и вокально ровен: всё прозвучало комфортно и качественно, но не более того. Незначительный сип в арии «Io gia t’amai» чуть подпортил общее впечатление от этого динамического диапазонного номера. Сыграно же было всё, как обычно, блестяще.
Один из моих любимых контратеноров Андреас Шолль исполнил сегодня партию Бертаридо. Речитатив и ария сверженного короля у собственной могилы переливались яркими полновесными верхними форте, нежными пиано, хоть и лишенными «мяса», но звучащими всё ещё бесподобно. Вместе с тем, общее «слуховое» впечатление от сделанной Шоллем работы, как это ни странно, — профессиональная монотонность, хотя в дуэтах и ансамблях певец звучал роскошно, продемонстрировав лёгкое владение голосом на сложнейших пиано.
Китайский бас-баритон Шеньянг, исполнивший партию Гарибальдо, порадовал хорошими низами, обертоновой цветастостью середины, идеально сфокусированным звукоизвлечением и какой-то образцово-итальянской культурой звуковедения.
Исполнительница главной партии — Рене Флеминг — не перестаёт меня изумлять: специфика воздействия её феноменального вокала не поддаётся никакому разумному объяснению. Чуть хрипловатая бархатистость тембра, «плавающие» центры звукоизвлечения, неэстетическая суховатость межрегистровых переходов непонятным образом сочетались сегодня с чистейшими верхами, точнейшей фразировкой, драматической самоотдачей и стопроцентным попаданием в стиль. Несмотря на всю сложность партии Роделинды Флеминг не без труда, но вполне убедительно справлялась с её нотным рисунком. Особенно удался певице построенный на кружевном сочетании пиано и пианиссимо «выходной монолог» «Ho perduto il caro sposo».
В итоге, несмотря на сюжетную монотонность, превращенную изысканностью генделевского гения и стараниями либреттиста Николы Франческо Хайма в событийную перегруженность (хорошей музыки много — толку от неё на сцене никакого), опера «Роделинда» именно в постановке Стефана Уодсворт не только звучит, но и выглядит безусловным шедевром, хотя с необходимостью хоть каких-то щадящих купюр, в пользу которых уже высказывались некоторые критики, не согласиться практически невозможно.