12 марта исполнилось 75 лет знаменитому тенору, народному артисту СССР Зурабу Соткилаве. В дополнительных рекомендациях и представлениях артист не нуждается — он из тех редких героев оперы, которые широко известны всем в нашей стране. Почти полувековое служение опере, многочисленные концерты по всему миру, снискали Соткилаве любовь публики и заслуженную славу. На следующий день после своего бриллиантового юбилея певец ответил на вопросы OperaNews — это интервью мы предлагаем вниманию наших читателей.

— Зураб Лаврентьевич, прежде всего, хотели бы Вас поздравить с замечательным юбилеем, пожелать крепкого здоровья и еще многих лет творчества!

— Я в шоке после вчерашнего дня: никогда не думал, что будет такое внимание оперному певцу! Все телевизионные каналы, особенно Первый, который не любит ни классических певцов, ни классическую музыку, уделили моей персоне столько внимания – я просто потрясен. Столько приятных слов – я думал, что уже на тот свет отправился (смеется), обычно так только про мёртвых уже говорят – исключительно хорошо. Со всех городов, со всей России шли поздравления.

— Это же хорошо, что такое внимание к оперному певцу в России, значит, это нужно людям…

— Да, значит не зря я потрудился в эти пятьдесят лет.

— Хотели бы поблагодарить Вас, что в эти суматошные дни нашли время для беседы с OperaNews.

— Да с большим удовольствием! А в своё время я посотрудничал с американским OperaNews: они со мной сделали фотосессию, два дня мучали, так как в планах были мои выступления в Америке, дебют в «Метрополитен». Ливайн меня услышал в Чикаго, когда я выступал в Реквиеме Верди – это был большой тур по США в 1979 году, посвященный 80-летию Юджина Орманди. После этого на 21 января 1980-го было назначено моё прослушивание в «Мет», Ливайн хотел попробовать меня уже на нью-йоркской сцене, но события в Афганистане закрыли для советских вокалистов Америку на долгих семь лет.

— 12 мая в Большом театре состоится гала-концерт в Вашу честь. Не откроете секреты, что там нас будет ожидать?

— Я буду петь то, что в Москве почти нельзя услышать. Это две сцены из «Друга Фрица» Масканьи, с Маквалой Касрашвили, своей многолетней и любимой коллегой спою сцену из «Сельской чести», а также прозвучит весь четвёртый акт «Отелло» — моей любимейшей оперы, за которую я получил звание академика в Италии.

— Судя по самому факту Вашего концерта на сцене Большого, родной театр не обидел своего многолетнего премьера, здесь у Вас всё хорошо.

— Нет, обижаться грех. Два года назад у меня была травма, после которой принимать участие в спектаклях мне стало непросто, поэтому я принял решение покинуть штат театра: администрация не хотела меня отпускать, мой ныне действующий контракт истекает только в июне этого года. Но это было мое решение сообразно новым обстоятельствам. Театр присвоил мне звание пожизненного солиста Большого театра наряду еще с тремя моими коллегами – Нестеренко, Образцовой и Касрашвили.

Так что никаких обид с обеих сторон. Сравнивать сегодняшний Большой и театр 60-80-х годов невозможно, это будет профанацией. Я критиковал театр, руководство в ряде случаев, делал в прессе нелицеприятные заявления. Конечно, это не нравится, но до скандалов дело не дошло, наказывать меня администрация не стала. Я им за это благодарен (смеется).

— В Большом Вами сделано очень много – пройден огромный творческий путь, спето столько партий. Осталось ли что-то из задуманного нереализованным?

— Почти нет: из того, что я хотел спеть, я сделал всё. Может быть, лишь партия Германа – единственное, от чего я в свое время отказался. Я начал учить эту партию немножко рановато – в 1974-75 годах, и мой педагог, и Зураб Анджапаридзе тогда отговорили меня, сказали, что не стоит за это браться сейчас, что такая трудная партия очень утяжеляет голос и после неё петь «Бал-маскарад», «Трубадур», «Аиду» будет очень тяжело. Чайковский и вообще русские композиторы очень сильно нагружают голос на переходном регистре – эмоциональное и голосовое напряжение очень большое. У Верди и итальянцев ведь совсем не так, они дают переходной регистр так нежно, кантабиле, что после этого идти наверх одно удовольствие. И это касается не только теноров – в женских партиях тоже самое – в «Иоланте», «Пиковой даме» — это петь совсем не просто. Всё это надо делать очень осторожно, владея только уже очень хорошо технической стороной вокала.

Я тогда был еще очень молод, естественно опасался за голос и послушался своих наставников. Чуть позже был Отелло, партия также непростая, затратная, ее я готовил уже во всеоружии, и готовил эту партию три года, так как у Покровского уже давно был прицел на меня, как на исполнителя этой роли. Полгода длился уже сам репетиционный процесс работы над «Отелло»: это были самые тяжелые, но и самые счастливые дни моей творческой жизни. Я получал огромное удовольствие от того труда, что я делал, и конечно от общения с такими великими людьми как Покровский и Светланов.

— Вы ведь пели эту партию довольно долго?

— Да, я спел больше ста спектаклей «Отелло». Много довелось ее исполнять в Италии. Отелло – коварная партия, она провоцирует к крику, и традиция такая есть – мощного, брутального пения, прежде всего, когда вспоминают трактовку Марио дель Монако. Но на самом деле это не совсем так. Мощь голоса, некоторая форсировка требуется, пожалуй, только в выходе героя, в «Esultate!» В остальном в партии много пиано и легато, где надо петь нежно, трепетно, особенно это требуется в первом дуэте «Gia nella notte».

— Трудно Вам в своё время далось решение перейти в Большой? Уезжать из Грузии в холодную Москву, наверно, не хотелось…

— Климата я не боялся, но ответственность, конечно, была немалая. После конкурсов «Золотой Орфей» и имени Чайковского, где я стал лауреатом, меня часто стали приглашать в Большой. Я пел здесь, например, в концерте, посвященном 100-летию Собинова – замечательный был вечер с участием Атлантова, Норейки и моим. Мне предложили выступление в «Кармен» и 23 декабря 1973 года я дебютировал в Большом театре. Условия были предоставлены шикарные: я имел каждый день репетиции, три оркестровые, со мной лично всё проходил Покровский. И он уже тогда думал об «Отелло», за четыре-пять лет до премьеры. А я немного оттягивал – чтобы голос еще повзрослел, чтобы еще набраться мастерства.

— На родине, в Грузии, приходится бывать?

— К сожалению, редко, раз в год, а то и меньше. И всегда хочется приехать с новой программой, показать, что достигнуто за период, прошедший с прошлой встречи. Последний раз пел на родине в прошлом году, в «Набукко». А сейчас готовлю новую программу, которую буду очень много катать – по Уралу, Сибири, Прибалтике, надеюсь, покажу ее и в Грузии. Это как раз то, что я хочу представить в Большом театре 12 мая, плюс итальянские песни.

— Вы немало пели по миру. Какие из зарубежных гастролей самые памятные?

— Мне памятно сотрудничество с «Sony»: я был первым советским певцом, с кем стала работать эта фирма. Конечно, незабываемы выступления в Италии с «Отелло». Итальянцы очень ревниво относятся к этой партии, Отелло-неитальянец – это всегда воспринимается подозрительно, и завоевать в этой партии успех в Италии – большое дело. На первой сценической репетиции хор и оркестр мне аплодировали, т.е. я завоевал успех у итальянских музыкантов, не просто у публики. Это было счастье, просто незабываемо, и это случилось в болонском театре «Комунале». Это было очень важно и с психологической точки зрения: я ещё больше почувствовал веру в себя, в свои силы и возможности. Постановку «Комунале» потом много возили по Италии – я объездил всю страну, пел во многих театрах.

— Большой театр недавно открылся после реконструкции. Что пожелаете родной сцене: каким путём идти, какую модель избрать?

— Большой театр был таким великим храмом искусства, таким прекрасным местом, что я бы хотел, чтобы осталось так, как было раньше, чтобы всё вернулось... Видите, получается, что я опять буду критиковать. Но как иначе?

Они расширили оркестровую яму – и сразу изменилась акустика, разумеется, не в лучшую сторону. Что получилась – яма широкая, следовательно, никакой концентрации, звук летает во все стороны, плохо отражается, так как борта низкие, а ведь в старых итальянских театрах борта всегда высокие, дирижера почти совсем не видно – и это не случайно, это очень важно для акустики, для отражения звука. Пришлось делать подзвучку оркестру, так как хору и солистам его на сцене не слышно. Усилили оркестр – нарушился баланс с певцами, следовательно, на сцене тоже нужна подзвучка. Ну что это за оперный театр! Микрофонное усиление – это уже не опера, это профанация.

В отношении репертуара я консервативен. Такие спектакли Покровского как «Мёртвые души», «Игрок», «Отелло» и многие другие были гениальны, их надо восстановить, они должны идти в Большом. Гергиев недавно привозил свои, современные «Мертвые души» — ну это же детский лепет по сравнению с тем спектаклем Покровского! Молодой режиссёр что-то ищет, конечно, но это абсолютно не тот уровень. Стратегия на возрождение золотого фонда Большого – вот, что нужно театру!

Большой должен быть эталоном музыкального театра, а хороших постановок никогда много не бывает, настоящих удач. А спектакли Покровского – были именно настоящими удачами! Еще одна стратегическая линия – это русские оперы. Сколько их – огромное количество, замечательных, есть гениальные, есть просто достойные. Где они, почему не идут, почему не ставятся? Как говорил мне Дзеффирелли: нельзя трогать эти иконы Большого, такие спектакли как «Борис Годунов», «Хованщина» и другие, это великие произведения театральной режиссуры, сценографии и они должны бережно сохраняться, всегда быть в репертуаре. К сожалению, старшее поколение певцов не слушают, не прислушиваются к нашим советам, мнению. И напрасно.

— Все помнят и знают Вашу деятельность на телевидении, когда Вы вели программы, посвященные опере, комментировали оперные постановки. Но одно Ваше высказывание несколько разделило меломанов: я имею ввиду замечание о Хуане Диего Флоресе в «Дочери полка» Доницетти.

Конечно, я признаю мастерство этого певца, для определенного репертуара, для Россини прежде всего, он очень хорош. Но для меня эталоном звучания высокого мужского голоса были всегда совсем другие певцы. Я сам пел другой репертуар и в другой манере, у меня другой голос, и, конечно, слишком лёгкий и небольшой тенор Флореса мне лично не доставляет большого эстетического удовольствия.

— Педагогика занимала и занимает большую часть Вашей жизни. Как сегодняшние студенты? Довольны Вы ими?

— Я вполне удовлетворен своей педагогической деятельностью, у меня многие из моих учеников сделали хорошие карьеры, вплоть до самых первых театров мира. Из прошлых лет, это, прежде всего, Володя Богачёв с феноменальной мировой карьерой, в 26 лет дебютировал в «Метрополитен», в 28 спел «Троянцев» в «Ла Скала», хотя я ему говорил, что это рано, не надо такую тяжёлую партию петь. Но он очень хотел выступать на миланской сцене, а дебютировать предлагали только в такой роли, и он рискнул. Среди моих учеников Владимир Редькин в Большом, Александр Федин, который уже много лет поёт в Кёльнской опере. Я хорошо потрудился и на педагогической ниве, и с большим удовольствием продолжаю заниматься этим и сегодня.

35 лет я уже в Московской консерватории. Был период, когда я уходил, но семь лет назад решил вернуться. Ученики очень радуют, много хороших студентов, а есть просто стопроцентные попадания. В первом моем выпуске после возвращения – Алексей Долгов, тенор, который теперь очень широко востребован во всём мире. Также я горд за Амалию Гогешвили, ныне солистку Театра Станиславского. Нынешний мой выпуск тоже очень удачный, например, Майрам Соколова, прекрасное меццо, большой успех уже снискала во Франции, хотя еще студентка. Очень перспективный у меня сейчас ученик, уже тоже его взяли в театр Станиславского – Артём Сафронов, 23 года всего парню. Очень хороший баритон растет – Максим Перебейнос. Сейчас я набрал двух девушек по принципу «музыкальная, умная, но безголосая», и вытягиваю из них голоса. И уже есть хорошие результаты – запели, превращаются в голосистых.

С голосом можно что угодно сделать – по силе, красоте, тембру, тесситуре – если педагог знает, как технически этого достичь. Для меня важнее, чтобы певец был с мозгами, восприимчивый и с неиспорченным вокальным аппаратом. Иногда бывает, берешь певца с прекрасным голосом, но уже есть дефект, и ты все пять лет в консерватории борешься только с этим – как этот дефект устранить: это всегда бывает очень мучительно. Переучивать сложнее, чем научить с нуля.

Беседовал Александр Матусевич

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru