Центр оперного пения Галины Вишневской сделал царский подарок московским меломанам: в прошлую субботу в Большом зале консерватории пела Чечилия Бартоли. Именно Центр Вишневской выступил в роли организатора нынешних гастролей итальянской дивы, в ходе которых она выступила также в Петербурге и Казани. За это ему меломаны трёх российских городов, конечно же, благодарны – даже, несмотря на астрономические цены на билеты. Но иначе, видимо, и быть не может: Чечилия Бартоли — это сильно раскрученный бренд, это очень дорогая певица. Московский концерт должен был состояться еще 26 октября прошлого года, но был перенесён по болезни исполнительницы.

Данный приезд — уже четвёртый визит певицы в Россию, начиная с 2001 года, когда она впервые выступила в тех же стенах, что и сейчас. На этот раз в Москве Бартоли представила программу, которую уже записала ранее — альбом «Sacrificium» хорошо знаком поклонникам творчества вокалистки во всём мире.

Бартоли исполнила одиннадцать арий основной программы и четыре на бис — арий композиторов неаполитанской оперной школы, предназначенных в свое время для кастратов, почти совершенно сегодня неизвестных не только широкой публике, но и продвинутым меломанам. Лишь «Lascia la spina» Генделя из оратории «Триумф времени и разочарования» (и попавшая туда из «Ринальдо» — обычное дело для композиторов той эпохи и для Генделя в том числе) на слуху, в отношении прочих сочинений Порпоры, Броски, Верачини, Винчи, Лео, Арайи, Грауна и Кальдары Бартоли является подлинной первооткрывательницей.

Неизвестный репертуар, чужой язык, эстетика давно ушедших веков — почему же искусство Бартоли так востребовано сегодня? Успех примадонны длится уже более двух десятилетий и интерес к ее творчеству не ослабевает. Немалую роль в этом, конечно, сыграли усилия дискографического монстра «Decca», с которым эксклюзивным контрактом Бартоли связана все годы своей карьеры: именно «Decca» первоначально раскрутила певицу, продолжает агрессивно рекламировать ее и сегодня. Но наивно было бы думать, что Бартоли — только дискографический феномен (каковых, кстати, сегодня немало), оказывающийся несостоятельным в концертном зале. Отнюдь: искусство певицы убеждает, она полностью владеет той территорией музыки, которую выбрала для своей специализации.

Всё-таки первый и краеугольный камень этой головокружительной карьеры — это мастерство, техническое совершенство, которым владеет певица. Голос её невелик, он ближе к камерному формату, но в акустически практически идеальном БЗК и в сопровождении цюрихского камерного оркестра старинных инструментов «La Scintilla» это не создаёт вообще никаких проблем. Возможно, первые звуки, источаемые Бартоли, несколько разочаровывают — на ее пение надо настроиться, к нему надо прислушаться, приспособиться, понять, что тотального «полива» звуком, неистовых децибелов не будет. Но после одной-двух арий, акустический баланс устанавливается, и более об этом не вспоминаешь.

Техническое же совершенство певицы по-настоящему обескураживает: человек так петь не может. По крайней мере, не должен. Эти бесконечные пассажи в головокружительных темпах, это неимоверное по продолжительности дыхание, эта исключительная интонационная и ритмическая точность — если бы на сцене был «поющий автомат», некая диковинная машина, механический соловей китайского императора из сказки Андерсена, в это чудо ещё можно было бы поверить. Но чтобы так пел всего лишь человек, наша современница, римлянка 1966 года рождения — нет, это определенно из области фантастики. Однако, поверить приходится: перед нами не компакт-диск, на котором кудесники из звукозаписывающей студии могут сотворить любое чудо, но живая женщина, делающая что-то совершенно невозможное. Вот уж кто воистину имеет право на репертуар кастратов-виртуозов: полнокровный, интонационно безупречный, технически безукоризненный голос Бартоли не идёт ни в какое сравнение с неубедительным фальцетным звукоизвлечением столь модных по нынешним временам контратеноров.

Сравнение с виртуозным, но всё-таки бездушным автоматом слишком грубо. В пении Бартоли есть чувство, эмоция, отношение. В бравурных колоратурах, конечно, технический блеск доминирует — по другому в этой музыке 18 века и быть не может, за это ее и предали анафеме в веке 19-м. Но в напевных «плачах», лирических, ламентозных ариях Бартоли уже не сверкает эквилибристикой, но предстает очень тонкой певицей, чья вокализация задушевна, трогает за живое. Бартоли умеет играть разными красками своего красивого меццо, её пение тонко нюансировано, едва заметные оттенки тембра и динамики складываются в общую картину рафинированного и одновременно очень прочувствованного музицирования.

Во всей программе, на мой взгляд, наиболее удачны были именно арии, не зацикленные на цирковых пассажах: техническому совершенству колоратурных каскадов поражаешься, но они достаточно быстро утомляют. А вот спетые с огромным чувством такие арии как, например, «Misero pargoletto» Грауна (ария Тиманта из оперы «Демофонт»), «Quel buon pastor» Кальдары (ария Авеля из «Смерти Авеля»), «Quanto invidio la sorte… Chi vive amante» Винчи (ария Эриксены из оперы «Александр в Индии») и «Nobil onda» Порпоры (ария Аделаиды из одноименной оперы) по-настоящему проникают в душу и запоминаются надолго. Поражаешься выносливости вокального аппарата дивы: полтора десятка сложнейших арий и — никакой устали в звуке и в эмоциях, казалось, что Бартоли готова еще петь и петь столько, сколько попросят.

Второй важнейший момент ее выступления, эпатирующий публику и одновременно берущий ее в плен, это то, как артистически всё преподнесено. После увертюры из оперы Порпоры «Мерид и Селинунт» на сцене появляется она — в чёрном плаще, подбитым красным атласом, в ботфортах и треуголке, в белом жабо, словом, одета по моде века кастратов, причем в мужском варианте. Отвешивает глубокий поклон залу и небрежно бросает головной убор в сторону. Эффектно? Ещё бы! Публика ревёт и рукоплещет. На таких эффектах держится весь концерт. По мере чередования номеров Бартоли разоблачается — после шляпы скинут плащ, затем камзол, жилет — стриптиз да и только. Потом начинается обратный процесс: в брючном костюме белая блуза сменяется на золотую, а потом появляется неимоверная красная юбка-шлейф и в финале — гигантские красные перья, наподобие павлиньего или страусиного хвоста, прикрепленные у певицы за спиной.

Добавьте к этому необычайно живую мимику Бартоли, лучезарную улыбку, активную жестикуляцию, ее перемещения по сцене вплоть до пробежек и подпрыгиваний — шоу одного артиста в полном смысле слова. Но кто упрекнёт её за это? В конце концов, и барочный театр кастратов был далёк от пуританских канонов академизма второй половины 19 — первой половины 20 веков, он и был — настоящим шоу, театром развлечений и удовольствий. И, надо отдать должное, Бартоли делает всё это очень элегантно, вкус ей не изменяет нигде. В этом тоже кроется секрет успеха Бартоли у современной аудитории, столь падкой до шоу разного качества. А шоу Бартоли, конечно же, качества очень высокого.

Громоподобные и нескончаемые овации, многочисленные по нынешнем временам бисы (аж четыре штуки после такой-то неимоверно сложной и продолжительной программы! — ещё одно чудо в эпоху, когда иной вокалист споёт в своём сольном концерте всего четыре арии, и — никаких бонусов), море цветов, возбуждённая толпа у сцены, требующая автографов «прямо здесь и сейчас», пара молодых людей, запрыгнувших на сцену, целующихся и фотографирующихся с певицей на глазах у всего БЗК… Бартоли была, судя по всему, не против, охрана не мешала. Некоторыми своими элементами концерт явно выбивался из академического формата и сильно смахивал на то, что мы обычно привыкли видеть совсем на других сценах… Чечилию Бартоли можно было бы обвинить в попсовости и популизме. Если бы не её искусство самой высокой пробы.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru