Саморазоблачение как способ самовыражения
Владимир Юровский оправдывается!
3529
0
Наш журнал следит за творческой деятельностью Владимира Юровского давно. Еще в 2000 году, когда широкой публике в России он был известен мало, мы опубликовали статью о многообещающем начале его дирижерской карьеры. С тех пор прошло много лет, дирижерская династия Юровских (отец и два сына) стала весьма популярной на Западе и в нашей стране, что нашло отражение, в том числе, в интервью Михаила и его младшего сына Дмитрия на страницах Операньюс.
И вот жизнь дает нам новый информационный повод поговорить о Владимире Юровском, старшем сыне Михаила. Нельзя сказать, чтобы повод этот был особенно радостным — речь пойдет о печально нашумевшей премьере «Руслана и Людмилы» в Большом театре. Но ничего не поделаешь — «из песни слова не выкинешь»!
И все бы ничего, может быть и не стоило возвращаться к уже сказанному-пересказанному про эту скандальную постановку, если бы не одно из недавних интервью Владимира, поразившее меня своей, мягко говоря, «своеобразной» логикой, а также удивительной для музыканта-профессионала спецификой художественного мышления!
Первое, что бросается в глаза — дирижер оправдывается! Он пытается найти внешние причины столь неоднозначной реакции публики и музыкальной общественности на премьеру. И как он это делает? На достаточно простой вопрос интервьюера о противоречивости отзывов на постановку (всем понятно, что речь идет, прежде всего, о режиссерской концепции), следует ответ (цитирую):
Постановка, безусловно, спорная, но не будем забывать, что на время своего первого проката она была недоделана, «недопечена».
(из дальнейшего текста ясно, что маэстро сетует на недорепетированность, недостаточную отшлифованность спектакля, что это был «полуфабрикат» — прим. ред.).
На совершенно естественное возражение собеседника – мол, сколько не репетируй, «но мизансцены принципиально не поменяются, и попугай останется попугаем, а не котом ученым…», — следует реплика, которую должно привести целиком (цитирую):
Наше представление о Глинке как об исконно русском композиторе в значительной степени сформировано под влиянием сталинской идеологии. Глинка — гораздо более западный композитор, чем нам кажется, и сопоставим во многом с Вебером.
Эти ответы Юровского достойны того, чтобы их разобрать «по косточкам». Даже его собеседник, которого нельзя заподозрить в нелояльности к маэстро, был удивлен первым из них. Здесь и комментарий будет излишним. Но второй «пассаж» про Глинку, оставшийся без реакции интервьюера, нам оставить без внимания нельзя.
По «логике» Владимира Юровского получается, что у критиков постановки претензии были не к извращению художественного смысла произведения, стилистики музыки, а к тому, что так нельзя ставить именно русскую оперу! Но Глинку, получается, можно, ибо он не вполне русский по духу композитор!
Оставим на совести дирижера эту характеристику композитора саму по себе и ссылки на «сталинскую идеологию», словно не было задолго до товарища Сталина эстетики «Могучей кучки», трудов Одоевского, Стасова и др. Хотя и тут есть что возразить. Например, что при всех генетических связях с европейскими традициями (прежде всего, итальянскими, если речь идет об опере), Глинка — русский композитор не только по сути, но и по своему месту в развитии отечественной музыкальной культуры. Если же Юровский имеет в виду историческую роль Глинки в становлении национальной оперы, аналогичную веберовской в Германии, то, во-первых, это надо формулировать точнее, а во-вторых — какое это имеет отношение к возможности конкретной его театрально-режиссерской интерпретации в духе постмодерна? Принципы постмодернизма не имеют национальных границ, как и вообще художественные проблемы интерпретации оперы, связанные с имманентными свойствами этого синтетического жанра и музыки, лежащей в его основе, — это, между прочим, очевидно как апологетам, так и критикам постмодернистского подхода.
Итак, подытожим — Юровский как бы признается нам, что полагает, что западных композиторов можно корежить в духе «режоперы», а русских нет, разве что «нерусского» Глинку. Такая вот логика. Напрашивается вопрос — а как быть с другими постановками Чернякова («Борисом» Мусоргского или «Китежем» Римского-Корсакова), который работает, по выражению Юровского, с большой «степенью точности»? Хочется также узнать, где ж, в каких «консерваториях» учили такой эстетике?..
Эх, если бы этим все и ограничилось! Но нет, дальше тоже есть кое-что любопытное. Так, в заголовок интервью вынесена сакраментальная фраза дирижера: «Одной Москвой мировая общественность не ограничивается». Мол, на Западе постановку приняли положительно. Здесь, как говорится, «унтер-офицерская вдова» отдыхает! Из контекста вытекает, что для Юровского главным критерием качества являются не собственная художественная совесть и принципы, а как воспринимают «изделие» на продвинутом Западе! Таким образом, он сам расписывается в том, что все делается не по велению души и в соответствии с эстетическими воззрениями художника, а на продажу. Надо заметить, что и лексикон его в интервью — постановка «недопечена», «прокат», «полуфабрикат» — скорее из области торговли, нежели искусства. Как говорится, оговорочки «по Фрейду»…
Рекомендуем
0
0
Всё об опере в России и за рубежом
