Уже сама идея проведения фестиваля одной оперы у подножия священной Масады является незаурядной: сооружение в пустынной местности грандиозного амфитеатра на сорокаградусной жаре, которая даже после захода солнца не желает отпускать раскаленные камни, монтировка декораций, световых установок и, наконец, полноценный репетиционный процесс – кажутся абсолютно невероятными в климатических условиях прибрежной территории Мёртвого моря. И если предыдущие представления «Набукко» и «Аиды» больше походили на светомузыкальные инсталляции, то в этом году Израильская Опера Тель-Авива решила представить полноформатный спектакль, грандиозность которого немыслима на обычной театральной сцене. Удивительно, но те фантастические цифры, которыми поражал пресс-релиз фестиваля накануне первого показа оперы «Кармен» Ж. Бизе, в своём реальном воплощении с трудом кажутся реальностью: настолько гармоничным, цельным и по-своему камерным оказалось действо, задуманное ветераном классического оперного театра Джанкарло дель Монако, осуществившим новую постановку знаменитой оперы в столь невообразимых условиях.

Восемьдесят тонн реквизита, не считая десяти тысяч кубометров обыкновенного пустынного песка, специально привезенного для сооружения рельефных насыпей и вполне натуральных дюн. Десять скаковых лошадей и даже семь осликов оживляли нереальное в своей реальности действие. Тридцать тонн сложнейшего светового и акустического оборудования, позволяющего корректно балансировать звук, донося малейшие вокально-инструментальные нюансы до каждого из семи с половиной тысяч мест в «зрительном зале» под открытым небом.

Нельзя не отметить, что в плане звукопередачи фестиваль в Масаде — одн из самых совершенных опен-эйр-мероприятий, которые мне довелось посетить в своей жизни (непревзойденным, однако, остаётся уникальная акустическая система Брегенцского амфитеатра на Боденском озере). С первых звуков увертюры не покидало ощущение, что ты находишься на съемочной площадке: настолько кинематографично выглядела мизансценная структура спектакля, придуманная дель Монако, с невероятной убедительностью распорядившимся гигантской армией артистов хора, балета и миманса, ведь каждое представление сопровождалось участием почти двух с половиной тысяч человек, из которых около восьмисот почти постоянно находились на сцене и в оркестровой яме! Но в новой работе, представленной фестивалем, поражал не только масштаб, но и качественная актуальность проверенных временем классических форм декодирования драматического содержания одного из величайших оперных произведений всех времен и народов.

Центральный акцент оформления был сделан на яркие «аутентичные» костюмы (художник по костюмам – Хесус Руиз) и грамотно расставленные световые акценты (художник по свету – Буэно Ави-Йона). В этой тонкой оформительской палитре наряды участников преображаются, меняя оттенки в зависимости от освещения и передавая разные грани эмоционального настроя не только героев, но и окружающих их статистов и хора. Блестяще инсталлированный в сценическое повествование ансамбль танцоров фламенко (хореограф – Карлос Вила) с первых тактов берёт на себя функции рассказчика, не только иллюстрируя волшебную музыку Бизе, но словно обрамляя разворачивающуюся на сцене трагедию. К слову, идея свободы, раскрепощенности и независимости, флагманом которых выступает в опере оромантизированный образ «фабричной девчоночки» Кармен, приобретает в этой постановке особое звучание: недаром перед каждым началом оперы звучит гимн Израиля, а посреди задорного детского хора в первом акте наряду с испанским флагом над головами детишек неожиданно взвивается сине-белый флаг со звездой Давида. Да и в самом пластическом рисунке главной героини мы видим не столько обольстительного самодовольства, сколько энергетической неукротимости, которая не может не завораживать. И в этой связи показательно решение финального объяснения Кармен и Хосе, которые словно оказываются на арене в окружении огромного количества «зрителей», пришедших посмотреть на корриду настоящих человеческих страстей.

Эта мизансцена моментально стирает грань между подмостками и зрительным залом, а экстатические реплики героев приобретают невероятно актуальное значение и мощнейшую убедительность, будучи помещенными в формат набивших оскомину телевизионных ток-шоу. Удивительно, что реплики Кармен лишены провокационной настырности. В них слышится усталость от неизбежности поражения. Она будто понимает, что не только Хосе, но и Тореодор – не последний мужчина в её жизни, который будет претендовать на её свободу и жизнь. И тот жест с кольцом, который всегда казался мне самым этически проигрышным поступком взбалмошной цыганки, в таком контексте выглядит разрывом не с бывшим любовником, а с миром, в котором ей, Кармен, не суждено обрести гармонию абсолютной свободы и всепоглощающей страсти. Разумеется, главной героине ничего больше не остаётся, как самой броситься на нож, которым угрожает ей Хосе. Кармен, играя в корриду с собственными страстями, погибает одновременно и как тореро, и как загнанный в ловушку бык. Эта объемность и многогранность прочтения известного образа не изумляет своей неожиданностью, но идеально вписывается в общую концепцию режиссёрской интерпретации, в которой свобода выбора важнее предопределенности и смирения с непреодолимой заданностью.

Разумеется, без блестящих актёрских работ полноценно передать эту мысль было бы невозможно даже при корректной передаче всей многослойной структуры режиссёрского замысла. И здесь главной удачей спектакля нельзя не назвать Нэнси Фальолу Херреру – исполнительницу партии Кармен. Несмотря на «сухощавые» низы и незначительные нюансы интонирования, певица не только обладает красивым тембром и устойчивым вокалом, абсолютно подвижным в верхней части диапазона, но и виртуозно справляется с драматическим рисунком роли. Её Кармен не только свободно владеет кастаньетами, но и выглядит не примадонной, не легендой, а живым человеком, ненасытно влюбленным в жизнь. Даже сцена гадания на картах, в которой Кармен должны бы понять, что обречена, она пытается гнать от себя дурное предзнаменование, потому что в тот момент ещё не готова к гибели, которую чуть позже уже воспринимает не как собственную обреченность, а как вызов, как победу. Эти нюансы эволюции образа Херрера передаёт просто мастерски. Одной из самых запоминающихся становится сцена разочарования в Хосе, который устремляется прочь от возлюбленной по зову гарнизонной трубы. Всего парой жестов актрисе удаётся выразить всё отчаяние очередного самообмана, и финальное самоубийство становится манифестным протестом против обусловленности окружающего её мира, в котором чувства тщеславия, жадности или служебного долга удушающе губительны для её абсолютно свободного нрава.

Марко Берти в партии Хосе выглядит уставшим тюфяком, в котором Кармен вдруг пробуждает море чувств, главным из которых становится страх потерять свою новую зависимость. Это интересное преломление образа, не столько ревнивого, сколько слабого и беззащитного, заключается в том, что для Хосе выбор между службой и любовью к Кармен – это выбор не между несвободой и свободой, а выбор между двумя несвободами – служебной (рассудочной) и любовной (эмоциональной). Кармен не может повлиять на сложившуюся, устоявшуюся природу своего избранника, и, отчасти, поэтому испытывает чувство разочарования – обоюдного разочарования в окрыляющей силе своих чар и в приземленной зашоренности Хосе. Как певец Берти обладает роскошным обертонистым тембром лирической мягкости. Однако верхние ноты не всегда устойчивы, а местами съезжают в нос, тогда как открытые гласные звучат с душещипательной надрывной дрожью, а межрегистровые переходы на пиано отличаются изысканной аккуратностью.

У Бригиты Келе, исполнившей партию Микаэлы, мягкий округлый сливочный тембр словно не выдерживает драматичного напряжения, хотя рисунок роли покинутой невесты Хосе в целом не отличается от традиционного прочтения, и во второй части спектакля на верхах появляется мяукающий призвук, а на легато – отчётливое дребезжание. Вместе с тем внешность певицы и её актерские данные позволяют создать абсолютно цельный и законченный образ.

Дарио Солари, выступивший в партии Эскамильо, поразил не только теноровой легковесностью своего голоса, которая, впрочем, не отменяла тембровой красоты последнего, но и прекрасной округлой фокусировкой звука, и грамотной драматической игрой, несмотря на бутафорскую условность проявления тореровской брутальности, местами выглядевшей даже комично.

Оркестр под управлением Дэниеля Орена ювелирно проговаривает мельчайшие оттенки эмоционально-звуковой вязи партитуры, в нескольких местах существенно убегает от хора, но качество звучания при имевшей место звукопередаче нареканий никаких не вызывало.

Хор Израильской оперы в сцене выхода работниц табачной фабрики почему-то будто засыпает, но в дальнейшем выходит из медитативной стагнации и звучит весьма достойно. Особо стоит отметить детский хор «Анкор», принимавший участие в спектакле: детские голоса со сцены практически перекрывали подзвучку, чем вызвали заслуженные овации многотысячной аудитории.

Но самым ярким впечатлением от спектакля для меня в который раз стало осознание того, что в умелых руках настоящего профессионала любой запетый шедевр, любая заштампованная система образов и выразительных средств легко превращается в ярчайшую палитру актуальнейших смыслов и незаурядных идей. Идей, которые выливаются не из вымученного горнила псевдоинтеллектуальной модернизации, а из простых, доступных форм классического искусства, которое так легко и так безапелляционно проникают в душу и сердце каждого, готового сопереживать и сочувствовать. Не знаю, почему, но именно в финале этой постановки Джанкарло дель Монако я по-настоящему, наверное, впервые в жизни сочувствовал Кармен, пытаясь справиться с комом в горле. Именно в этом прочтении мысль о недостижимости идеалов абсолютной свободы с такой пронзительной отчётливостью была выражена не в рамках назидательной дидактики, а как демонстрация отчаянной тоски одного из самых красивых и самых красочных воплощений этой фантастической иллюзии человечества…

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru