Мюнхенское «Кольцо нибелунга»: «Зигфрид»
3350
0
С точки зрения художественной безупречности, именно «Зигфрид» в новой версии вагнеровской тетралогии, представленной в Баварской опере режиссёром Андреасом Кригенбургом и художниками Харальддом Тором и Андреей Шраад, вызвал чувство безоговорочного приятия как у публики, так и у тех критиков, с кем мне удалось пообщаться после спектакля. И даже скучноватая вступительная пластическая инсталляция из огненной толпы людей в белом, из которой, как искры из печи, выскакивают то мужчины, то женщины, не смогла испортить впечатления об этом спектакле. Сама по себе идея пародийного преломления одной из самых нудных и неудобоваримых частей «Кольца» даже при первом приближении кажется настоящей находкой, ибо всерьёз драматизировать происходящие в этой «мальчиковой» драме события весьма рискованно. Во-первых, в «Зигфриде» слишком уж много всякой активно молчащей или упоительно поющей живности: и медведь, и птичка, и змей Фафнер, изображение которых на сцене непременно снижает и без того невысокий градус убедительности всего происходящего.
1/14
Во-вторых, сам мир главного героя, который в рамках не только современного, но и давнопрошедшего восприятия просто пубертатный обалдуй, лишенный страха в силу примитивной безответственности, не вызывает у нормального человека ни малейшего сочувствия. И вот именно эта мировоззренческая незрелость и становится объектом весьма остроумного изображения в работе постановщиков.
Всё, что мы видим на сцене, мы видим глазами малолетнего раздолбая Зигфрида. Именно поэтому образ нудного и надоедливого воспитателя, который не только называет себя одновременно и отцом, и матерью, но и выглядит, как замшелый конторщик Башмачкин, предстаёт перед нами в виде бесформенного нелепого гермафродита («Мать у них – Новосельцев!» — моментально проносится реплика из «Служебного романа» Э. Рязанова). К слову сказать Миме в этой постановке – абсолютная удача как режиссёра, так и исполнителя этой драматически и вокально сложной партии Вольфганга Аблингера-Шперраке. Оригинальной находкой стало изображение леса в форме искусственных деревьев, удерживаемых артистами миманса, которые сами изображают камни, а вертикальные акробатические инсталляции из артистов, подвешенных на поднимающихся тросах с березовыми ветками в руках, создают иллюзию мгновенно, прямо на наших глазах вырастающих деревьев. Не менее забавно представлен луг, где происходит комический диалог Зигфрида с птичкой: в прорезях зеленого сукна, которым накрываются участники массовки, вдруг проклёвываются человеческие руки-стебли, держащие головки подсолнухов. Вообще сценография спектакля полна интересных находок: наборный бронзовый интерьер хижины Миме и Зигфрида, огромная металлическая маска морды змея Фафнера, на которой шевелится группа акробатов, гигантские решетки, изображающие логово братоубийцы и прочие атрибуты мозаичной конструкции вызывали настоящее удивление своей неожиданностью…
Ещё более оригинальными мне показались пластические рисунки ролей как главных, так и второстепенных персонажей, которые были решены в пантомимно-примитивной манере детских телешоу, и меня до сих пор поражает, как режиссёру удалось не скатиться в банальную цирковую пошлость: настолько органичными оказались вкрапления этих кривляний, так удачно всё легло на музыку и текст, что диву даёшься, почему никто раньше не применял столь простого и очевидно выигрышного подхода к интерпретации этой части «Кольца». Кульминацией всей этой восхитительной вульгаризации становится, разумеется, финальная сцена: пробуждение Брунгильды, совершенно нелепый текст Зигфрида, обращенный к ней и вызывающий непременный смех в зале: «Познал я страх, тебя увидев!», робкие попытки героев разобраться в собственном волнении, взаимное влечение и еще более взаимное недоверие между ними превращаются в блестящую комедийную мизансцену, музыкальный пафос которой находит своё отражение в гигантском алом полотне, неожиданно накрывающем всю сцену и взмывающем под колосники. В центре этого алого эротического космоса – двуспальная белая кровать. Конечно, переоценить масштабы актерской нагрузки, которые испытывают певцы в такой интерпретации, невозможно, но практически все исполнители справляются со своими задачами превосходно.
Совершенно покорил меня Ланс Райан, голос которого со времен последнего представления «Кольца» в Байройте не только окреп, но будто бы расцвёл: филигранная выделка фраз, академическая точность интонирования искупали и оправдывали дебиловато-имбецильный образ, создаваемый певцом на сцене. В Зигфриде Райана притягивает то же, что и раздражает: его мальчишеская непосредственность одновременно наивна и глупа, искренна и груба, обаятельна и непростительна. Этот объёмный эффект неоднозначного образа – безусловно удача постановки.
Ещё более удивительное впечатление произвёл отмеченный выше Вольфганг Аблингер-Шперраке в партии Миме: и мимика, и жесты, и гуттаперчевая пластичность интонационной палитры тембра – всё создавало эффект чего-то доселе не виданного и не слышанного. Его герой так же, как и Зигфрид Райана, вызывает одновременно противоречивые чувства – изумления и жалости, восторга и презрения. Миме у Аблингера-Шперраке хорошо знает себе цену, но пытается быть и казаться намного лучше, умнее, хитрее и неуязвимее, чем есть на самом деле. Именно это и приводит его к закономерной гибели, но до самого последнего его вздоха почему-то питаешь к этому не старому брюзгливому прохиндею неподдельную симпатию.
Катерина Нагльштад начинает партию пробужденной ото сна Брунгильды с некоторым напряжением, но в дальнейшем распевается, и красивый пряно-бархатистый голос певицы звучит уже свободно и устойчиво.
Алан Хельд без существенного напряжения, но и без особого блеска исполняет партию Странника (Вотана), а Вольфганг Кох предсказуемо восхитителен в партии Альбериха.
Отдельно стоит отметить вокально-драматическую работу Анны Вировлански в партии Лесной птички: в постановке Кригенбурга образ птички, порхающей на палочке, как бы сопровождается вокально-мимической иллюстрацией, которая была исполнена певицей просто виртуозно.
То, что происходило сегодня в оркестре, мягче всего можно охарактеризовать как постоянные перебои с точностью подачи материала: темпы гуляли, лейтмотивные инкрустации зажёвывались, общее звучание отличалось какой-то репетиционной выхолощенностью, лишенной ожидаемого лоска. Положительным было однозначно то, что оркестр не мешал артистам, а уж насколько там оно всё красиво и выпукло было написано Вагнером, мы и так все помним…
Иными словами, в преддверии финальной самой яркой и самой мощной части тетралогии у меня оставалось ощущение, что именно ради постановки «Зигфрида» режиссёр ввязался во всю эту авантюру, ибо только в этой части «Кольца» я не смог найти ни одной явной цитаты из других режиссёров, хотя некоторые реминисценции, разумеется, имели место. Финальная часть тетралогии не сильно скорректировала это моё впечатление…
Автор фото — Wilfried Hösl
Ссылки по теме
Рекомендуем
0
0
Всё об опере в России и за рубежом
