64-й Международный фестиваль исполнительских искусств в Экс-ан-Провансе проходил в этом году с 5 по 27 июля и включал в свою оперную программу семь наименований – это два моцартовских опуса, причём очень разных – «Свадьба Фигаро» и «Мнимая садовница», из прочих классиков – «Брачный вексель» Россини и «Дитя и волшебство» Равеля, из барочного наследия – «Давид и Ионафан» Марка-Антуана Шарпантье, а также две мировые премьеры – «Written on Skin» («Начертано на коже») Джорджа Бенджамина и «Une situation Huey P. Newton» («Положение Хью П. Ньютона») Жана-Мишеля Брюйера. Автору этих строк удалось посетить только один спектакль – милую безделицу раннего Моцарта – о которой сегодня и пойдёт речь.

Летние оперные фестивали вообще, по крайней мере, большинство из них, и фестиваль в Эксе в частности, существуют для истинных меломанов и преданных поклонников жанра. Ехать далеко и дорого, добираться неудобно, цены на отели ужасают – хотя вроде бы вся инфраструктура налажена на добротном европейском уровне, всё же, например, для рядового парижанина покинуть комфортный мегаполис и отправиться на провинциальный юг – это подвиг, мотивировка для которого должна быть очень серьёзной.

И устроители фестивалей хорошо это понимают, стараясь потакать вкусам и ожиданиям заядлых посетителей летних форумов.

С 2007 года, когда интендантом в Эксе стал Бернар Фокруль из «Ла Моннэ», сменив на этом посту нынешнего директора «Ла Скала» Стефана Лисснера, провансальский фест стремится к разнообразию и незаезженному репертуару, в результате чего в его программе появлялись такие оперы как «Нос» Шостаковича и «Из мёртвого дома» Яначека, или даже мировые премьеры современных опер, как в афише этого года. Но вместе с этим всегда должна предлагаться и проверенная старая классика – именно она собирает залы и способствует финансовому благополучию фестиваля, публике нужна атмосфера беззаботного праздника, необходимо побыть хоть немного в розовых очках и отвлечься от повседневных забот борьбы с европейским экономическим кризисом. Львиное количество фестивальных вечеров в этом году было отдано моцартовским операм – зрелому шедевру композитора «Свадьбе Фигаро», хиту всех времён и народов, и также комедии, но написанной за дюжину лет до того – «Мнимой садовнице» 19-летнего Вольфганга Амадея.

Легкомысленная комедия о переодевшейся аристократке, выдающей себя за садовницу и стремящейся вновь обрести утраченную любовь, полна фривольного юмора, оптимизма, юношеского задора. Возможно, она не берёт зрелой утончённостью и привычной моцартовской гениальностью (которая для нас естественна – ибо знакомы мы с его музыкой чаще всего по самым-самым исключительным шедеврам, которых у зальцбургского гения немало), но в ней сполна моцартовской лучезарности и жизненной силы, которая характерна для творчества композитора в целом. Есть и свежесть музыкальных решений, каковые можно найти в развёрнутых вариантах у более позднего Моцарта. Невнимательное музыковедение 19 века склонно было видеть в «Садовнице» лишь тетрадь для упражнений юного дарования, но двадцать лет назад сделанная Николаусом Арнонкуром великолепная запись, надеюсь, навсегда развеяла это предвзятое мнение и доказала абсолютную гениальность этого раннего шедевра. «Мнимая садовница» – это опера-праздник, опера-отдохновение, воплощение которой на сцене должно приносить радость и удовлетворение публике, встречу с прекрасным. К сожалению, фестивальный прокат этой оперы в Эксе нельзя отнести к неоспоримым удачам – и причин здесь несколько.

Идея разыграть эту оперу не в хай-тековском зале Большого театра Прованса, не в стенах старого барочного театра 18 века и не в мрачном архиепископском дворце (именно на этих трёх площадках проходит большинство фестивальных мероприятий), а в садах сельского шато Domaine du Saint-Jean в нескольких милях от Экса сама по себе превосходна: ну где как не в садах представить оперу о садовнице, пусть и мнимой? Начинающееся на закате солнца представление продолжается в чудесных сумерках тёплого провансальского лета и завершается под яркими звёздами южной ночи. Блуждания героев в садах, их искренние удивления обнаружению друг друга смотрятся в этом антураже совершенно аутентично – чего же ещё можно пожелать оперному театру, вот уж сколько десятилетий занятому поиском театральной правды?

Но есть при этом одна серьёзная проблема, заметно всё портящая и фактически обесценивающая столь оригинальную задумку – акустика. Стена шато, у которой расположили сцену (но почему-то не непосредственно перед нею, а где-то сбоку), плохо отражает звук, порывы ветра, шум листвы, постоянное стрекотание цикад, слишком выдвинутый вперёд по сравнению со сценой оркестр – всё это не идёт на пользу звуковому балансу. Видение само по себе впечатляет, как на изысканной почтовой открытке или рекламном постере, но для голосов такое решение оказывается убийственным – певцам не удаётся донести до публики и трети своих рулад, они теряются за естественными природными шумами, звук разлетается во все стороны – музыкальная ткань рассыпается у публики на глазах. Античные амфитеатры или средневековые замки, в которых часто проводят всевозможные шоу open-air, обладают естественной акустикой, и в этих случаях у постановщиков очень много возможностей. Но фактически на открытом пространстве всегда требуется некоторое звукоусиление, искусственная акустическая корректировка – в Эксе этого сделано не было и опера, увы, потерпела большое фиаско, поскольку если в музыкальном театре вы не имеете возможности слушать музыку, то всему остальному – грош цена.

В этой связи очень трудно оценивать голоса и вообще музыкальную составляющую этой премьеры. Из певцов наиболее удачны дамы. Карьера Лейлы Клэр (Сандрина/Виоланта) развивается сегодня по восходящей, что и неудивительно, учитывая её явное мастерство и сценическую непринуждённость. Сабине Девиель (Серпетта) хотелось бы пожелать более округлого звука в верхнем регистре – ей бы это очень понадобилось на предстоящем дебюте в «Опера-комик» в партии Лакме грядущей осенью. Плотное сопрано Анны-Марии Лабен (Арминда) отличает точность и элегантность вокализации. Достойное пение демонстрирует и меццо Жюли Робар-Жандр в травестийной партии Рамиро.

Мужчины заметно слабее. Лишь Джон Чест (Нардо) радует округлым звуком и ровным голосом, способным вести мягкую, пластичную мелодическую линию. Тенор Жюльен Прегардьен (граф Бельфьоре) поёт жёстким и одновременно истощённым голосом, лишь центральный регистр можно оценить позитивно, верхи же оставляют желать лучшего. Другой тенор – Колин Бальцер (Подеста) – берёт актёрской игрой, он опытен и сценически выразителен, но его пение – очень на любителя: мяукающий неустойчивый голос словно не поёт, а напевает. Впрочем, все оценки автора требуют большого снисхождения как к писавшему эти строки, так и к вокалистам: ещё раз напомню, что акустические условия исполнения были таковы, что объективную картину вряд ли возможно дать.

Эта же сложность не даёт по достоинству оценить и работу оркестра «Le Cercle de l’Harmonie» под управлением Андреаса Шперинга: жидкое звучание инструментального коллектива, несомненно, объясняется тем, что добрая половина звуков до слушателей просто не долетала – и это при том, что оркестр оказался в более выгодном положении, так как находился гораздо ближе к публике, чем певцы. Из того, что удалось расслышать, невозможно пройти мимо чрезмерно затянутых темпов, что едва ли хорошо в опере-буффа, требующей энергичного, живого музицирования.

Акустическое фиаско, к сожалению, было не единственной неприятностью описываемого вечера, хотя, безусловно, главной. Режиссёр и одновременно художник по костюмам Венсан Буссар развернул действо на зеркальной сцене и среди зеркал – естественный сад, в котором проходил спектакль, и звёздное небо отражались в гигантских линзах, создавая прекрасное ощущение натуральности. Экономное, но красивое решение. Сценограф Венсан Лемер добавил в это пространство несколько дюжин светящихся цветочных гирлянд, и иллюзия волшебного сада получилась абсолютной. Более ничего невозможно сказать о решении спектакля: в остальном он был похож на дефиле, главной целью которого была демонстрация костюмов – не всегда удачных, не всегда эстетичных, о некоторых из которых приходили мысли, что они взяты на прокат из ближайшего ателье театральной бутафории. От режиссуры веяло явным дилетантизмом, и на всём лежал немалый налёт самодеятельности – это было более чем странно, поскольку цены на дальние места составляли 140-150 евро (что уж говорить о ближних рядах!), а сама постановка является копродукцией аж четырёх европейских участников – Большого театра Люксембурга, Оперы Тулона, Оперы Руана и собственно фестиваля в Эксе.

Увы, единственная увиденная мною этим летом в Эксе опера едва ли может быть названа оперой в полном смысле слова: музыка в гомеопатических дозах в оперном театре – это нонсенс! Беспомощная режиссура, пытающаяся спрятаться за одной удачной сценографической идеей (те самые зеркала), – нонсенс не меньший!

Автор фото — Patrick Berger Artcomart

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru