Солдаты в шинелях, безликий монумент, стоящий спиной к залу у левой кулисы, стена с прямоугольными проёмами-окнами, трансформирующаяся в силуэт наклоненного (падающего) креста, мелкие потасовки среди хора, одетого в бесформенно-бесцветную одежду «пролетарского» покроя и расцветки, да неизменная бутылка водки, каким-то загадочным образом повенчанная с фрагментами православных икон, - вот и весь незамысловатый набор обязательных штампов западноевропейского представления о «тёмной русской истории», нашедший отражение в спектакле Янниса Коккоса о нашей исторически заданной беспросветности.

Однако даже эта тема обозначена у режиссёра лишь контурно, поверхностно и схематично, отчего и вызывает недоверие. Понимает ли постановщик, о чем драма Мусоргского или нет, - неважно, потому что он ставит, вернее, иллюстрирует какое-то своё собственное видение этого шедевра, воспринимаемого как безутешную обреченность русских царей.

Идея сама по себе интересная, но воплощения на сцене не получает почти никакого. Тем более, что первая редакция оперы (1869) впервые, если не ошибаюсь, представленная в Вене в апреле этого года, была просто-напросто втиснута в старое оформление спектакля, созданного Коккосом пять лет назад и выбывшего из репертуара в 2009 году. Одним словом, спектакль мрачный, скучный и тоскливый. Единственным его достоинством я бы назвал отсутствие раздражающей декоративной отсебятины (даже боярские шубы поверх деловых костюмов смотрятся вполне невинно и даже как-то символично) и откровенного мизансценного насилия над первоисточником, что позволяет сконцентрироваться на исполнении, ради которого, откровенно говоря, и стоило посетить этот спектакль.

Главным героем как предыдущей версии, так и нынешней был и остался один из лучших на сегодняшний день исполнитель партии Бориса Годунова – Ферруччо Фурланетто. Уже в первом монологе «Скорбит душа», который Борис произносит, медленно возносясь над толпой в луче света, певец демонстрирует переливчатое богатство тембра, опертого на грамотный вокал и вдумчивую фразировку. При всей экстатичности собственного, оригинального рисунка роли Фурланетто умудряется не просто оставаться в рамках хорошего вкуса, не переигрывать и не выглядеть смешным даже при наличии серьёзного акцента, - но создавать удивительно эмфатический образ страдающего властителя. В знаменитом монологе «Достиг я высшей власти» Фурланетто использует неожиданно яркую, вызывающую фразировку, усиливая в ущерб академичности вокала агрессивные акценты депрессивного состояния Бориса. И ведь ни в одном моменте на сцене царь у Фурланетто не выглядит слабым, и даже на пороге смерти властность его Бориса пугает драматической мощью и силой воли. Остаётся лишь позавидовать тем, кому повезёт услышать и увидеть Фурланетто в легендарной постановке Л. Баратова – Ф. Федоровского на сцене Большого театра, в которой участие знаменитого певца запланировано на 29 ноября и 1 декабря этого года.

Но главным открытием этого спектакля стал для меня Пимен в исполнении эстонского баса Айна Ангера. Прежде всего, поразила чёткая дикция певца без единого намека на иностранный акцент. Мягкость оттенков и переходов, округлость звука и стилизация старческой немощи – всё говорило о вдумчивой работе настоящего мастера. Во время монолога Пимена я несколько раз ловил себя на мысли, что впервые за всю мою многолетнюю историю знакомства с этой оперой Мусоргского передо мной открывается вся глубина и морально-этическая подоплёка этого образа. Пимен Ангера выглядит двойником царя Бориса, его настоящим alter ego: сходство судеб этих героев, увенчанных схимой у одного и царской короной у другого, лишь в строгой, интеллектуальной интерпретации Ангера становится настолько очевидной, что выглядит настоящим откровением. И эта новая оппозиция двух персонажей, лишь в финале пересекающихся перед самой смертью главного героя, открывает новую грань в понимании трагедии человека, облеченного властью и обреченного ею же на одиночество и непонимание. Без преувеличения должен заметить, что это было лучшее живое исполнение партии Пимена, которое я слышал в своей жизни.

Совершенно неудачным показалось мне выступление Мариана Талабы в партии Григория Отрепьева: песок в тембре, задавленные верха, простоватый звук, не пробивающий оркестр. Какое-то всё местечковое, плоское, словом, никакое.

С многочисленными второстепенными персонажами, населяющими первую редакцию оперы, дела обстояли тоже весьма неровно. Непонятно, почему в этой версии оперы была купирована песня Шинкарки: в результате не только сам образ, но и исполнение этой партии Моникой Бохинеч показались мне совершенно невнятными. Януш Монарха, корректно, в темпе и в нотах исполнивший песню Варлаама, ни огня, ни задора, ни буйной удали передать всё-таки не смог. Несколько крикливо и неестественно, хотя ровно и качественно прозвучала Хен Райсс в партии Ксении. А вот Маргарита Грицкова в небольшой роли царевича Фёдора, напротив, была очень органична и чеканно хороша. Один из важнейших образов оперы – князь Шуйский – был прекрасно сыгран, но не очень удачно спет Йормой Сильвасти: певец решает эту партию исключительно как драматическую, и его звучание воспринимается скорее как мелодекламация, чем как вокализирование. У Петера Елозица, исполнившего партию Юродивого, все звучит ровно и корректно, но слишком глухо, безвольно, мято. И лишь бесценный своей харизматичностью характерный баритон Венской оперы Альфред Шрамек умудряется миниатюрную роль Пристава сделать яркой и запоминающейся.

Оркестр под управлением Тугана Сохиева звучал вроде бы и в нотах, но словно с «акцентом». Насколько я помню, в записи с участием Николая Гяурова Венские филармоники под управлением Г. фон Караяна музицируют без единого намёка на «иноязычное» прочтение этой музыки. Сегодня оркестр зажёвывал кульминации, будто не чувствуя их ценности, и затягивал динамически важные места. Впрочем, хор тоже радовал не всегда: величальная сцена венчания на царство была исполнена очень тускло, хоть и добротно, а детский хор в сцене у Собора Василия Блаженного практически не был слышен.

Из всех режиссёрских ходов и находок лишь одну я бы отметил как достойную внимания: в финальной сцене в Думе князь Шуйский, бесшумно появившись среди бояр, как бы между прочим во время своего рассказа незаметно усаживается на царский трон, демонстративно не замечая возмущенных жестов и ужаса на лицах окружающих его коллег. Это выглядело ёмким и красноречивым ходом. А вот финал, во время которого царевич Фёдор, посаженный Борисом на трон, таки остаётся сидеть рассеянно глядя на труп отца, кажется невнятным и незавершенным…

То, что спектакль Венской оперы станет бенефисом Ферруччо Фурланетто, было ясно заранее. А вот то, что партия Пимена в исполнении Айна Ангера заиграет столь новыми мощными драматическими смыслами, что вырастет в равнозначную оппозиционную силу несчастному царю, стало настоящим сюрпризом. И уже ради одного этого открытия можно было бы спокойно закрыть глаза на отстраненно корректное звучание оркестра, посредственную работу большинства солистов и предсказуемо невзрачную, хотя и подобающе мрачную постановку Янниса Коккоса.

Фото — Wiener Staatsoper / Michael Pöhn

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru