«Саломея» Рихарда Штрауса, равно как и всё творчество немецкого композитора в целом, не очень-то известны в Австралии. Вообще репертуарный мейнстрим Оперы Австралии, выступающей регулярно в течение сезона в двух крупнейших городах континента Сиднее и Мельбурне, это наипопулярнейшая итальянская и французская классика, самые расхожие названия, плюс Моцарт и немного опять же популярной оперетты. Лишь изредка этот джентльменский набор разбавляется чем-то более раритетным. В текущем сезоне, который уже подходит к концу (в южном полушарии он совпадает с календарным годом, в частности, в Сиднее начинается в январе и завершается в декабре – недолгий пересменок только на Рождество и празднование Нового года), к таковым можно отнести «Мёртвый город» Корнгольда, в 2013 году – «Партенопу» Генделя и «Альберта Херринга» Бриттена, а также «Юг Тихого океана» Роджерса, которого дают в течение обоих сезонов – и нынешнего, и будущего.

На фоне такой политики «Саломея» смотрится настоящей экзотикой: уж скорее можно было бы ожидать, что здесь поставят мелодичных «Кавалера розы» или «Арабеллу», но не этот ядрёный цветок экспрессионизма.

«Забористую» оперу последний раз в Австралии давали более десяти лет назад, и то это была не собственная, а гастрольная продукция: свою постановку 2000 года в 2001-м показывал в Сиднее петербургский Мариинский театр. Свою не самую лучшую постановку, скажем прямо, гораздо более вульгарную и прямолинейную, чем версия 1995 года, снискавшая русской труппе оглушительный успех во всём мире, включая Германию. Во многом этот спектакль отпугнул руководство Оперы Австралии, и оно долго не решалось включить фрейдистскую кровавую драму в афишу театра.

Опасались не случайно: трудно найти сегодня режиссёра, который не стремится в этой опере показать на сцене что-нибудь вызывающее или неприличное, а лучше и то, и другое сразу. Море крови, насилие, сексуальные извращения – всё, что угодно, только чтобы добить публику окончательно. В случае с Оперой Австралии такие усилия совершенно излишни: знаменитый своей архитектурой Сиднейский оперный театр и так не очень хорошо посещается. Аншлаги наблюдаются только на премьерах. И это несмотря на то, что менеджменту удаётся подбирать неплохие составы исполнителей.

Режиссёр Гейл Эдвардс приготовил для завсегдатаев театра действо очень эксцентричное, если не сказать пошлое. Выходя со спектакля, у вас остаётся устойчивое ощущение, что вы побывали не в опере, а в доме терпимости. Голые тела, фривольные позы, имитации совокуплений – всего этого в избытке при дворе иудейского царя Ирода, который обряжен художницей по костюмам Джули Линч в золотой смокинг – правитель одновременно и глупый попугай, и старый эротоман, не знающий уже как изощриться в удовлетворении своих тёмных желаний.

Его дамы – Иродиада и Саломея, мать и дочь – словно вышли из диснеевского мультика про русалочку Ариэль: первая похожа на колдунью-осминожицу Урсулу, а вторая на главную героиню – только что рыбьего хвоста не наблюдается. Столь экзотическое решение женских образов вызывает недоумение: если Эдвардс действительно хотел соединить Уайльда и Андерсена, то зачем? Истории, насколько можно судить – совсем разные. По всей сцене развешены фигуры рыб, скатов и прочей всевозможной морской живности, а пророк Иоканаан заточён в некое подобие круглой раковины неведомого гигантского моллюска. Вообще всё оформление спектакля, придуманное сценографом Брайаном Томсоном, вызывает, по меньшей мере, недоумение.

Ещё один важный штрих спектакля – это адское красное освещение (художник по свету – Джон Реймент), ослепляющее и вызывающее, утомляющее своим неимоверным интенсивом уже на пятой минуте спектакля. «Рыбное царство» Ирода явно жарится на какой-то сковородке – они уже попали в преисподнюю, которую им обещает пророк? Или может быть это происходит где-то на Марсе? Эпатажность постановки проявляется в том числе и именно вот в таких, совершенно необъяснимых, немотивированных вещах: картинка сама по себе достаточно эффектная, но что она означает? Если тотально кровавое правление царя, то явно переусердствовали – крови льётся на сцене и без этого красного света предостаточно. Одно убийство Нарработа, совершеннее с видимым смакование, чего стоит. А финал, где Саломея с отрезанной головой пророка бегает и валяется в лужах крови минут двадцать? Для иллюстрации жестоких нравов тогдашнего мира уже этого вполне было бы достаточно. Но авторы спектакля вдобавок заливают всё пространство краснотой – смотреть на эту картину очень тягостно.

От безумств постановки спасает музыка и исполнение. В центре спектакля, как и полагается, - главная героиня в интерпретации Черил Баркер: это настоящая красавица, яркая, обворожительная внешность которой стопроцентно подходит к образу соблазнительной принцессы, против чар которой может устоять только такой аскет как Иоканаан. Баркер – экстраординарная актриса и певица с богатым, просто роскошным голосом, мощным и эротичным, абсолютно отвечающим замыслу Штрауса о том, что Саломея – это шестнадцатилетняя принцесса с вокалом Изольды. Баркер гипнотизирует публику во всех смыслах: от неё невозможно оторвать глаз и невозможно удовлетвориться сполна её пением – хочется слушать и слушать. Этот образ – исключительная удача артистки и менеджмента Австралийской Оперы. Баркер выступает на оперной сцене уже двадцать лет – ровно столько прошло с момента, как она дебютировала в партии Оксаны в опере Римского-Корсакова «Ночь перед Рождеством» на сцене Английской национальной оперы, но её голливудская красота не увядает, а голос только развивается и совершенствуется.

Томас Холл поёт Иоканаана огромным, благородным голосом, его вокал полон профетического величия и мощи, это настоящий колокол, труба предвечного – ещё одна удача Оперы Австралии: образ неумолимого и мужественного фанатика удаётся певцу в полной мере. Джон Пикеринг убедительно воспроизводит интонации развращённого и абсолютно лживого царя, смелого только когда он заведомо силён, на самом же деле панически боящегося всего, что может угрожать его власти. Его тенор уже несколько возрастной, не блещет яркостью, впрочем, характерность в этой партии вполне допустима. Небольшие партии Нарработа и пажа были добротно озвучены Дэвидом Коркораном и Сиан Пендри. Особенно запоминается Иродиада в интерпретации Жаклин Дарк – отвратительное, низкое существо под стать своему супругу, волей режиссёра царица превращена в эксцентрика, проявляющего постоянно сверхэмоции некоего карикатурного персонажа. Также как и у Пикеринга её вокал возрастной, но ещё вполне добротный.

Также как и вокалисты хорош оркестр: он играет вдохновенно и терпко, ему под силу все изысканные, на грани приторности экзотические красоты партитуры Штрауса. Заслуга маэстро Саймона Хьюетта в том, что он сумел выявить богатейшую колористическую палитру партитуры, не принося в жертву певцов, не заставляя их кричать и напрягаться сверх меры. Танец семи покрывал был сыгран эталонно, жаль, что опера не транслировалась по радио: показывать спектакль Эдвардса совершенно не стóит многомиллионной аудитории у телеэкранов, а вот дать послушать музыку этой постановки стоило бы как можно большему количеству людей – оно того заслуживает. Музыкальная сторона спектаклей Австралийской Оперы не часто бывает выдающейся, но «Саломея» - именно тот случай, когда музыка пребывает на несколько голов выше драматической, сценической составляющей. Если бы оперу давали в концертном исполнении – это было бы, пожалуй, оптимальное решение.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru