13 апреля в Петербурге состоялась премьера «Пеллеаса и Мелизанды». В год 150-летия со дня рождения французского композитора Клода Дебюсси (1862—1918) Мариинский театр восстановил историческую справедливость, ведь до этого в первый и последний раз в Петербурге эта опера — вершина музыкального импрессионизма — шла в сценической версии в далёком 1915 году на сцене Петроградского театра музыкальной драмы. Следующая постановка в России была осуществлена уже в 2007 году на сцене московского Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Число концертных исполнений одного из самых значительных сочинений Дебюсси в нашей стране за последние сто лет также можно пересчитать на пальцах одной руки...
Среди причин, по которым новаторское произведение, с которого Булез и Мессиан ведут, ни много ни мало, отсчет всей музыки XX века, не шло на русской сцене, есть и объективные. Сотканная из полутонов, полунамеков и недосказанности опера, либретто которой — поэтичная пьеса символиста Метерлинка, весьма непроста как для восприятия, так и исполнения.
В этом сочинении нет многого из того, что традиционно ассоциируется с оперным жанром: напряжённого развития сюжета, запоминающихся вокальных тем, арий и танцев. В опере нет ансамблей, и дуэты возникают лишь на мгновения. Даже такой важный участник большинства опер как хор используется в «Пеллеасе» лишь однажды, да и то — в качестве колористического эффекта...
В «Пеллеасе и Мелизанде» используется прозаический текст, и основа этой оперы — мелодический речитатив, доведённый композитором до совершенства. В области музыкальной декламации, максимального сближения естественной речи и музыки Дебюсси продолжил завоевания Мусоргского, в особенности его «Бориса Годунова», ставшего во многом образцом для «Пеллеаса». Не случайно Дебюсси как-то обронил: «Ах! вы идете на “Бориса”, вы увидите, что в нём — весь “Пеллеас”».
И всё же опера Дебюсси — это совершенно оригинальное, ни с чем не сравнимое произведение французского искусства. Не случайно она оказала огромное влияние на души современников, олицетворяя мечту целого поколения об идеальной любви. Эта музыка в «живом» исполнении магически воздействует на слушателя, в чём автор этих строк убедился в полной мере.
Ведущие партии были поручены, в основном, молодым певцам Мариинки, и большой успех спектакля подтвердил правильность этого решения. Невозможно описать словами эмоциональный подъём и самоотдачу, царившие на сцене!
Андрей Серов в роли ревнивца Голо продемонстрировал такую степень вживания в роль, что ей могли бы позавидовать многие драматические актеры. Артист раскрывался постепенно, становясь убедительнее с каждым актом. В финале оперы от неподдельного отчаяния братоубийцы в инвалидной коляске становится по-настоящему жутко... Можно только посетовать на то, что порой чрезмерная аффектация отражалась на качестве вокала, и на то, что голос певца низковат для этой партии.
Органична была Анастасия Калагина в роли Мелизанды. Светлый тембр голоса хорошо сочетался с созданным ею удивительно достоверным образом иногда робкой, иногда своенравной женщины-ребёнка. Хорош был и другой исполнитель титульной партии — Андрей Бондаренко в роли Пеллеаса. Его бархатный голос, помноженный на раскрепощённую актёрскую игру, произвёл самое приятное впечатление. Добротным вокалом порадовали Олег Сычев (Аркель) и Елена Витман (Женевьева). Партию сына Голо, Иньольда, обычно исполняемую сопрано, поручили мальчику Константину Ефимову, которому, как ни странно, удавалось озвучивать зал.
Оркестр под управлением Валерия Гергиева выступил чутким партнёром певцов, с истинно французским шармом озвучив импрессионистическое полотно. Всё говорило о скрупулёзной репетиционной работе: широкий спектр оттенков в диапазоне от меццо-пиано до пианиссимо, безупречная игра духовой группы, внимание к мельчайшим нюансам партитуры. Дирижёрская воля Гергиева властно цементировала все части музыкальной формы, нанизывая все её элементы на единый драматургический стержень. Ему удалось воплотить непрерывное развитие от начала оперы до самых последних тактов. Именно мастерству дирижёра мы во многом обязаны удивительно целостным впечатлением от спектакля, которое возникает так редко и свидетельствует о подлинном вдохновении!
О самой постановке, осуществлённой очередной иностранной командой, долго рассказывать не хочется... Даниэл Креймер (режиссер), Джайлс Кейдл (художник-постановщик), Майкл Красс (художник по костюмам) и Питер Мамфорд (художник по свету) представили очередной образчик так называемой «режиссёрской оперы», схожий с теми, что наводнили большие и малые европейские сцены. Все пять актов оперы происходили на какой-то заброшенной фабрике. Вместо одного из главных симоволов оперы — длинных волос Мелизанды — две верёвки, вместо пещеры и спящих в ней нищих — большой мусорный бачок с трёмя чучелами и т. д., и т. п. Костюмы — то из девятнадцатого века, то современные. Чего только стоят буйные конвульсии, с которыми в конце оперы умирает Мелизанда во время истаивающей музыки... В общем, всё как всегда — дёшево, нелепо и демонстративно далеко от композиторского замысла.
Но в тот вечер совсем не хотелось обращать внимание на такие «мелочи». Музыканты преодолели сопротивление постановщиков и подарили настоящий праздник слушателям, вписав еще одну значимую страницу в историю Мариинского театра.
Фотограф — Валентин Барановский / Мариинский театр
Театры и фестивали
Персоналии
Произведения