Сегодня наш журнал предлагает вниманию наших читателей интервью с солисткой Казахского театра оперы и балета имени Абая в Алма-Ате Гульзат Даурбаевой. С искусством казахской сопрано автору этих строк довелось повстречаться на Международном оперном фестивале в Аспендосе в июне 2011 года, где Даурбаева блистательно исполнила заглавную партию в «Медее» Керубини, оставив огромное впечатление тонкой, драматически и стилистически убедительной работы. В сентябре 2012 года певица принимала участие в новой постановке оперы Пуччини «Турандот» на сцене Татарского театра оперы и балета имени Мусы Джалиля.

Расскажите о себе. Откуда любовь к музыке, к опере?

Я сама из Чимкента. Мой папа работал в сфере культуры, был инспектором в управлении культуры. У него был чудесный баритон, красивый, мягкий, он очень хорошо пел, я думаю, что эта любовь и сам голос у меня от него. Он хотел быть певцом, но свою мечту реализовать не смог, думаю, что он меня в этом всегда поддерживал именно потому, что это была и его мечта.

Я училась в физико-математической школе и точные науки у меня шли очень хорошо, впрочем, как и гуманитарные. Мой папа писал стихи, рассказы, и я тоже пыталась, мне это нравилось. Но ещё с детства я очень любила петь – пела всё время, дома и на улице, залезала на деревья и оттуда пела, уходила в предгорья и там пела… Сама пыталась сочинять какие-то мелодии, слова – и пела, пела! У меня была пластинка Людмилы Зыкиной, я выучила оттуда и пела все её песни, в полный голос, подражая её густому тембру. И в то же время я пыталась имитировать колоратуру Бибигуль Тулегеновой, нашей казахской певицы, - пела «Соловья» Алябьева. Любовь к пению потом переросла в профессиональный, осознанный интерес к вокалу. Два года я училась в Алма-Ате в вокальной студии, а потом уже закончила Алма-атинскую консерваторию.

И потом сразу Алма-атинская Опера?

Да, и пою там я уже 13 лет – можно сказать, уже стаж. Меня как-то сразу приняли в театре, дали петь первый репертуар, не держали на «скамейке запасных», за что я очень благодарна Ренату Салаватову – тогдашнему нашему главному дирижёру. Он в меня поверил и очень способствовал моему профессиональному взрослению. Давал мне петь премьеры, что для молодой певицы значит очень многое. С ним я прошла хорошую школу, и вообще он замечательный мастер: теперь он работает в Казани и нам в Алма-Ате его очень не хватает.

Не жалеете, что привязаны к родному театру? Сейчас певцы стремятся много ездить, не задерживаться на одном месте.

Когда я начинала в Алма-Ате, то были предложения, например из Германии – на вагнеровский репертуар. Позже уже приглашали на контракт в Анкару – тоже не поехала. Тогда, поначалу, я была очень несмелой, не хотела отрываться от всего своего, родного, кроме того маленькие дети, семья – не до того было. Сейчас, возможно, я бы уже по-другому посмотрела на эти вопросы.

Лет десять назад в Большом театре в Москве был интересный спектакль: в классической постановке Бориса Покровского все партии исполняли певцы из Казахстана. Вы участвовали тогда?

Да, я пела Татьяну и заслужила хорошие отклики критики и профессионалов российской столицы. «Чайковский был бы доволен», - такие были отзывы. Выступать на сцене Большого было очень ответственно и где-то даже страшно – огромный театр, красивый, величественный… Сейчас уже, когда я гастролировала в Европе и в Восточной Азии, пела на больших сценах, в огромных залах, меня бы это не смутило, но тогда, по молодости, некоторая оторопь брала.

Образ Татьяны – моя любимейшая партия-роль, очень особенная во всём моём творчестве, да и во всей классической оперной литературе. Необыкновенные переживания связаны с этим образом – и донести их до публики очень трудно, потому что музыка, хотя и красивая, но не такая эффектная как, например, в итальянской опере, тут надо большое мастерство и актёрское, и вокальное, вложить больше и души, и мысли.

Театр в Алма-Ате репертуарный. Часты ли новые постановки?

Да, у нас хорошо обновляется репертуар, две-три премьеры в сезон, с этим всё в порядке. Репертуар разнообразный, есть и итальянская, и французская, и русская, и даже немецкая опера, конечно же, национальная казахская опера занимает достойное место. В июне проводится ежегодный оперный фестиваль, когда в спектакли текущего репертуара приглашаются гастролёры со всех стран мира. Все спектакли идут на языке оригинала.

Как с посещаемостью? Нет проблем?

К премьерам интерес, конечно, больший, зал полон. С рядовыми спектаклями, бывает по-разному – всё зависит от популярности того или иного названия в афише.

Расскажите о своей гастрольной деятельности.

В основном я ездила с концертами, с оперой гораздо меньше. На оперные гастроли я выезжала с Казанской Оперой в Голландию, с Анкарским театром ездила. А концерты пела много где – в Германии, в Венгрии, в Италии, Израиле, на Кипре, в Японии, Корее, Монголии. В Улан-Баторе предлагали петь Тоску, но на монгольском языке – я отказалась: слишком сложный язык. В Турции много пела – в Измире, в Анталье и в Анкаре. Много езжу по Казахстану – и сама, и в составе труппы театра, буквально недавно был большой тур по Северному Казахстану – Караганда, Астана, Павлодар, Кокчетав.

Как относитесь к современной режиссуре?

Стараюсь понять идеи режиссёра, найти в них что-то рациональное. Но уж если всё совсем поперёк музыки – этого принять не могу. В Алма-Ате кстати режиссёрски спектакли очень разные, есть очень смелые, авангардные решения – более и менее удачные. Есть и абсолютно классические постановки.

Вы поёте разный репертуар, в том числе и Вагнера. Вам это удобно?

Я пела только в «Тангейзере» Елизавету – партия мне очень подошла и музыка этой оперы мне откровенно нравится. Вообще для Алма-Аты это было событие, у нас немецкий репертуар идёт не часто. Главного героя пел тенор из Турции Унишан Кулоглу – настоящий драматический голос, мощный, красивый, петь с ним было одно удовольствие. Постановка авангардная, сплошная абстракция, очень трудно в такой обстановке выражать романтические чувства, эмоции. Кроме того я пою отдельные сцены, арии из опер Вагнера, например, смерть Изольды. Это удивительная музыка и я её пою с удовольствием. Наверно, я могла бы в него влюбиться как в Пуччини. И ещё я очень хочу спеть «Саломею» Рихарда Штрауса.

Вы что уже делали в Казани до «Турандот»?

Я пела здесь «Трубадура», «Аиду», причём с этими спектаклями ездила на гастроли театра в Голландию, национальную оперу «Джалиль» и вот теперь «Турандот».

Классический репертуар хорошо известен меломанам. А что за опера «Джалиль»?

Это советская опера, написанная в эстетике тех лет, в меру мелодичная, в меру содержащая новаторских по тем временам музыкальных решений. Тут даже не столько музыка важна сама по себе, а патриотическая тема, которая в этой опере рассматривается.

А новая казанская «Турандот» Вам нравится?

В принципе да, хотя в декорациях мне не хватает яркости, цвета – всё уж слишком тёмно, мрачно. Я пела не так давно эту партию в Измире, там авангардная постановка, всё очень условно, но цветовое и световое решение было весьма ярким, насыщенным, что во многом компенсировало отсутствие каких-то этнографических подробностей в сценическом оформлении. В Казани есть ещё проблема с акустикой в зале – не всё, что хочется голосом сделать, здесь удаётся. Но это общая проблема театров на постсоветском пространстве, особенно тех, что пережили реконструкцию, - как правило, с акустикой после ремонта происходят неприятные метаморфозы.

Вспомним Аспендос. Вы там пели неоднократно, насколько я понимаю?

Прошедшим летом я участвовала уже пятый раз в фестивале, ранее я там пела Аиду, Тоску, Турандот, Медею. Мне там очень нравится, я просто влюблена в эту площадку. Для певца – это просто счастье, идеальная акустика, можно всё показать, на что ты способен. Звук отражается от древних камней, ты слышишь отклик, свой голос – редко в каком театре даже с хорошей акустикой такое возможно. И эмоционально это место очень интересное – седая древность, хочешь – не хочешь, тебя сразу переполняют какие-то возвышенные чувства… Сцена очень грамотно устроена, хотя ты находишься внизу по отношению к сидящим по всему амфитеатру зрителям, ощущение такое, что наоборот, паришь над всеми. Кроме того, спектакли начинаются поздно – поёшь под ночным небом, южные яркие звёзды, тёплый ветерок слегка тебя обвевает – романтика, одним словом, впечатления незабываемые!

Как Вам работалось над керубиниевской «Медеей»?

Оперы я этой совсем не знала, более того, вообще не сталкивалась с музыкой той эпохи – с классицизмом, с оперой спасения. Мне позвонили с предложением всего за месяц до премьеры, и я решила спросить совет своего концертмейстера Гулю Жидилову. Я с ней сделала множество партий и её профессиональному чутью очень доверяю. Думаю, если Гуля скажет – да, значит, возьмусь. Гуля дала добро и я согласилась. Думаю, ну, выучу, как Леонору, как Турандот – в первый раз что ли! Взяла ноты, начала учить – музыка незнакомая, совсем чужая, совсем не моя. Я начала нервничать – двадцать дней до премьеры остаётся, а я не только не могу вжиться в это, но даже не знаю, как подступиться к ней. И всё-таки я это выучила и поехала в Турцию.

Музыка оказалась сложной для впевания, непривычной. Конечно, потом, когда я ею прониклась, всё встало на свои места, но было это поначалу совсем непросто. Конечно, я «подружилась» со своей Медеей – а как без этого петь, создавать образ? Там есть прекрасные мелодии, очень красивые места, кроме того музыка в целом очень драматически напряжённая, выразительная.

Гораздо труднее, чем музыка, мне далась сама роль Медеи. Для меня это было совсем непросто – играть детоубийцу. Я сама мать, и понять это никак не могу: какая бы любовь, какая бы ревность ни были, для женщины дети – это всё равно главное, святое. Мстительность, гордыня Медеи – это мне, как человеку, конечно, совершенно не близко и даже не понятно. Эта противоестественная ситуация долго меня мучила, преследовала, не давала жить спокойно и в процессе подготовки оперы, и много позже, уже после того как премьера состоялась. Образ очень тяжёлый. Но потом я всё-таки научилась смотреть на это как на работу. Как на актёрскую задачу, отделять своё я от своей Медеи. Очень помог режиссёр Мехмет Эргювен – человек зрелый, опытный, умеющий раскрыть идеи, имеющий своё видение, свою концепцию.

А как Вам работалось с маэстро Александром Самоилэ?

За мою творческую жизнь я работала с разными дирижёрами, даже с великим Арнольдом Кацем довелось сотрудничать, бывали и откровенно плохие дирижёры. Александр Самоилэ – один из самых лучших маэстро в моей жизни, человек очень творческий, умеющий заинтересовать, объяснить, помочь. Он всё знает про музыку, которую исполняет, он любит и понимает певцов, с ним комфортно петь. Он мне сказал, что у меня бельканто в голосе, что я должна петь «Норму», другие оперы Беллини и Доницетти. Отдельные арии я исполняла, но никогда не думала, что это моя музыка. Моя музыка – это Пуччини! Но Самоилэ думает иначе, считает, что и бельканто я могу петь хорошо, наверно, он прав, слышит в моём голосе что-то такое, чего я сама ещё в нём не раскрыла. Лет пять назад в Южной Корее мне уже предлагали «Норму», но тогда я отказалась, думая, что это очень сложно, и что это вообще не моё. И вот теперь Самоилэ советует за это взяться… Наверно, нужно рискнуть! Но это, конечно, должно быть спето безукоризненно, иначе и браться не стоит.

Ваш основной репертуар – традиционный итальянский, как я понимаю.

Да, особенно Пуччини – это как моё второе я. Даже не знаю, как бы я могла жить без этого. Для меня Пуччини – это душа всей мировой музыки, самое лучшее, что создано в опере. Кроме Тоски и Турандот пою ещё Мими и Баттерфляй. С последней тоже поначалу было не всё так просто: это была моя первая и самая любимая партия в театре, я просто по-настоящему ревновала, если кто-то ещё брался за неё. Потом это прошло – я переболела этим, переросла. Очень мечтаю о Манон Леско – это мой образ, моя опера.

А Ваша Турандот – какая она?

Я считаю её капризным ребёнком. Она привыкла получать всё – без отказа. Потом она встречает настоящую любовь, и многое в ней меняется. Но в постановке Михаила Панджавидзе в Казани, где опера оказывается без финала, акценты изменены. Я много думала над образом этой новой Турандот, руки которой по локоть в крови: заслуживает ли она счастья, может ли быть счастливой после всего, что случилось? У Пуччини партия Турандот написана очень необычно: идёт такая размеренная, казалось бы, ровная, неторопливая мелодии, потом, вдруг, резкие выкрики на форте, потом – столь же неожиданное падение до пианиссимо. Что это? Мне кажется, это неуравновешенность характера героини, а может быть и какие-то более серьёзные психологические проблемы. Мне кажется, в чём-то Панджавидзе прав: не могут эти кровавые дела пройти стороной, не оставить след в душе Турандот. Как она будет с этим жить дальше? Непонятно.

Вы Турандот поёте в родном театре в Алма-Ате. А Лю не пробовали?

Мне не дали, к сожалению, такой возможности – нужна была певица на титульную партию, и сочли, что я смогу. У меня душа болит за Лю, что я её так и не спела, по моему характеру эта героиня мне ближе, чем Турандот.

Помимо удачи, успеха на сцене, что для певца ещё важно?

Для меня самое важное – это крепкая семья, надёжный тыл дома. Тогда можно спокойно заниматься творчеством. Слава Богу, мне повезло: у меня замечательный муж, двое детей. Семья всегда меня поддерживает, они мои единомышленники.

Беседовал Александр Матусевич

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru