К сожалению, на этот раз в Вене я увидел сомнительный постановочный эксперимент. Причем, в данном случае (спектакль 19 января), эксперимент не компенсировался музыкально-исполнительским уровнем. Но обо всем по порядку.
Постановка осуществлена еще в 2007 году Верой Немировой, которая в последнее время успешно осуществляет свои работы в Германии, Швейцарии и Австрии, и, также планирует осуществить в скором будущем постановку "Голландца" в Михайловском театре. Немирова в качестве главной "изюминки" постановки решила использовать старую идею отождествления Германа с самим П. И. Чайковским и Графини – с баронессой фон Мекк, и вплести их странные отношения в сюжет оперы. Идея не нова, хотя достаточно любопытна, но осуществлена она была, на мой взгляд, поверхностно и неудачно.
Время действия переносится на триста лет вперед, то есть в 90-е годы прошлого века. Вместо Летнего сада какой-то детский приют, или школа, слова детского хора несколько изменены, в конце они поют "Будь готов - Всегда готов", что, вероятно, объясняется впечатлениями советской эпохи и пионерского детства Веры Немировой в Болгарии. Все первое действие происходит возле архитектурной конструкции, напоминающей Дом культуры сo знакомым ленинским барельефом и кириллической аббревиатурой ВЛКСМ. Герман, Томский, Сурин и Чекалинский не офицеры, а строители (или проектировщики), что, вероятно, символизирует новое время.
Следующая картина: в комнате Лизы находятся Полина и девочки или девушки - то ли родственницы, то ли из соседнего интерната, но явно не подруги Лизы. Поют и примеряют одежду. Все довольно скомкано, и артисты ведут себя скованно. Появление Германа не меняет ощущения концертного исполнения. Похоже, что артисты не знают, как им двигаться. Лишь в последние секунды появляется «страсть», и Герман вдруг "накидывается" на Лизу, после чего, ко всеобщему облегчению, гаснет свет и опускается занавес.
Странности постановки на новом уровне проявляются в сцене бала в третьей картине. Этот так называемый бал больше похож на светскую вечеринку, которая начинается с дефиле, где гостям предлагают демонстрацию шуб. Интермедия "Искренность пастушки" протекает на фоне эротического шоу. Для тех, кто, как говорится, "в теме", Интермедия занимает ключевое смысловое место в опере. Еще Б. Асафьев указывал на тональную и интонационно-тематическую согласованность дуэта Прилепы и Миловзора с дуэтом Лизы и Германа из 6-й картины ("Пришел конец мученьям…" и "… да, миновали страданья"). Также очень важно отметить, что Интермедия является как бы "зоной перелома" в коллизии "любовь - богатство", что, несомненно, становится катализатором сюжетной развязки. К сожалению, в данной постановке мы этого не видим. Здесь другие акценты.
По завершении Интермедии распорядитель объявляет о появлении императрицы, и на сцену выходит …Графиня. Почему вместо Екатерины появляется Графиня не понятно вовсе. И, вообще, по ходу оперы ощущается временнóй дисбаланс, персонажи в костюмах из разных эпох, возможно, это глубокие режиссерские идеи с большим скрытым смыслом, а может просто до баланса руки не дошли. Мне видится более вероятным последнее.
В сцене "В спальне Графини" кристаллизуется "изюминка" постановки. Сначала в конце арии из "Львиного сердца" Гретри Графиня заигрывает с Германом зеркальным бликом своего зеркальца, затем после слов "Вы можете составить счастье целой жизни..." Герман начинает целовать Графиню, и, я подозреваю, если бы сердце Графини не остановилось, мы были бы свидетелями яркой эротической сцены. Возможно, при более убедительной игре Германа, а также цельных режиссерских идеях, новое прочтение оперы было бы интересным, но, к сожалению, в данном случае мы были свидетелями неудачной попытки воплощения очередной режиссерской концепции.
Финал оперы – это смесь русской рулетки, стрельбы в воздух, в общем, смесь сцены с пистолетом Братьев Коэнов из "Big Lebowski" и «веселья» на чеченской свадьбе. В общем, «русское» веселье (в западном понимании), только без цыган и без медведей.
В целом, решение мизансцен совершенно неубедительно: персонажи часто просто не знают, что им делать, жестикуляция скованная и непонятная. Что, возможно, можно объяснить заменой ведущих солистов – в последний момент вместо Нила Шикоффа (Герман) и Марины Поплавской (Лиза) на сцену вышли Мариан Талабу и Асмик Папян.
Теперь о музыкальной составляющей. Оркестр (дирижер Марко Летония) и хор (хормейстер Томас Ланг) были на должном уровне, пожалуй, за исключением Сцены грозы.
Герман в первом и втором действиях слышен почти не был, в конце немного "распелся", однако, его драматическая составляющая была минимальной. Голос исполнителя больше камерный, достаточно слабый, идеально подходящий для второстепенной теноровой роли, например, Артура в "Лючии" Доницетти. Папян, обладательница достойного красивого голоса, на мой взгляд, была не слишком убедительна в роли Лизы: типичная представительница "женщин в русских селеньях", но никак не утончённая Лиза.
Надя Крастева была замечательна как Полина, так и в партии Миловзора. Графиня (легендарная Грейс Бамбри, только что отпраздновавшая 75-летие и решившая вновь выйти на сцену спустя десять лет после официального прощания) и Томский (Томас Томассон) были более чем достойны, Елецкий (Эйхиро Каи) несколько проигрывал в своем образе, какой-то он был «забитый», но пел хорошо ("состражду Вам я всей душой" технически прозвучало безукоризненно).
Как во время спектакля, так и по окончании, публика активно аплодировала, однако, настоящего теплого приема венцев (те, кто часто посещает Штаатсопер, меня поймут) не наблюдалось.
Невольно вспоминается еще одна относительно экспериментальная постановка «Пиковой» в Париже (постановка Льва Додина). Там также игнорируется либретто. Но в постановке Додина есть цельность, СМЫСЛ и идея. Здесь же лично мне не удалось увидеть ни того, ни другого, ни третьего. Зато есть стрельба, эротика в различных ее вариациях, перенесение в современность, и отсутствие вкуса, в общем, как говорится, полный джентльменский набор "режоперы", опций, вполне вписывающиеся в концепцию провинциального театра, но никак не Венской Штаатсопер.