В Лионе прошла серия представлений изысканного раритета – оперы Виктора Ульмана «Император Атлантиды». Произведение о бессмертии, написанное в 1943 г. в лагере смерти, является беспощадным обличительным документом своей страшной эпохи, редким примером человеческого мужества, а также, помимо всего прочего... ещё и просто очень хорошей оперой.

Спектакль, длящийся всего один час, и являющийся при этом совместной продукцией трёх (!) театров – Лионской национальной оперы, театра Комедии Валанса и лионского театра «Круа-Русс», казалось бы, мог невольно вызвать в памяти старую басню про гору, которая в долгих муках родила мышь, и заставить относиться к предстоящему мероприятию со скептической ухмылкой.

Но всё не так просто, совсем не просто! Масштабность культурного явления нельзя измерить ни в минутах, ни в количестве задействованного артистического персонала. Этот камерный спектакль, в котором участвуют шестеро певцов и 13 музыкантов, производит впечатление события весьма монументального.

Искусство делает свободным

И «Император Атлантиды», и сам Ульман незаслуженно мало известны, поэтому считаю нелишним, прежде чем давать оценку спектаклю, сказать несколько слов об этой опере и её авторе.

Виктор Ульман (1898–1944), композитор еврейского происхождения, родившийся в Австро-Венгрии и большую часть жизни проживший в Праге, в молодости был учеником Шёнберга (и одним из основателей знаменитого венского «Общества частных концертов»), а потом некоторое время работал ассистентом у Цемлинского. Возможно, именно поэтому для его творчества характерен уникальный синтез достижений «Новой венской школы» и позднего романтизма. Подобно Альбану Бергу, Ульман перенял экспрессионистский дух музыки Шёнберга, но не следовал его «рецептам» буквально. Прибавьте к этому увлечение американской музыкой, в частности блюзом, а также малохарактерный для окружающей Ульмана среды интерес к французской культуре – и получится стилистика оригинальная, самобытная и обаятельная. Нечто среднее между Бергом и Куртом Вайлем, но не похожее ни на того, ни на другого.

В виду скудости биографических данных не очень ясно, почему Ульман, будучи евреем, не уехал из Европы, как это сделали те же Шёнберг и Цемлинский, когда в воздухе отчётливо «запахло жареным», а остался жить в Праге, чем обрёк на гибель себя и свою семью. Возможно, он не ощущал себя евреем? Его отец был офицером австро-венгерской армии, а это подразумевало полную социальную и религиозную ассимиляцию. Сам Ульман тоже успел повоевать на Первой мировой в качестве добровольца. Мог ли он не понимать, что для «новых хозяев Европы» эти аргументы не будут иметь никакого веса? В 1942 г. композитор был арестован и отправлен в концентрационный лагерь Терезин, где и написал последние свои сочинения, в том числе оперу «Император Атлантиды».

Последний факт может показаться странным. То, что мы знаем о концлагерях, как-то плохо сочетается в нашем сознании с возможностью сочинять оперы. Но Терезин – лагерь особенный. Из него делали «витрину нацизма», куда пускали иностранных дипломатов и представителей Красного Креста, там было еврейское самоуправление, и жизнь была относительно сносной. Так что Ульману в каком-то смысле «повезло».

Разумеется, не стоит преувеличивать это «везение». «Тепличными» условия в Терезине были только на фоне других лагерей. Более трети всех депортированных туда всё же умирали от болезней и недоедания. Остальные были переправлены в «настоящие» лагеря смерти. Вот типичный пример тогдашних будней: самими терезинскими узниками был снят документальный агитационный фильм о своём лагере, который широко демонстрировался в кинотеатрах Рейха под названием «Фюрер дарит евреям город». Спустя несколько дней после окончания съёмок, режиссёра этой ленты... перевели в Освенцим.

Ещё одной интересной особенностью этой странной «прихожей смерти» было то, что в Терезине собрали вместе множество деятелей культуры. И, подобно тому, как в некоторых других лагерях проводились циничные «научные» эксперименты над людьми, Терезин был местом не менее циничных и отвратительных «культурных» экспериментов. Любое, сколь угодно «дегенеративное», сколь угодно антифашистское искусство здесь не только не каралось, но даже поощрялось – нацисты как будто проверяли на «отработанном материале», каких глубин деградации может достигнуть еврейская культура, если ничем её не ограничивать. Так, в Терезине работало несколько оркестров, были открыты театры, люди посещали премьеры, а критики оттачивали свои перья, публикуя рецензии в лагерных газетах.

Однако Виктору Ульману удалось отличиться. Его «Император Атлантиды» всё-таки был запрещён нацистской цензурой и снят после генеральной репетиции! Эта одноактная «легенда в четырёх картинах» (так определил жанр сочинения сам автор), написанная в 1943 г., показалась слишком едкой и оскорбительной даже по меркам терезинской вседозволенности.

В октябре 1944 г. Ульмана, как и многих других узников Терезина, депортировали в Освенцим, где практически сразу отправили в газовую камеру. Вместе с ним были казнены его жена, сын и либреттист «Императора Атлантиды» 25-летний поэт Петер Кин.

Перед самым отъездом из Терезина Ульману чудом удалось переправить свои рукописи «на волю» - своему другу в Австрию. Поэтому многие из его последних сочинений дошли до нас. Впервые «Император Атлантиды» был поставлен (если не считать сорванной премьеры в концлагере) в 1975 г. в Амстердаме.

По ту сторону жизни и смерти

Так о чём же эта опера? Ответ даёт сам автор в прологе. Она о «жизни, которая разучилась смеяться, и о смерти, которая разучилась плакать, в мире, разучившемся радоваться от жизни и умирать от смерти». Аллегорические персонажи, пролог, в котором сразу же излагается сюжет, - эти черты роднят «Императора Атлантиды» со средневековыми драмами-моралите. «В прошлое» обращена и музыкальная форма произведения – с чётким делением на отдельные номера: арии, дуэты, речитативы и т. п. Действующих лиц в опере семеро: Император Оверолл (баритон), Смерть (бас-баритон), Барабан (меццо-сопрано), Арлекин (тенор), Солдат (тенор), Девушка в солдатской форме (сопрано), Громкоговоритель (бас-баритон). Партии Арлекина и Солдата могут исполняться одним и тем же артистом – так было на генеральной репетиции в Терезине, так же было и в нынешнем лионском спектакле.

Вопреки ожиданиям, главным героем оперы является не сам Император, а Смерть. (Полное заглавие произведения – «Император Атлантиды или Смерть отказывается повиноваться»). У этого персонажа две значительные арии, а кроме того, два из трёх оркестровых интермеццо оперы (после первой картины и после второй) имеют подзаголовок «Пляска смерти». Несомненно – помимо всего прочего, это «привет» Сен-Сансу от франкофила Ульмана. Первый из этих танцев представляет собой изобилующий диссонансами менуэт, второй же более спокойный, гармоничный, мелодичный. К сожалению, некоторое несоответствие видеоряда звукоряду не позволило в полной мере расслышать эту интереснейшую музыку (подробнее о постановке чуть ниже).

Несложная фабула «легенды» такова. Император Оверолл (то есть, по-английски, «всеобъемлющий»), «которого уже много лет никто не видел, потому что он закрылся один в своём огромном дворце, чтобы лучше править», и который общается с миром при помощи двух своих помощников – Барабана и Громкоговорителя, торжественно объявляет священную и победоносную войну всех против всех. Всё было бы прекрасно, но Смерть разобиделась, что ей в этой войне отведена роль простого знаменосца, и объявила забастовку. Не имея возможности убивать и умирать во славу своего Императора, люди дошли до того, что стали предаваться любви. Император в ужасе умоляет Смерть вернуть всё, как было. Смерть соглашается, но с одним условием: первым должен будет умереть сам Император. Тот, скрепя сердце, принимает сделку и умирает. Все славят Смерть.

Музыка, на которую положен этот мрачный, дерзкий и до неприличия гротескный сюжет, тоже дерзкая, забавная, гротескная, полная скрытых намёков и кукишей в кармане. Например, в момент, когда Барабан объявляет приказ Императора о начале священной войны, он делает это на искажённой мелодии Гайдна из песни Deutschland über alles («Германия превыше всего»), бывшей гимном Третьего Рейха. А в сцене, где Арлекин прославляет радости жизни, Ульман цитирует «Песнь о Земле» запрещённого фашистами Малера. Финальный квартет оперы Komm Tod, du unser werter Gast («Приходи, Смерть, наш почётный гость») представляет собой строгий лютеранский хорал, исполняемый под аккомпанемент... скрипки и банджо, наигрывающих что-то легкомысленное в стиле «кантри». Даже из этих нескольких примеров видно, что опера «Император Атлантиды» является произведением обличительным и бунтарским не только с точки зрения либретто, но и в музыкальном отношении тоже.

И хорошо, что этот спектакль шёл не на сцене Лионской оперы, а в более скромном театре «Круа-Русс». Праздничная атмосфера большого «оперного дома», пусть даже такого демократичного, каким Лионская опера старается быть, совсем не сочеталась бы с этим призрачным сочинением, написанным по ту сторону жизни и смерти.

Далеко от Освенцима

Команда исполнителей почти сплошь состояла из специалистов по современной музыке, которые озвучили партитуру Ульмана со вкусом и азартом. Музыкальным руководителем постановки был канадец Жан-Микаэль Лявуа. На счету этого молодого, едва перешагнувшего за 30, дирижёра уже несколько мировых оперных премьер. Внешне Лявуа оказался ярким представителем «дирижёра нового поколения» - щеголеватый, молодцеватый и в то же время «одухотворённый», с широкими, картинными, почти балетными жестами. Не буду называть другие примеры подобных дирижёров – их немало как в России, так и за рубежом, и они хорошо всем известны. Скажу только, что в случае Лявуа эта новая манера качеству исполнения ни в коем случае не вредила. Непростая музыка Ульмана получила в лице дирижёра ревностного и убедительного защитника.

То же касается и певцов, исполнивших сложные партии оперы с лёгкостью и шиком. В роли Смерти блистал (иначе не выразишься) американец Стивен Оуэн, получивший, до того как стать певцом, философское и теологическое образование. Его голос мощный, красивого, щедрого тембра, а подача текста такая, что, хотя немецкий язык для певца и не родной, вспоминаются поскрипывающие записи певцов старой доброй немецкой школы и приходят на ум имена уровня если и не Ханса Хоттера, то по меньшей мере Густава Найдлингера. Не случайно центральное место в репертуаре певца занимают оперы Вагнера, в которых он выступает на различных мировых сценах.

Все остальные исполнители также были хороши, однако поскольку в оперном спектакле вокальный образ не может быть отделён от сценического, то следует прежде сказать несколько слов о самой постановке, которую осуществил известный французский режиссёр Ришар Брюнель.

О таких постановках говорить труднее всего. Ругать – просто, восторгаться тоже просто (да при этом ещё и приятно). А как быть, когда ругать не за что, но и восторгаться особенно тоже нечем? Спектакль у Брюнеля получился, что называется, добротный, сделанный на совесть, ни в коей мере не халтура, но, на мой взгляд, возможности произведения были в нём раскрыты далеко не полностью.

Спектакль начинается при закрытом занавесе. Откуда-то сбоку выходит неопрятного вида человек в серой робе (арестантской?) Он подметает пол. Вдруг из-под его швабры выскакивают две большие крысы – механические, с дистанционным управлением, из тех, что можно купить в детском универмаге. Слишком явно ненастоящие, чтобы быть противными. (Вспомнилось, как несколько лет назад точно такая же крыса бегала по сцене Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко в спектакле «Майская ночь»). Затем начинается пролог. Оказалось, что мужчина со шваброй – это и есть Смерть. Текст пролога он произнёс прекрасно, хотя автором этот монолог поручен совсем другому персонажу – Громкоговорителю. И открывающий оперу лейтмотив – коротенькая попевка из четырёх нот – это музыкальная характеристика именно прислужников Императора, то есть Барабана и Громкоговорителя, а отнюдь не Смерти.

Надо отдать должное исполнителю партии Императора австрийцу Кристиану Мидлю – придуманную для него режиссёром роль диктатора-психопата он сыграл безукоризненно. Но таков ли на самом деле Император из оперы Ульмана? Да, конечно, диктаторы, особенно кровавые, - народец мелкий и уважения не заслуживающий. Показывать их такими – дело благородное. Но при этом не надо забывать, что сами-то они изо всех сил стараются казаться солидными. Оперный Император, который водил на поводке крысу, а потом играл и даже катался с ней в обнимку на полу в присутствии своих подчинённых, выглядел не очень убедительно. Добавим к этому истеричность, китель и заправленные в сапоги брюки-галифе, и получим набор штампов, более уместный в фильме Тарантино, нежели в произведении, созданном человеком на краю гибели.

К тому же не надо забывать, что Император Оверолл – персонаж сложный и не вполне однозначный. Да, убийца и палач, но именно он совершает единственный за всю оперу мужественный поступок – жертвует собой (пускай и не во имя жизни, а во имя смерти). Для ходульного образа, созданного Кристианом Мидлем, этот поступок выглядел неестественным и немотивированным.

Под стать императору были и его приспешники – вокально и актёрски безупречные, но концептуально противоречивые. Понятно, что сама необходимость воплотить на сцене образы Барабана и Громкоговорителя, - это уже творческий вызов как режиссёру, так и актёрам, требующий от них фантазии и нестандартных решений.

Люси Шауфер (Барабан) играла красивую стерву, прячущую под униформой свою подавленную и извращённую сексуальность. Своего рода медсестра Гнусен из романа Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом». Иначе говоря, ещё один штамп. Жан-Батист Муре (Громкоговоритель) изображал, тоже весьма убедительно, этакого «адъютанта его превосходительства», без лести преданного верного пса.

Выбранные артистами образы были реализованы очень качественно. На актёров было приятно смотреть. Но нет-нет, да и возникал вопрос: кто эти люди, и что они делают в данной опере?

С костюмами и реквизитом «в стиле ретро» контрастировали расставленные вокруг овального стола в кабинете Императора офисные кресла а ля «Икея», очень похожие на те, что уже фигурировали в той же Лионской опере в недавнем «Макбете». В одной из сцен персонажи швырялись ими друг в друга. По этой причине, в целях безопасности, билеты в первые два ряда партера не продавались. Стоило ли оно того? (Сценограф – Марк Лене, художник по костюмам – Клер Ристеруччи).

Сцена смерти Императора была решена следующим образом. Во время последней арии тирана его лицо снимали на камеру и транслировали «в режиме реального времени» на два старых чёрно-белых телевизора, подвешенных с двух сторон сцены. (Этот приём, уже тоже успевший стать штампом, также использовался в лионском «Макбете», а московская публика могла его видеть в последней постановке «Руслана и Людмилы» в Большом театре). В нижней части изображения шла бегущая строка: Des Kaisers Abschied («Прощание Императора»). Окончив своё «телевыступление», император просто-напросто открывал в полу замаскированную дверь и уходил в эту «могилу», которую тут же припорашивало свежим снежком. Эффектно, остроумно, но... Вообще-то люди, и особенно императоры, так не умирают. Их хоронят с музыкой и с пышным кортежем. Или уж пристреливают, как собак. Получилась не театральная условность, а та самая «маленькая неправда», которая в театре неизбежно тянет за собой большую фальшь и мешает зрителю поверить в происходящее. Не очень понятно, почему Брюнель отказался от предложенного автором элегантного решения, когда Смерть уводит Императора за собой по ту сторону зеркала. Видимо, именно потому, что это решение предложил сам автор.

Подводя итог, скажу, что спектакль мне в целом понравился. Да и на зал он произвёл сильное, подавляющее впечатление. (Интересная реакция: много криков браво, но сдержанные аплодисменты). Но восторга, катарсиса, ошеломления не было. Хотя, как мне кажется, партитура Ульмана обладает достаточным исходным потенциалом для создания такого спектакля, который мог бы ошеломлять и потрясать.

Тут, возможно, нет вины постановщиков – они свою работу выполнили честно. Проблема в другом, в том, что нынешняя европейская интеллигенция уже не знает, не помнит, что такое тоталитаризм, диктатура, война и массовое уничтожение людей. Для них, в отличие от авторов оперы, это всё уже абстракция – то, с чем они на своём личном опыте не знакомы. А потому и вынуждены скатываться к более или менее талантливо сработанным клише.

И, выйдя из театра на свежий воздух, я подумал: а может, это и к лучшему? Может, лучше уж терпеть фальшивых тиранов на сцене, чем подлинных в жизни? «Император Атлантиды» - опера сильная, но, может, лучше уж ей оставаться неактуальной? И не лучше ли было бы для всех, если бы она вообще никогда не была написана?

Автор фото — Jean Louis Fernandez

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru