Часто ли мы сожалеем о прошлых ошибках, которые уже нельзя исправить? Часто! Хотя вся бессмысленность этого – очевидна! Новая постановка «Евгения Онегина» на сцене Королевской оперы, созданная новым директором (с осени 2011 года) Каспером Хольтеном, дирижером Робином Тиччати и сценографом Мией Стенсгаард, именно об этом.

Чтобы подчеркнуть эту свою идею, Хольтен приводит в оперу двух главных героинь – поющую Татьяну, крупную, зрелую, в исполнении опытной болгарской певицы Красимиры Стояновой, в паре с физически хрупкой, выразительной танцовщицей Вигдис Хенце Ольсен.

Обе одеты в красное: но одна – в длинном платье с рукавами, и ее главная привилегия – петь.

Красимире достается не так уж много зрительского внимания в те моменты, когда другая – в легком открытом сарафане, вторая, юная Татьяна – танцует любовь, мечты, терзания, и затем «вжимает» себя в книжный шкаф. Правда, происходит это как-то не к месту (уже когда было написано ее любовное письмо), с явным опозданием и потому лишено всякого смысла. Мне кажется, было бы намного выразительнее, если бы сцена началась с этого запирания Татьяны в книжном шкафу. Тогда было бы понятно, почему с таким остервенением она раскидывала книги, виновники ее романтических мечтаний, уведшие столь далеко от реальной жизни, и в бешенстве рвала их страницы.

Что-то в этом жесте было не русское!

Голос Красимиры – великолепен, и пела она красиво на протяжении всей оперы. Удовольствие получил зритель и от Питера Роуза, исполнившего роль князя Гремина – несколько напыщенного, но искренне влюбленного.

Танцор Томас Ракет – молодой Онегин – не столь интересен. Он танцевал мало. Но вряд ли тут была его вина. Когда стала ясна режиссерская мысль о двойниках, подумалось, что именно танцоры возьмут на себя большую часть смысловой нагрузки действия, чтобы посредством танца пересказать историю любви и сожалений. Но этого не случилось, или случилось лишь отчасти (может быть потому, что почти параллельно, в «Ковент-Гардене» великолепно несколько вечеров исполняли балет «Онегин» хореографа Джона Кранко).

Зрелый Онегин – английский баритон Саймон Кинлисайд – неучтив, не денди в своей какой-то гимназистской синей курточке, груб в сценах откровенного флирта с Ольгой, которой периодически передает фляжечку со спиртным, и которая невинно прикладывается к ней! (Как же без этого! – Россия ведь!). Но вокально он привносит не холодность, а страсть. Вариации его голоса предлагают гораздо больший выход эмоциям, нежели его поступки.

Другая пара влюбленных – сочетание невинности (относительной, правда!) и пыла – словацкий тенор Павол Бреслик, лирический и интенсивный Ленский, и русская меццо-сопрано Елена Максимова в роли энергичной Ольги. Елена – единственная русская из артистов, множество раз певшая эту партию на сценах самых разных оперных домов. И по замыслу Чайковского роль Ольги должна была исполняться певицей с низким голосом, поэтому казалось, что меццо Елены идеально соответствует роли. Но у нее не было двойника, как у Татьяны, и ее Ольга не была легка, воздушна, игрива, то есть как актриса, она не впечатлила. Скорее, совершенно по-пушкински, она была «глупа, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне». Но может быть именно эту черту и хотел подчеркнуть режиссер? Тогда его задача выполнена на все сто процентов, и Елена справилась с ней отлично.

Действие спектакля происходит примерно в период создания оперы, когда Чайковский поставил последнюю точку в своем шедевре. Мне бы хотелось найти разгадку оформления сцены. Почему голые, без листвы, в оранжево-багряном свете деревья – в отблеске будущих революций? С размытыми снежными хлопьями всё более менее понятно – русская зима! – их можно наблюдать в спектакле, словно из окон скорого поезда, пересекающего огромные пространства России (видео-дизайн Лео Уорнера).

И ровно посередине сцены четыре пары огромных высоких двойных дверей неопределенного сине-серо-голубого цвета, которые периодически раскрываются и закрываются, сквозь которые просматривается видеоряд. Соединены они как бы книжными шкафами, из которых Татьяна в начале первого акта вынимает стопками книги, а няня стопками кладет их на место. И куда, в конце концов, забирается, где прячется юная Татьяна. И остается там до конца оперы. Так же как Ленскому, убитому на дуэли, суждено было пролежать на сцене бездыханно до того момента, когда окончательно опустился занавес. Видимо, как напоминание об еще одной, совершенной Онегиным в молодости, ошибке. Ошибке, исправление которой уже невозможно.

В черные платья типа бомбазин одет хор: это крестьяне в первом акте и аристократия на балу во втором (костюмы Катрины Линдсей). Хорошо спетый, и довольно таки прилично звучащий на русском хор.

Но что-то было не в порядке в оркестровой яме в тот вечер. Было несколько «рваных» моментов, периодически оркестр звучал излишне громко. Роскошную музыку Чайковского трудно испортить, вечер в любом случае состоялся, но все-таки музыкантам и дирижеру Робину Тиччати явно есть что совершенствовать. Ее, эту великолепную музыку, пожалуй, самую популярную русскую оперу, можно было сыграть лучше.

Итак, еще одна версия «Евгения Онегина». Несовершенная, но очевидно более интересная, нежели русская версия Большого театра (режиссёр – Дм. Черняков), показанная на этой же сцене пару лет назад.

Это первая режиссерская работа Хольтена как директора оперы в «Ковент-Гардене», в которой однозначно чувствуется что-то особенное, в частности, этот взгляд зрелых героев в прошлое весьма оригинален. Кажется, директору было что предложить, но, конечно, многое из того, что мы увидели, что было поставлено на сцене, шло вразрез с тем, что предлагается в либретто Чайковским, который, как мы знаем, был бесконечно верен стиху Пушкина.

Я услышала, как многие недоумевали, почему только одна русская певица была приглашена в «Ковент-Гарден». Ведь в русской опере хотели услышать не тяжелый акцент, слышимый даже сквозь бурю звуков оркестра, а безупречную музыкальность русского слова. И еще – специфичный колорит не только звуков, но и красок, а не безликую черную униформу, в которую вполне может быть также облачена массовка вагнеровской оперы, моцартовской, даже английской, но вряд ли итальянской и русской. Зритель не нуждался в чем-то усредненном, ему, в данном конкретном случае, однозначно хотелось русского.

Фото: Donald Cooper

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru