58-й сезон Лирик-оперы Чикаго завершается шедевром Джузеппе Верди – оперой “Риголетто”. В партии Джильды на чикагской сцене дебютирует одна из самых замечательных молодых певиц нашего времени, обладательница редкостного по красоте и диапазону колоратурного сопрано Альбина Шагимуратова. Ее приезду в Чикаго мы обязаны бывшему генеральному директору Лирик-оперы Уильяму Мэйсону. Контракт с певицей был заключен четыре года назад, когда она училась в Хьюстонской опере. Мэйсон вызвал ее на прослушивание и предложил спеть Джильду. Так Лирик-опера оказалась в этом году в достойном списке из нескольких оперных театров, в которых впервые выступает Шагимуратова. До Чикаго была Опера Сан-Франциско, после – в апреле-мае – состоится ее дебют на сцене лондонского Ковент-Гардена. Позади – выступления певицы в Ла Скала и Венской опере, Метрополитен-опере и Берлине. Шагимуратова с триумфальным успехом объезжает крупнейшие оперные сцены мира!..

В интервью нашему корреспонденту Сергею Элькину певица рассказывает о любимых партиях, дирижерах, педагогах и о том, кто открыл ее голос.

С.Э. — Приветствую вас в стенах Лирик-оперы! Как вас здесь встретили?

А.Ш. — Прекрасно. Замечательный оркестр, сильный хор, доброжелательная атмосфера. Дирижера Эвана Роджистера я знаю с 2006 года. Я с ним вместе училась в Хьюстонской студии, когда Энтони Фрейд только пришел руководить театром.

— Вам нравится петь Джильду?

— Да. Она входит в число моих самых любимых партий. Я разучивала Джильду с потрясающей певицей и педагогом Ренатой Скотто.

— Она бесподобно пела Джильду по всему миру, в том числе на сцене Лирик-оперы...

— Она не вмешивалась в технические моменты, говорила, что у меня нет проблем с голосом и техникой. Умение правильно петь речитативы, работа над языком, пение со смыслом - вот о чем мы говорили с Ренатой. Мы с ней обсуждали трактовку образа Джильды. Ее главный совет – быть умной певицей, развиваться, работать над собой. В Джильде она меня научила пониманию того, что моя героиня – не глупая девочка. Все, что с ней случилось, позволило ей повзрослеть. По либретто ей шестнадцать лет. Ее волнует чрезмерная опека Риголетто, который держит ее в клетке, она не знает, где ее мама... У нее много вопросов к отцу, но он ей не отвечает.

— По мере развития сюжета происходит трансформация образа Джильды...

— Я считаю, что Герцог любил ее. По-своему, но любил. И она любила его. Это не было, как говорят некоторые режиссеры, изнасилование. После изнасилования наверняка проявляются совсем другие чувства. В первую очередь, мщение. А Джильда не мстит, а умирает, спасая Герцога. В каких-то моментах она взрослее отца.

— Расскажите, пожалуйста, о ваших “отцах”. Их в Чикаго у вас два...

— Анджей Доббар и Желько Лучич – два разных Риголетто. В каждом из них выстраиваются совсем разные отношения с дочерью. В результате получаются два разных спектакля. У Анджея, на мой взгляд, настоящий вердиевский голос. Он рожден для вердиевского репертуара. У Желько тоже прекрасный голос. Он – папа в прямом смысле слова.

— В прошлом году в интервью “Независимой газете” вы сказали: “Мечтаю выступить в классической постановке”. Постановка “Риголетто” в Лирик-опере – классичней, кажется, не придумаешь. Ваша мечта исполнилась?

— В такой постановке легко поется. Думаешь только о голосе, об образе, о музыке. Нет никакого дискомфорта. Европейские модерновые постановки уже немного утомили.

— Не скучно после Европы в Лирик-опере?

— Ну что вы. Совсем нет. Удобно.

«Технике всегда надо учиться»

— У вас совершенно удивительный голос: чистый, яркий, прозрачный. Это от природы?

— Все вместе. Сказывается работа над голосом, и, наверно, то, что Бог дал. Технике всегда надо учиться.

— Это правда, что в пять лет вы уже пели татарские народные песни?

— Правда. Мои родители – юристы, но у моего папы первое образование музыкальное. Он играет на баяне. С ним я пела песни, и в пять лет он повел меня в музыкальную школу. Своими успехами я обязана ему.

— Был ли в вашей жизни человек, который открыл ваш голос?

— Был. Известный татарский оперный певец, солист Казанского оперного театра, тенор Хайдар Бигичев. Он посоветовал мне стать оперной певицей. Я же училась на дирижера-хоровика.

— А я думал, что вы с детства готовились стать певицей.

— Нет, было совсем не так. Я хотела стать профессиональной пианисткой, двенадцать лет училась в Ташкенте в музыкальной школе. Пыталась поступить в Ташкентское музыкальное училище, но меня не приняли. Тогда было дано указание воспитывать исключительно национальные кадры. После развала Союза в Ташкенте стало трудно жить, и мы всей семьей переехали в Казань. А был уже сентябрь, вступительные экзамены закончились. Директор Казанского музыкального училища сказала, что есть свободное место на дирижерско-хоровом отделении. И меня приняли просто так, без экзаменов. Я начала петь в хоре. Так все начиналось. А потом я почувствовала, что у меня есть голос... В детстве в Ташкенте я по телевизору услышала Марию Каллас. Для меня это было шоком. Как можно так петь? Но я сразу решила, что опера не для меня, это – нечто недосягаемое. Я представляла себя хоровым дирижером. Я ведь три года работала в музыкальной школе и была руководительницей детского хора.

— Этот эпизод как-то ушел из вашей биографии

— (Смеется) У меня были малыши – дети с первого по третий классы. Мы участвовали в конкурсах. На одном из них заняли второе место... После окончания училища я поступила на дирижерско-хоровое отделение Казанской консерватории. Мой папа – помимо того, что в Ташкенте работал адвокатом, а в Казани – в Министерстве юстиции, потом стал арбитражным судьей, - сочиняет песни. Среди тех певцов, кто их исполнял, был Хайдар Бигичев. Однажды папа попросил меня спеть Хайдару по телефону. Хайдар выслушал меня, спросил, где я учусь, и посоветовал заняться пением. На следующий день папа пошел к директору училища, попросил, чтобы мне нашли педагога, и я стала параллельно с основными занятиями факультативно заниматься оперным пением. Я помню, нагрузка была бешеной.

— Получается, если бы не Бигичев...

— Даже не знаю, что было бы. Наверно, осталась бы дирижером-хоровиком. Свой совет он дал мне незадолго до смерти. Огромная ему благодарность.

— А после Казани была Москва и учеба у великой Галины Писаренко. Что вам дало общение с этим замечательным музыкантом?

— Вы правильно сказали – музыкант. Галина Алексеевна Писаренко - в первую очередь музыкант. Очень теплый педагог и чудесная женщина. Она научила меня понимать оперу. Галина Алексеевна безумно трепетно относится к своим студентам. Как к своим детям.

— Вы получили блестящее образование: вокальный факультет Московской консерватории, аспирантура. Почему вы решили пройти стажировку в Оперной студии при Хьюстонской опере? Неужели после Московской консерватории вам еще было чему учиться?

— Московская консерватория не дает возможности выйти на международную сцену, не дает знания языков. В Хьюстоне я выучила язык и стилевую манеру пения: как петь Моцарта, Верди, бельканто... Я начала петь в Хьюстонской опере, меня заметили. Благодаря Энтони Фрейду и всей команде Хьюстонской оперы я стала известна в оперном мире... А после первого курса в Хьюстоне совершенно случайно поучаствовала в конкурсе Чайковского.

— И победили. Пришли, увидели и победили.

— (Смеется) Галина Алексеевна настаивала на моем участии в конкурсе. После конкурса – прослушивание у Риккардо Мути в Зальцбурге, в Метрополитен-опере, в Ковент-гардене... У меня появились агент, менеджер. И понеслось...

«Для меня в опере главным является дирижер»

— Сколько бы ни говорили о том, что опера стала режиссерским театром, для меня в опере главным является дирижер. Дирижер может “убить” певца или вознести его.

— Вас когда-нибудь “убивали”?

— Бывало. Когда встречаешь дирижеров не оперных. Дирижер должен чувствовать исполнителей. Не все чувствуют.

— А дирижера, который вас вознес, зовут Риккардо Мути?

— Маэстро такого уровня не нуждается во всех наших комплиментах. Он – настоящий. Он – дирижер, который встает за пульт и делает дело. И он четко знает, что он делает. Мой дебют в Зальцбурге был одновременно моим европейским дебютом. Мне было невероятно страшно петь Царицу ночи, только-только закончив студию. Сейчас редко встретишь дирижера, который скажет: “Деточка, делай свое дело на сцене. Я следую за тобой”. Это то, что мне сказал Мути. Царица ночи - партия невероятной сложности для певицы. В этой партии Мути доверился мне. А если я буду делать с ним Джильду, я доверюсь ему.

— О Мути говорят, что он не дает певцам увлечься собственным голосом

— Мути ничего не придумывает из воздуха. Он требует от солиста исполнять то, что написано в клавире. С ним нельзя не соглашаться. Верди не писал оперу для того, чтобы показать красоту голоса. Для этого есть белькантовый репертуар: Лючия, Сомнамбула, Эльвира... В этих партиях важно показать красивое пение. А у Верди все построено на драматургии.

— Кроме Мути, кого бы еще вы выделили из дирижеров?

— Я бы хотела отметить испанского маэстро Рафаэля Фрюбека де Бургоса. Я с ним пела “Stabat Mater” Россини с Бостонским симфоническим оркестром. Вот это - старая школа дирижирования, это - настоящие мастера!

— Вернемся к Царице ночи. Эта партия открыла перед вами двери крупнейших оперных театров...

— Эта партия открывает все двери. Я дебютировала с ней в Зальцбурге, в Ла Скала, Метрополитен-опере, Венской опере...

— Вам не надоело ее петь? Вы это делаете прекрасно, но сама партия однобока!

— Царица ночи – невероятно благодарная партия! Да, она однобока в плане характера, но именно две арии Царицы ночи держат мою технику в хорошем состоянии. После Царицы ночи можно спеть все что угодно. Царица ночи – это всегда волнение!

— А вы волнуетесь перед выходом на сцену?

— Я волнуюсь творчески. Мне не надо пить валокордин. Я не боюсь сцены. У меня нормальный, здоровый, творческий мандраж!

— Для вас красота голоса может быть достаточным условием для успеха или все-таки важно быть драматической актрисой?

— Быть просто певицей с красивым голосом сегодня недостаточно. Но для меня артистизм никогда не будет доминировать. Опера – это не драматический театр.

— Бывало такое, когда вас “заносило” и вы увлекались актерством?

— Партия Виолетты в “Травиате” требует недюжинных актерских способностей. Партия на актерскую выносливость. Конечно, есть личный, жизненный опыт, личные переживания, которые ты можешь вложить в определенный образ. Отдать свое сердце, вложить душу в партию. Но, опять же, нельзя забывать про голос.

«Если я не пою неделю, не учу нового, мне плохо»

— Вы по-прежнему считаетесь солисткой Большого и Казанского оперных театров?

— Да. Я приезжаю, когда у меня есть время, когда позволяет график. Театры идут навстречу. Стать солисткой Казанского театра мне предложил директор. Я сказала, что мой график не позволяет быть штатной солисткой. Он сказал, что это не важно. Будет достаточно, если я спою один-два спектакля в сезон. Редко встречаются такие директора!

— На Западе вас приглашают на партии не русского, а западного репертуара.

— На самом деле, это большая победа для русской певицы – петь не в русском репертуаре. Русский репертуар я пою только в России: Людмилу в “Руслане и Людмиле” Глинки, Шемаханскую царицу в “Золотом петушке” Римского-Корсакова. К сожалению, эти оперы почти не идут на Западе.

— Есть ли личности в сегодняшнем оперном мире, вызывающие у вас особенное уважение?

— Я бы назвала два имени: Анна Нетребко и Анжела Георгиу. Анна Нетребко вошла в историю, как очень неординарная певица. Она – российская гордость. Когда я только начинала петь, я послушала ее первый сольный альбом и учила по нему некоторые арии. Анна привнесла в оперу нечто новое. Я часто встречаю молодых певиц, и они все хотят быть похожими на Аню.

— Как раз в эти дни она находится рядом с нами, поет в “Богеме”.

— Я слушала ее “Богему”. На сегодняшний день она самая лучшая Мими... Мне очень нравится Анжела Георгиу. Она - очень культурная певица с прекрасным голосом. Еще одна умная и интересная певица – Джойс Ди Донато. Мастерски поет!

— Где ваш дом?

— Мои родители живут в Казани. Но поскольку у меня график очень плотный, мой дом в самолете. Сплошные гастроли...

— Как родители относятся к вашим успехам?

— Очень рады. Гордятся мною. К сожалению, они меня редко видят. Они приезжали в Хьюстон, когда я там пела. Были в Лос-Анджелесе, в Европе.

— В Чикаго вы успели что-нибудь посмотреть?

— Да, я вышла к озеру, сходила в музей, библиотеку. Хороший город. Есть что посмотреть. Мы здесь три недели репетировали по девять часов в день. А сейчас идут спектакли, и параллельно я учу новый репертуар.

— Можно полюбопытствовать, каким он будет?

— В данный момент я учу партию Манон в опере Массне. Я спою ее впервые летом в Люксембурге. Учу Констанцу из оперы Моцарта “Похищение из сераля”. Буду петь эту партию в Париже и в Метрополитен-опере.

— От контрактов, наверно, отбоя нет?

— 2014 и 2015 годы уже забиты. Сейчас составляются графики на 2016-2018 годы.

— Что вас интересует кроме оперы?

— На все остальное просто не хватает времени. Часы уходят на разные бюрократические процедуры: документы, визы, походы в посольства... Это немного утомляет. Все двенадцать месяцев заняты. Со временем я буду лучше планировать свой график, чтобы один-два месяца оставлять на каникулы.

— А на каникулах будете учить новые партии?

— Да. Иначе не получается. Если я не пою неделю, не открываю клавир, не учу нового, мне плохо.

— Вас так прекрасно встретили в Чикаго, что я уверен – вы сейчас порадуете читателей новостью о новом контракте...

— Да, я еще буду петь в Лирик-опере. В других партиях.

— В таком случае я с вами не прощаюсь. Продолжение следует...

Беседовал Сергей Элькин

Фотографии к статье:

Фото 1—5. А.Шагимуратова. Фото из личного архива певицы

«Риголетто». Лирик-опера. Чикаго, март 2013 г. Фото Дэна Реста.

Фото 6. А.Шагимуратова – Джильда, Д.Филианоти – Герцог.
Фото 7. Шагимуратова – Джильда.
Фото 8. А.Шагимуратова – Джильда, Анджей Доббер – Риголетто.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru