Только сейчас я осознала, что периодически, признаваясь в моей безграничной симпатии, если не в любви, к Английской национальной опере, я, по сути, всякий раз признаюсь в любви к Джонатану Миллеру. Это его обворожительное «Микадо» прочно, навсегда оккупировало часть моей памяти, это его постановка «Кавалера розы», виденная мною пару лет назад, свежа в памяти до мельчайших деталей, как если бы я посмотрела ее вчера. Это его «Травиата» и «Севильский цирюльник» вспоминаются в первую очередь, когда заходит речь об этих операх. И вот теперь – «Богема».
30-летние отношения постановщика с этим театром – одна из самых ярких страниц в истории АНО. Джонатан Миллер – выпускник Кембриджа, врач-невролог, актер, сценарист, режиссер, писатель. Он поставил свою первую оперу в 1974 году. В 2002 году возведен в рыцарское достоинство. Сэр Джонатан Миллер – самый известный английский режиссёр, незаурядная личность и такой типичный англичанин на подступах к 80-летию.
Эту постановку миллеровской «Богемы» лондонцы впервые увидели в 2009 году, и, как это ни удивительно, она разочаровала – если не зрителей, то критиков (я нашла и прочитала старые рецензии), хотя позднее именно этот спектакль был выпущен на DVD. Мне совершенно непонятно, почему и через год к нему отнеслись с прохладцей. Переработанная в третий раз в этом году (режиссер возрожденной постановки Наташа Метерелл), она превратилась, на мой взгляд, в уникальный образец театрального искусства, с трогательной сценографией и вдобавок с великолепной игрой оркестра, безукоризненным пением.
События этой версии миллеровской «Богемы» происходят по-прежнему в Париже, но во времена Великой депрессии 30-х годов прошлого века.
С первых минут опера очаровывает, захватывает, и не отпускает до последней минуты, наступившей как-то неожиданно быстро.
Дирижировал в первый вечер Олег Каэтани, сын русского дирижера, композитора и педагога Игоря Маркевича и донны Toпaзии Каэтани, флорентийки. Он родился в Швейцарии, но с пятилетнего возраста был связан с Брайтоном, откуда и началась его любовь к Англии. Кстати, учился Олег в Петербургской консерватории, говорит свободно по-русски, а также по-английски и по-немецки, хотя и считает родным языком – французский.
Я не припомню другой такой игры оркестра – это было самостоятельное, яркое представление само по себе. Музыка накатывала волнообразно, вздымалась, как пучина, словно это были вовсе и не звуки, а какая-то совершенная, захватывающая и потрясающая форма, эмоционально увлекающая за собой зрителя, приподнимающая его до пронзительных вершин, а затем опускающая до проникновенных глубин. Слушать такое исполнение музыки Пуччини – это ли не счастье?
Декорации Изабеллы Байвотер вращаются на сцене при открытом занавесе, с легкостью трансформировавшись из апартаментов богемы в премилый уголок Парижа с кафе Момюс, затем уголок у заставы и снова – квартира с огромными застекленными окнами, где в самом начале молодые люди играются в бедность, не зная, что очень скоро им придется столкнуться с первым серьезным жизненным испытанием – смертью.
Пение было великолепным. Дуэты Рудольфа (уэльский тенор Гвин Хьюз Джонс) и Мими (английское сопрано Кейт Валентайн) наполнены такой щемящей нежностью, что иного варианта нет – зритель покорен! Тот образ Мими, что создавала на сцене Кейт, напоминает нам, насколько мы, люди, уязвимы, как это неверно – расставаться, любя: «Прощай и не сердись» (Addio, senza rancor).
Ричард Буркхард в роли Марселя – застенчивый, робко ожидающий внимания шумной и несколько экстравагантной Мюзетты, которую исполнила черная сопрано Энджел Блю, дебютировавшая в тот вечер на сцене АНО. Весьма перспективный старт! Несмотря на то, что чисто визуально я не могла сказать, что они очень уж подходили друг другу, вокально – словно были созданы друг для друга, и это компенсировало некоторую несовместимость их внешнего облика. Слушать же пение двух пар, особенно во втором акте, когда голоса главных героев зазвучали глубже, объёмней – это было наслаждение. Но и выступления харизматичного эстета Шонара (Дункан Рок), так же как и интеллектуала Коллена (Эндрю Крейг Браун), трогает искренностью.
Сам Джонатан Миллер прокомментировал этот спектакль так: «Я хотел, чтобы действие в этой опере разворачивались как в кино, насколько это возможно». Связано ли это с «эффектом кино», которого пытался достичь режиссёр, не знаю, может быть, но я не видела другой такой постановки, где спектакль бы шел столь динамично, актеры играли бы столь слаженно, пели безупречно, декорации менялись на наших глазах бесшумно и быстро, и музыка Пуччини в исполнении музыкантов Английской национальной оркестра была преподнесена нам, может быть, в одной из самых лучших ее интерпретаций.
Аплодисменты взорвали тишину зала после первых же арий Рудольфа и Мими, и продолжались практически на протяжении всего спектакля. А когда на сцену на поклон вышли Джонатан Миллер и Олег Каэтани – аплодисменты и крики «браво» сотрясли своды лондонского Колизея.