Шаг директора Михайловского театра Владимира Кехмана по приглашению Василия Бархатова на постановку «Летучего Голландца», а затем и на должность художественного руководителя оперы, хорошо продуман. Преуспевающий, слегка шокирующий молодостью, явно пользующийся поддержкой где-то наверху, Василий может содействовать укреплению позиций театра, пошатнувшихся в последнее время в глазах общественности. Вообще в Михайловском сейчас ставка на молодых. Главный дирижер Михаил Татарников, главный приглашенный дирижер Василий Петренко, художественный руководитель Василий Бархатов – все вокруг тридцати. Племя молодое, но уже знакомое. Как писал Давид Самойлов, …«и в воздухе чувствуется их нарастающий напор». Правда, кто знает поэзию Самойлова, вспомнит, что там есть и такая строка: «В этих людях все глубоко чуждо…»

Да нет, не все чуждо. И молодость – не грех, а достоинство: им, тридцатилетним, развивать сегодняшний и завтрашний музыкальный театр. Весь вопрос – куда и как…

Бархатов попытался отомкнуть романтическую оперу Вагнера ключом, хорошо знакомым западному кинематографу: киногерой сходит с экрана и начинает самостоятельную жизнь. А жизнь Голландца, согласно легенде и питерскому спектаклю, не легка – каждые семь лет он сходит на берег в поисках верной женщины. Режиссер фиксирует даты, начиная с 1953–го года, когда снимают фильм о Летучем Голландце. Случается роман героя с киноактрисой (женщина в красном), потом измена, тягостный уход – и так неоднократно. Все эти короткие мимические истории, исполненные артистами миманса, зритель наблюдает (с трудом, надо сказать, при полузакрытых жалюзях) в кубах над основной игровой площадкой в начале и в последней трети спектакля.

Параллельно кинопроизводству 53-го года где-то уже в 1974 Сента в компании с Эриком смотрит готовый фильм, и здесь зарождается ее фатальное влечение к прóклятому капитану. Во время съемок Голландец поет свой трагический монолог, а его киноизображение (в третьем кубе) открывает рот синхронно – по крайней мере, так задумано. Когда «в кадре» европейски-педантичный Йоханнес фон Дуйсбург (он знаком петербуржцам по роли Клаггарта в спектакле «Билли Бадд»), все более-менее совпадает. Когда же партию Голландца исполняет Андрей Маслаков, все идет враскосяк и вызывает довольно комический эффект. Между тем, Маслаков поет куда интереснее и тембрально богаче, да и по актерским задачам он гораздо точнее фон Дуйсбурга. Его Голландец – не бездушная страшилка из папье-маше, а несчастный человек, затравленный судьбой и толпой.

Но разглядеть и услышать это в спектакле довольно проблематично. На сцене невероятно много всего: столов, стульев, зонтов, закуриваний, выпивок, бытовых сценок, адюльтерных разборок. Видеоморя, эффектно отвечающего динамике симфонического развития в увертюре, тоже многовато. Да и симультанность действия рассчитана на какую-то нечеловеческую способность разгадывать ребусы. В сценической тесноте тонут важные для смысла моменты, в частности, проходки Голландца (артиста-двойника) с чемоданом, облепленным наклейками. Через предметное многословие трудно продираться не только сознанию, но и слуху. Вагнера в спектакле удалось услышать только со второго раза при том, что оркестр, вроде бы, вполне качественен. Все на месте, динамическая амплитуда немалая, колористическая палитра не бедная, лейтмотивы прослушиваются. Только вагнеровского магнетизма нет. Совсем не он правит бал, оставаясь где-то на периферии – оттого ли, что не слишком интересна музыкальная интерпретация, от того ли, что сцена музыке временами ну уж очень мешает!

Однако есть моменты и вполне удачного сопряжения. Хор юных прях – здесь нарядных (в стиле середины ХХ века) девушек под пляжными зонтами, словно в режиме минусовки напевающих в такт вертящимся бабинам магнитофонов – очень симпатичен. Сидят, стройно поют, ничего не наигрывают, и только жадными глазами провожают редких мужчин, проходящих мимо.

Сента появляется с обрывком киноленты в руках, потом берётся за старый проектор. Тоже много курит, видимо pendant загадочному капитану. Как можно заранее догадаться, портрет Голландца во время своей баллады Сента демонстрирует на простыне с помощью проектора. Из-за этой простыни, о чем тоже не трудно догадаться, и появляются Даланд и Голландец со своим чемоданом в наклейках.

Когда на сцене Асмик Григорян, тоненькая, нервная, отрешенная от реальности, все складывается в сценическую правду. Прощаешь постановщику нелепую мизансцену Сенты, натягивающей на голову край простыни (зачем?), прощаешь певице нестабильные верха, потому что красота тембра голоса, внутренняя страстность и одержимость искупительной любовью дарят ее Сенте ауру романтической исключительности.

Вторая исполнительница этой партии грузна и озабочена проблемами вокала, хотя качественный голос Елены Панкратовой сам по себе достаточно плотный, и вагнеровские партии ей не противопоказаны. Но вот интересно: менее опытная Григорян в мизансценическом рисунке Бархатова почти всегда органична, и это хороший или не очень, но современный театр. А опытной Панкратовой в момент удается все заземлить и свести к традиционной оперности позапрошлого века, как бы изощрена ни была линия роли.

Третий акт решен режиссером неординарно. На веселой вечеринке много гостей. Обитатели это морского порта или шумная артистическая компания, переселившаяся сюда из первого «киношного» акта, не очень ясно. Да это, в общем, и не важно. Они – толпа обывателей, которые с любопытным непониманием смотрят на молчаливую пару. Крепко держась за руки, Сента и Голландец настолько не замечают ничего вокруг, что оба кажутся привидениями. Не размыкая рук, садятся за столик. И тут толпа устраивает себе развлечение: их пытаются «разбудить», трясут, забирают со стола еду и питье, выдергивают скатерть, наконец, выбивают из-под сомкнутых рук столик – но ничто не может заставить любящих оторвать глаза друг от друга. Сцена поставлена на музыку, где обычно сталкиваются буйное хоровое веселье моряков Даланда и инфернальное молчание экипажа странного корабля. Здесь нет экипажа. Есть только пара, своей сосредоточенностью друг на друге возбуждающая недоумение и яростную злобу окружающих. Это сильное решение.

Голландца и Сенту отрывают друг от друга. Его толкают в бассейн, ей в лицо вином. Они остаются жертвами издевок до тех пор, пока злосчастный герой в одночасье не теряет веру в свою мечту. Голландец в спектакле Бархатова – человек необычайно доверчивый и, соответственно, ранимый. Каждые семь лет он терпит фиаско, обманутый очередной кандидаткой в спасительницы. И чем он доверчивее, тем легче, аналогично Отелло, верит в обман Сенты. Вот тут буйство его темной энергии, реализованное с помощью закулисного ветродуя, достигает наибольшего эффекта – юбки раздуваются, брызги летят, столы и стулья переворачиваются, мусор выдувается в неимоверных количествах. В довершение ко всему Сента из пистолета вышибает себе и Голландцу мозги, что совершенно конкретно изображено на сцене. Картина клинико-экспрессионистическая, нервных просим выйти. Как всегда, Бархатов использует эффект на все сто и еще немножко. Это «немножко» часто оказывается назойливым перебором.

Есть в спектакле персонаж совершенно иной, чем все. Эрик с его пониманием трагизма ситуации, открытой страстью и совершенным отчаянием великолепен в исполнении опытного певца-актера Дмитрия Головина. Обе дуэтные сцены с Сентой человечны и подлинны по чувству, такого Эрика можно понять и поверить ему. Молодой обладатель крепкого тенора Андрис Людвиге, другой исполнитель этой партии, уступает Головину в обаянии и силе темперамента, но в нем явно чувствуется певческий потенциал. Добротный вокалист Станислав Швец в партии-роли Даланда сценически совершенно свободен и точен в выполнении актерских задач, не переигрывая. Хорошо звучат и действуют оба Рулевых – Евгений Ахмедов и Сурен Максутов. Так что, ансамбль певцов из труппы Михайловского театра для спектакля подобран вполне удачно.

Говорят, в плохом спектакле не может быть хорошего актерского ансамбля. А спектакль и не плохой. Но какой-то он суетный, мелковатый для Вагнера. Не хватает чистоты и ясности как постановочных намерений, так и их сценической реализации. При наличии некоторых явно интересных решений в целом спектаклю не хватает лаконичной ёмкости режиссерской мысли, адекватной значимости музыки. И это не частная проблема данной постановки. Это тенденция многих работ Василия Бархатова, весьма заметного представителя своего интересного и противоречивого театрального поколения.

Автор фото — Стас Левшин

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru