Юбилейный год Верди продолжается, 200-летие композитора только 9 октября. И театр «Геликон-опера» вполне оправданно открыл свой новый 24-й сезон премьерой «Бала-маскарада».

На пресс-конференции перед началом спектакля руководитель «Геликона» и режиссёр-постановщик Дмитрий Бертман объяснил свой выбор именно этого названия среди 26 опер великого итальянца. Он подумывал, следуя своей проверенной тактике, обратиться к совсем редким опусам вроде раннего «Оберто» или срединного «Арольдо», упомянул «Битву при Леньяно». Но выиграли в этом соревновании сам «Бал-маскарад», выученный режиссёром наизусть ещё в юности и не идущий сейчас в Москве нигде более, и давние воспоминания о нём, как о красивейшем спектакле Большого театра со сценографией Николая Бенуа.

«Каждое открытие занавеса встречалось аплодисментами, а финальная картина – сцена Бала не раз использовалась в Большом на самых разных юбилеях и корпоративах» – это было сказано Бертманом с такой ностальгически-ироничной улыбкой, что сразу стало понятно: в новой постановке ничего подобного нам не видать. Режиссёр пояснил и далее: «…никакой романтики, это жёсткий, даже очень жестокий сюжет. Какая разница, что за костюмы будут на исполнителях? Главное – что здесь изначально присутствует театральность».

Также нам сообщили несколько интересных подробностей про Оперный театр в Стокгольме, где как раз и случилось убийство короля Густава III на маскараде в 1792-м году. Дмитрий Бертман много ставил там, в Шведской Королевской опере. Приветом от исторической основы сюжета стал эффектный занавес – панорамное фото зала Стокгольмской оперы, да факсимиле автографа Густава III возле портрета короля на программке-буклете, оформленной как приглашение на Бал-маскарад.

Два премьерных спектакля провёл приглашённый итальянец Симоне Фермани. При всей условности суждения о дирижёре по одному выступлению с чужим, не самым сильным оркестром, маэстро показал себя высоко интеллигентным музыкантом, прекрасно чувствующим певцов, идущим за ними. Поставленные руки с породистыми готическими пальцами, изящный, но сдержанный, без «балета» жест старой школы. Не будь столько пены вокруг сомнительного родства Фермани с автором «Бал-маскарада», симпатии к не звёздному, но просто очень хорошему дирижёру только бы прибавилось.

Увертюра, правда, показалась формальной, скучноватой. Вообще в оркестре Геликона, как ни странно, при достойных солистах, даже духовых, слышна мелкая неряшливость у скрипок. Отчасти виновата рассадка – ямы как таковой нет, только снятые ряды партера. Звук инструментов подаётся как на ладони, полтора метра глубины смикшировали бы огрехи струнных, и не торчало бы гвоздём надо всем форте медных.

Но вот фото-занавес раскрылся и первая реакция – захотелось возмущённо завыть. Ну кто сказал режиссёрам, а ведь это уже было и не раз, что современный офис с секретаршей за компьютером, одинаковыми в серых костюмчиках клерками вместо придворных и раздвижными перегородками имеет хоть какое отношение к театральности? (Сценография и костюмы Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева). Как за грехи отсидевший почти в таком же «аквариуме» свои 9 часов менеджер должен ещё и в опере смотреть на постылый казённый дом? Разве что таких секретарш, пардон, референток, в которую превратился паж Оскар, в реальности встретишь редко. Хорошо сидящие брючки и жакет, изящные лодочки-шпильки, макияж и модная стрижка до плеч подчёркивали женскую природу Оскара. Сопрано Лидии Светозаровой острое, точное, лёгкое. Чуть пронзительное местами, но здесь это даже хорошо. И образ узнаваемой офисной пчёлки, на которой всё и держится, крутится и вертится, готовой каждому помочь и посочувствовать, от Шефа до рядового сотрудника. Такие работящие и славные без сексуальных претензий на внимание девушки всегда на вес золота!

Является Граф Риккардо, то есть пóлноте – большой начальник неопределённого ранга, Максим Пастер, чей фотопортрет мы уже увидели на стене. Пастеру с его корпулентностью и профессорской физиономией в очках современный костюм-тройка идёт много больше, чем камзол, чулки и пудреный парик. Но заявление Бертмана, что «все герои в операх только любят и страдают, но не работают, а мне захотелось показать Риккардо деятельным правителем» обернулось фарсом. Потому что вся работа Графа (главы холдинга или корпорации?) заключалась в просматривании на лету и беглом подписывании кучи подсунутых бумаг. Та же раздача автографов, много ума не надо! И стоило возникнуть списку приглашённых на Бал – все дела по боку, в голове Амелия. Но зазвучал Пастер в «La rivedro nell estasi» сразу хорошо. Не обманул давние ожидания, что за характерной фактурой прячется вполне себе спинтовый тенор, уж по Москве точно лучше многих «героев».

Появился Ренато – первый зам, доверенное лицо, но явно не друг-ровня, а молодой ставленник, быстро идущий в гору под крылом у босса. Именно такой Александр Миминошвили – стройный, экранно красивый, самолюбивый, но не слишком глубокий парень. Голос у этого ставшего известным благодаря телепроекту «Большая опера» артиста светлее, чем в записи. Пока сугубо лирический баритон. Музыкальный, но ещё не вполне вызревший, не очень рассчитывающий свои силы. Первое ариозо «Alla vita che t'arride» прозвучало достойно, доставание фужеров и бутылки из заветного ящика письменного стола во время мужской беседы про заговор ещё как жизненно! Да они ещё и курить вздумали, хулиганы – это точно не шведы или кто там ещё, только наши начальники украдкой от собственной обслуги дымят на рабочем месте.

И пошли ребятки всем трудовым коллективом куда-то на окраину проверять на испуг бабку-экстрасенса, то есть Ульрику. Наверное, у Ксении Вязниковой когда-то было темнейшее, ценное контральто. Теперь её чёрного тембра хватило только на две первые фразы знаменитого Заклинания «Re dell'abisso affrettati». Далее – почти мелодекламация, вне оперного пения. Но удивительно – ни образу, ни восприятию спектакля в целом это не повредило. Не роковая пророчица, мистическая ведунья, а несчастная слепая старушенция в мешковатых обносках не обязана выдавать трубный глас.

Тёмная как-то не страшно, по-бытовому сцена разделена условно надвое: направо – толпа просительниц, сплошь бомжеватых и с полиэтиленовыми тюками барахла, налево – жилище Ульрики, где-то светит колдовски-зелёным из угла (художник по свету Дамир Исмагилов), но стол и стул обычные, кухонные. Риккардо, для начала смешавшийся с толпой и осчастлививший милостью простого моряка, а потом с замиранием сердца следящий за любимой Амелией, тайно пришедшей искать спасения от запретной страсти, проявляет в общении с колдуньей склонность помучить слабого. Его свита, замаскированная разве что гангстерскими шляпами на глаза и прорезиненными плащами, для начала укладывает на землю всех рядовых людишек. Граф, такой милый в крупно полосатой фуфайке и тужурке речника, становится в угол и начинает петь знаменитую канцону - «Di' tu se fidele». Этот номер у Максима Пастера прозвучал изумительно красиво – легко, но выверено, как-то надо всем, очень стильно. И ужас в том, что во время его соловьиного пения, подручные Графа (здесь звучит как кличка) издевались над Ульрикой. То подсовывали чужие руки – проверяли, поймёт ли где чья, то громко роняли стулья, то пугали, под конец кинули на пол. Довели старуху! А зря – получилось, что она не завесу будущего открыла Риккардо, а отомстила за унижение, наслала порчу, то есть скорую смерть. Завершающий картину торжественный хор, прославляющий Риккардо, нарочито лицемерен после всего увиденного (хормейстер Евгений Ильин). И что может быть нелепее старинного мундира с золотыми эполетами, в который облачают этого не чуждого бандитских методов Графа?

Как известно, колдунья послала Амелию искать колдовскую траву в некое «нехорошее место» - ущелье, где казнят преступников, тут же и хоронят. Но где ж подобное найти современной городской даме? Травку ей продадут только в борделе! Ярко–красные неоновые огни, полуголые девицы в витринах, наглые самцы, входящие за услугами в проём-окошко, и выходящие сытые, с ухмылкой, застёгивая жилет на ходу – шокирующее зрелище вместо ожидаемого царства мёртвых. Вот почему на программке стоит 16+. Напряглась, что же дальше? До какого цензурного предела нехорошее это место? Но при приближении Амелии дверцы с блудницами захлопываются, вместо входа в заведение –ровная зеркальная поверхность, а парочка сутенёров за столиками уличного кафе мигом исчезает, получив от таинственной госпожи в модном плаще, шляпе и чёрных очках крупную купюру.

Больше всего желала и боялась услышать именно эту Амелию – Наталью Загоринскую. Помню Наташу студенткой Московской консерватории, первой заводилой на своём курсе. Прелестной Графиней из «Свадьбы Фигаро» в Оперной студии. Ах, как тогда она была хороша всем – звонким ярким сопрано, осиной талией, огромными сияющими глазами! Потом видела что-то из ранних геликоновских работ: Скрябин или Стравинский ей тоже удавались. Далее многие годы читала хвалебные отзывы о её новых партиях, изредка попадались записи. Увы, к возрасту творческой зрелости Загоринская осталась единственной певицей среди своих сокурсниц, продолжающей активно выступать. Потому было страшновато – что я услышу, учитывая её огромный арсенал перепетых ролей, вплоть до Кармен и Амнерис, и увлечение Натальи современной музыкой, не щадящей голоса.

Уже первый выход, короткий диалог с Ульрикой о зелье, успокоил. И вот проникновенная ария «Ma dall'arido». Если скажу, что за прошедшие десятилетия голос Загоринской не изменился – солгу. Как сама Наталья вместо юной лучезарности приобрела зрелую дорогую красоту, не утратив стройности фигуры, так и голос – стал темнее, матовей. Но всё очень органично! Придраться в этой арии было не к чему технически – звучали и верха, и низы (а диапазон там не шуточный), кантиленно текла фраза на середине. И совсем редкое услышалось за простой поначалу, потом взлетающей в молитвенном порыве мелодии – безысходность старой, незаживающей раны! Дальше пришёл Риккардо, их дуэт стал, пожалуй, музыкальной кульминацией спектакля. Режиссёр здесь, что называется, оставил артистов в покое: самые простые мизансцены вдвоём, без отвлекающих моментов. Никакой подчёркнутой телесности, пылких объятий. Вдруг явственно прочиталось иное, чем в либретто – Амелия и Риккардо знакомы много лет, с юности! Их бурная первая страсть осталась там, в студенчестве, по дури, или по обстоятельствам не завершившись браком. Он всё шёл вверх по карьерной лестнице, она, отстрадав по полной, разочаровавшись в возвышенных чувствах, вышла замуж за молодого, трезво подыскав среди поклонников парня, здорового и перспективного отца для желанного позднего ребёнка. Потом – нечаянная встреча через десятилетия с первой любовью, взаимный дружеский интерес, уверенность, что всё отгорело и пеплом подёрнулось… Из желания хоть как-то быть полезным своей Амелии Рикардо активно продвигает по службе делового амбициозного Ренато. Да он и вообще славный малый! Но в какой-то момент оба понимают – нет, прошлое не отпускает, то, давнее чувство и было самое настоящее, на всю жизнь! И что теперь, рушить сразу его, Графа, властный мирок и её семейно-материнское счастье?

Так долго останавливаюсь на этой сцене, потому что она дала ключик к замыслу постановщика, примирила с ним. Картина зрелой обречённой любви сверстников, не скрою, намного сильнее трогает сейчас, чем банальная склонность молоденькой сопрано при старом муже-баритоне к сладкому юному тенору-любовнику. Возможно, в другом составе исполнителей, их заявлено аж четыре, где возрастная разница между героями будет повёрнута иначе, и всё увидится с точностью до наоборот. Сейчас ведь мало применяют сложный грим, не молодят никого, а старят лишь в характерных ролях.

Плюс, подчеркну, такие, казалось бы, из «разных стай» певцы, как Пастер и Загоринская, для меня лично стали главной ценностью этого спектакля. Потому что встретились равные друг другу партнёры не только владением голосом, но и силой актёрского дарования, уровнем интеллекта, умением сопереживать на сцене. Они смогли достать до сокровенного уголка в душе, сделав там «сладко-больно».

А что же Ренато? Деликатное поручение сопровождать даму, полученное напоследок от Графа, похоже, ему не впервой. Ещё бы, мы всё ещё возле злачного местечка, а Риккардо, понятно, не монахом жил все эти годы без Амелии. В коротких репликах с Амелией, в ужасе узнавания собственной жены в незнакомке, в оцепенении при появлении СМИ с фото и видео камерами, жаждущих пикантных подробностей и сбитых с толку светлым пальто Графа, одетым на Ренато, Александр Миминошвили был достоверен.

В последующей семейной сцене между Амелией и Ренато режиссёр «забил гол в свои ворота» – показал их сына, и не бутафорский конвертик с младенцем, а прелестного резвого мальчика лет пяти-шести. Дети и животные на сцене – всегда риск, они живут, а не играют, и перетягивают всё внимание зала, не смотря ни на что. Да ещё эта белая матроска (никто сейчас мальчиков так не одевает), пронзительно похожая на фото Цесаревича Алексея. И плюшевая лошадка, и формочки с ведёрком (дома, не в песочнице!). Это вместо конструктора лего и биониклов, если уж мы пребываем в компьютерном сегодня. Специально некое вневременное дитя, как символ? Но «символ», Миша Дидковский, явно будущий артист. Так ему хорошо на сцене, так радуется всему! Родители бурно выясняют отношения, а мальчик счастливо улыбается, ах, ну да, по-итальянски не понимает. Показалось, что присутствие ребёнка помешало Загоринской спеть вторую, более известную арию «Morro, ma prima in grazia» столь же безупречно вокально и значительно по образу, как первую. Как можно готовиться умереть, если сынок бросается на руки, сияя солнечным зайчиком?

Ренато любит свою жену, что взрослей и аристократичней его, эгоистически горячо и требовательно. Разрывая портрет Графа, он больше удивляется, чем ревнует: как мудрый и великодушный покровитель превратился в соперника? А она, Амелия, что нашла в этом стареющем медведе, чем он лучше меня – южного мачо? Но вокально самый шлягерный номер во всей опере «Eri tu che macchiavi quell' anima» показался сыроват. Александр Миминошвили словно выдохся на речитативе, пел зажато, преодолевая внутренний барьер.

Хотя, с приходом заговорщиков Тома (Дмитрий Овчинников) и Самуэля (Андрей Вылегжанин) Ренато приободрился и голосом. Терцет «Dunque l'onta di tutti sol una» прозвучал складно. Жребий, кому убивать Графа, несчастная Амелия тянула из игрушечного ведёрка сына…

Готовящийся к балу Риккардо прощается мысленного с любимой, которую решил отослать от греха подальше вместе с мужем (отправить в долгую командировку). Здесь Верди написал одну из самых красивых арий для тенора "Forse la soglia attinse... Ma se m'è forza perderti». Может быть, сказалось волнение премьеры, или усталость, но по-моему, не печатай со скоростью 200 ударов в минуту Риккардо письмо на нетбуке, Максим Пастер прозвучал бы лучше, резковатым показался здесь тембр. Флудить и петь широкое легато плохо сочетается.

Наконец финальный бал. Как и ожидалось, в глубине сцены просматривались те же красные с золотом ярусы и ложи, что и на занавесе. Одинаково одетые гости – мужчины в смокингах и дамы в длинных чёрно-белых платьях – для начала прикрылись фото-масками VIP персон, собранных причудливо. Здесь Черчиль соседствовал с Ксюшей Собчак, Барак Обама с Монсеррат Кабалье, Элизабет Тейлор, Ангела Меркель, Николя Саркози и Мерилин Монро, Софи Лорен и Пол Маккартни и ещё десяток узнаваемых лиц. Забавно, в зале посмеивались, но на грани кича. Если б вышли ещё и личины кандидатов в мэры Москвы (напомню, дело было 5 сентября) мало удивились бы.

Оскар – Лидия Светозарова – чётко, но нервно, чуть не плача, предвидя беду, спела весёленькую песенку про маски. Амелия появилась в изумительном «вне эпохи» вечернем туалете, чёрный лиф и пышная гранатовая юбка, причёска ала Вивьен Ли - величавая кинодива 30-х годов.

Само убийство случилось буднично, не то что кровавых луж и подтёков не показали (слава Богу, надоело!), даже ножичка не увидела в руке у Ренато. Пластически сыграли Пастер и Миминошвили блестяще, даже наивно думалось: ну да, жилет у Графа чёрный, не видно ничего, а кинжал верно совсем как шило, такой спрятать легче. Умирал Риккардо подчёркнуто не пафосно, падая, обрушил вазы угощений, фруктов с банкетного стола, загрёб ногами скатерть. А сопереживали только сразу раскаявшийся Ренато, Оскар и Амелия. Гости же, стройно спев короткий возвышенный прощальный хор, жадно, словно три дня не ели, набросились на огромный торт в пять ярусов, что вывезли на последних аккордах. Вот этот финальный стоп-кадр – ничком замерший только что отошедший в мир иной владыка, Хозяин, и равнодушная толпа подчинённых, рвущаяся за дармовым сладким куском, искупает многое в данной постановке. Вердиевский катарсис замещается горькой узнаваемостью. Со спектакля уходишь с полынным привкусом во рту и неким новым сочувствием к власть имущим. Невыносимо им тяжела порой не только шапка Мономаха, но и пухлая кожаная папка (или кепка!) большого Босса…

Фото Екатерины Ухачёвой / Геликон-опера

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru