Эти две постановки на прошедшем Зальцбургском фестивале если и прозвучали, то, скорее, фоном, нежели как самодостаточные события. И если в связи с весьма блёклой работой режиссёра Свена-Эрика Бехтольфа, представившего на форуме свою летаргически безыдейную версию «Così fan tutte», эта прохладца была объяснима, то всеобщая сдержанность по адресу работы Дамиано Микьелетто, перевернувшего своей интерпретацией традиционное восприятие вердиевского «Фальстафа», выглядит несколько странной.

С одной стороны, пресса не могла не отметить блестящую работу итальянского баса Амброджо Маэстри в партии Фальстафа, а с другой – не отказала себе в удовольствии уколоть режиссёра Дамиано Микьелетто упрёком в «непроизвольном» цитировании образа миланского Каса ди Рипозо Музичисти в качестве основной дислокации главного героя, безнадёжно удаляющегося в мир грёз и фантазий своего угасающего сознания. На мой взгляд, концепция Микьелетто – настоящее событие уже по тому, что режиссёру удаётся самым незамысловатым образом избавить зрителя от снисходительности перед материалом, не вписывающимся в их сегодняшнее мировосприятие.

Ну, в самом деле: кому интересна судьба какого-то морального дегенерата с завышенной самооценкой? А вот образ полупомешанного обитателя вердиевского приюта для престарелых музыкантов резко меняет угол восприятия дидактической комедии Шекспира, вызывая ностальгическую грусть по несбывшемуся и непережитому…

Театр не был бы театром, если бы главная роль в его достижениях не принадлежала артистам. Сложно сказать, сохранил бы иллюстративно-трюковой абрис постановки Микьелетто своё философское очарование без певца Амроджо Маэстри, знакомого многим меломанам по виртуозной интерпретации партии Дулькамары в прошлогодней постановке «Любовного напитка», показанного в мировых кинотеатрах в рамках программы прямых трансляций из Метрополитен-оперы. Сочный тембр певца, технически свободное владение материалом и незаурядное актёрское мастерство достойны наивысших оценок как редчайшие достоинства. Долгие «профундовые» форте, пародийный фальцет и неправдоподобная пластичность артиста - врезались в память. Но настоящего восхищения заслуживает созданный артистом образ – образ, на мой взгляд, вдыхающий новую жизнь в хрестоматийный вердиевский шедевр.

С благодарностью хотел бы отметить великолепно отрепетированные и блестяще исполненные ансамбли, деликатно сопровождаемые Венскими филармониками под управлением Зубина Меты. Из солистов особо выделялась Фьоренца Чедолинс, с металлическим отливом исполнившая партию Алисы Форд, отдельно запомнились хрупкие, не совсем ровные верхние ноты Элеоноры Буратто в партии Наннетты, и приятно поразил плотный красивый баритон Массимо Каваллетти, сыгравшего роль Форда.

«Так поступают все» на Зальцбургском фестивале

Интересно, что «Так поступают все» в постановке руководителя «драматической секции» Зальцбургского фестиваля Свена-Эрика Бехтольфа по многим формальным признакам поражает своим зеркальным соответствием спектаклю Микьелетто: живописная интерьерность сценографии, добротная выделка костюмов, продуманность мизансцен, прекрасный состав исполнителей… Но отсутствие одухотворяющей идеи превращает все эти постановочные достоинства в набор элементов, не интегрированных в одно целое, не работающих на общий эмоционально-идейный прорыв. И зритель скучает. Ни шоколадное сладкозвучие баритона Луки Пизарони (Гульельмо), ни веристский напор Мартина Миттеррутцнера (Феррандо), ни искрометность Мартины Янковой (Деспины), ни точность драматических красок в вокальных работах Малины Хартелиус (Фьёрдилиджи) и Мари-Клод Шапуи (Дорабелла) не сложились в откровение, не стали элементами интерпретационной мозаики. И причина этой неудачи мне видится в банальном обытовлении в общем-то не самого бытового сюжета.

А ведь «Così fan tutte» по своему жанру – такая же дидактическая комедия, как и «Фальстаф». Только Фальстаф здесь… триумфатор! Дон Альфонсо в исполнении Геральда Финли – не демонический провокатор, не насмешливый интриган, не самодовольный назидатель, а – реваншист. Он переживает смешанные чувства тоски и усталости, убеждая в своей правоте не столько молодых да ранних, сколько самого себя. Что стоит за этим образом, как не идея бессмысленно прожитой жизни, единственным оправданием которой служит холодный опыт, убивающий наивность чужих иллюзий?

Казалось бы, что может быть проще, чем остроумно углубить эту мысль и окантовать её в паутину легко считываемых пластических решений? Но постановщик, упаковывая всё действие (а точнее – бездействие) в полукруглый павильон и нарядные костюмы, упускает эту возможность, отчего опера Моцарта в интерпретации Венских филармоников под управлением Кристофа Эшенбаха становится нудновато старомодной историей о том, как две дурочки с помощью своей хитронаглой служанки предали своих женихов на потеху какому-то старпёру-резонёру. И вот тут очень важно понять, что же всё-таки помешало постановщику вскрыть глубину этого шедевра. Лично я вижу ответ на этот вопрос в пренебрежении метафизической спецификой оперного театра, ибо нельзя ставить оперу как кино, нельзя ставить оперу как драму. Опера в силу своей специфики – жанр в некотором роде «фантастический», то есть жанр, не допускающий отсутствия фантазии. Жанр, безжалостно карающий за собственную демифологизацию.

Авторы фото — Silvia Lelli, Michael Pöhn

Ссылки по теме

• «Фальстаф» на Зальцбургском фестивале

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru