Вот уже почти год по всему миру шествует вердиевский юбилей. За бесконечными пышными славословиями, многочисленными фестивалями и премьерами чуть было не забылось, что собственно день рождения великого итальянца – 10 октября. Этой славной дате мы посвящаем наш сегодняшний краткий панегирик.
Опера – это Верди! Верди – это опера! Так можно утверждать с полным основанием и это будут не пустые слова! Гениальный итальянец сотворил чудо для всех нас, только мы не всегда отдаем себе отчет, какой личный художественный подвиг он совершил. Слушая «Набукко», опус, с которого началась слава композитора, ощущая все несовершенства этой очень талантливой, яркой, но еще незрелой работы, лишний раз убеждаешься – Боже, как же труден и длинён был путь к вершине, к умению передать подлинный драматизм действия и нюансы человеческих чувств в музыке, к этой ошеломляющей красоте, ныне кажущейся такой естественной и простой.
Говоря обобщенно и без музыковедческих мудрствований, Верди принципиально расширил арсенал художественных средств оперы как музыкально-драматического жанра, достигнув небывалой доселе жизненной правды в передаче исключительно музыкальными средствами человеческих эмоций и психологических переживаний и сохранив при этом то, что, быть может, является самым главным в ней – ощущение таинства, возвышенной условности, лишенной декларативного идейного и литературного резонёрствования.
В результате вердиевский оперный опус стал тотально интонационно омузыкаленным текстом, единой партитурой, уже не нуждающейся в каких-либо дополнительных внемузыкальных смысловых подпорках, что нашло свое отражение, в том числе, и в изменении речитативного письма. Конечно, такого рода вектор развития оперы являлся отражением общих художественных процессов в этом виде искусства, но наиболее цельно и гармонично, с впечатляющим музыкально-драматическим результатом такая тенденция была воплощена именно Верди.
Созданный Верди тип вокального мелодизма, положивший, в конечном итоге, конец господствующему ранее стилю бельканто, ощущается как совершенно современный, в отличие от восприятия музыки его предшественников (что, разумеется, нисколько не умаляет достоинств последних).
Очень важно здесь подчеркнуть, что мелодика Верди в его лучших сочинениях оказалась способной аккумулировать и синтезировать в себе широкую напевность с естественной и индивидуализированной декаламационно-диалогической выразительностью, не выходя за пределы музыкальной интонации в ее классическом понимании. При этом лучшие элементы старой виртуозности были сохранены, но из самоцели превратились в убедительные средства художественного высказывания, поставленного на службу образности. Это ли не замечательный пример того, как новаторские усилия можно гармонично сочетать с преемственностью развития, избегая громких и амбициозных революционных потрясений!
И еще – существенной чертой стиля композитора является демократичность, необычайно расширившая аудиторию его поклонников, и, вообще, любителей музыки и оперного жанра. Эта демократичность не имеет ничего общего с тем, что мы сейчас бы назвали «попсовостью». Верди, практически, всегда остается в рамках высокого искусства. Такое сочетание – удел лишь великих художников.
Доступность музыки композитора во многом связана с народно-песенной основой его творчества. Этот факт, конечно, общеизвестный. Но важно при этом добавить, что песенность не носит у него цитатного, декларативного и узко национального характера.
Тут я позволю себе отвлечься и вспомнить Чайковского, ибо это очень важно. То, что творчество Чайковского глубоко национально, очевидно. Но, в отличие от «кучкистов», он не занимался антиитальянским кликушеством, не был доктринером, проповедовавшим народность. Ощущение его русскости связано в большей степени с внутренним интонационным и эмоциональным строем музыки, нежели с «вождением хороводов по сцене» и цитатничеством. За это, кстати, многие наши почвенники во главе со Стасовым его недолюбливали и недооценивали, как, впрочем, не любили они и Верди. Но именно такое качество придает искусству Чайковского универсальный наднациональный характер, делает его достоянием всего человечества, что является, на мой взгляд, непременным атрибутом подлинной гениальности.
В полной мере то же самое можно сказать и о музыке Верди, «итальянская душа» которой произрастает из глубинных музыкальных архетипов, способных преодолеть этнические перегородки, становясь доступной и русскому, и немцу, и египтянину, и японцу. При этом, конечно, надо понимать, что архетипы эти по природе своей – европейские, также как и сама опера – дитя эпохи Возрождения и еще шире – европейской культуры Нового времени…
Творческий путь Джузеппе Верди хорошо известен всем. Нет смысла о нем здесь подробно рассказывать. Если же попытаться охарактеризовать эволюцию его развития отдельными крупными штрихами, то уместно будет сопоставить ряд ранних героико-исторических опер композитора со зрелыми, где вновь звучат сходные темы.
Чем принципиально отличаются «Набукко» и «Аттила» от «Дона Карлоса» или «Аиды»? В последних все исторические коллизии преломляются сквозь призму чувств и душевного мира героев, «вырастают» из них; тогда как в ранних сочинениях действующие лица по большей мере являются лишь носителями тех или иных обобщенных национально-исторических идей, выраженных еще достаточно абстрактными музыкальными формулами.
Еще одно сравнение, на этот раз из области изображения трагедийного накала «сверхчувств» героев, – «Макбет» и «Отелло» по мотивам двух шекспировских трагедий. Оба сочинения по своему новаторскому значению являются важнейшими в творчестве Верди. Не умаляя качеств «Макбета» с его новыми достижениями в области пластики музыкального языка, заметим, все же, – глубина и правдивость чувств, накал страстей достигаются в «Отелло» более органичными, скульптурно выразительными и, в то же время, индивидуализированными музыкальными средствами, нежели в «Макбете», несущем в себе противоречивые отголоски стилистики самодостаточного и эмоционально усредненного виртуозного стиля предыдущей эпохи, выглядящем эстетически и композиционно более дробным и многословным.
Верди прожил долгую жизнь. Достигнув художественных вершин в своей знаменитой «триаде» («Риголетто», «Трубадур», «Травиата»), когда, казалось бы, дальше идти уже было некуда (недаром, после премьеры «Риголетто» композитор воскликнул: «думаю, что никогда не напишу лучшего»), он покоряет все новые и новые эвересты – «Бал-маскарад», «Сила судьбы», «Дон Карлос», «Аида». Затем наступает долгий период молчания. Сейчас ясно, что это были годы осмысления современных оперно-музыкальных тенденций, прежде всего творчества Вагнера, мимо которого (при всей разнице национальных традиций и менталитета) он пройти не мог.
Однако Верди сумел – и в этом одна из ипостасей его гениальности – переварив все новейшие веяния и обновив свой музыкальный язык остаться итальянцем, воскликнувшем: «Но мы, потомки Палестрины, подражая Вагнеру, совершаем музыкальное преступление…». Остался он верным также и вокалу, как основе оперного искусства.
Результатом явился новый взлет – «Отелло», где Верди дает свой достойный ответ автору «Тристана».
Творческий путь завершил «Фальстаф» – прощальная шутка гения, удивительным образом связавшая в единую историческую цепь свершения автора «Свадьбы Фигаро» с комическими опытами 20 столетия в лице его лучших представителей – Р.Штрауса, Пуччини, Прокофьева, Хиндемита, Стравинского, Бриттена…
Весь этот год проходит под знаком вердиевского юбилея. Во всех уголках земного шара вновь и вновь оживают на сцене его герои. Воздадим же должное этому гению – «Вива, Верди!»