Йонас Кауфман пел в Москве уже дважды. Пять лет назад – в микрофонно-подзвученном сарае Государственного Кремлевского дворца, в тени Дмитрия Хворостовского, и тот визит не оставил заметного следа ни в памяти москвичей, ни в карьере артиста. Теперь вместо зала с искусственной недоакустикой ему достался зал, лишенный акустики вообще: сельский клуб с пышным названием Barvikha Luxury Village.

Убрать микрофон и отключить подзвучку Кауфман лично потребовал перед самым выступлением, справедливо полагая, что артиста его уровня следует слушать в естественном качестве, иначе в чем смысл «живого» концерта?

Однако насладиться естественным звучанием его голоса публике так и не довелось: «глухой» зал, словно выстланный ватой ящик, безжалостно гасил каждый звук, вынуждая петь громче и форсированнее, чем обыкновенно предпочитает делать артист. Кауфман, чьи сильные стороны – и уникальность дарования – в игре оттенками мелодии и нюансами смысла, в прозрачных филировках и diminuendi, оказался поставлен организаторами московского концерта в заведомо невыигрышное положение.

А счастье было так возможно! Заявленная программа на первый взгляд не поражала оригинальностью – шлягерные арии, перемежаемые не менее шлягерными оперными симфоническими номерами. Однако стоило оркестру начать увертюру к «Вильгельму Теллю», как появилось впечатление о композиции концерта в целом. Cразу сделаем оговорку: концерт был сформирован не как сольное выступление тенора в сопровождении оркестра, но как полноправное совместное выступление: номеров для оркестра соло в программе было предусмотрено ровно столько же, сколько вокальных.

Оркестровые интерлюдии были призваны создавать даже не рамку для вокальных номеров, а фон – в живописном смысле этого слова: среду, атмосферу, иногда контрастную арии, иногда – в тон. В соответствии с этой идеей первое отделение было задумано, как «пейзажное». Горная идиллия увертюры к «Теллю» обозначила это генеральное направление, а безмятежное спокойствие последовавшей арии «Recondita armonia» закрепило впечатление. Начало концерта планировалось – и стало – представлением чистого искусства, непостижимого, тонкого, примиряющего в своей гармонии грозу и тихий рассвет. А сам артист при этом предстал художником, вдохновенным служителем Муз, проводником Прекрасного в наш мир.

Вторая «связка» – сюита из «Кармен», включившая в себя фрагменты увертюры, интродукции к третьему действию (снова горный пейзаж!) и оркестровое переложение Цыганской песни из второго действия, и ария Хозе, в исполнении Кауфмана всегда превращающаяся из объяснения в любви в манифест поэтического мировосприятия. «Арию с цветком» он поет как арию о цветке, не о Кармен; и цветок в этом случае оказывается средоточием мироздания, натурфилософским подобием мира в целом. Так сама ария приобретает свойства цветка: от робкого бутона первых нот, постепенно набирая силу, распрямляя стебель и выпуская в стороны листья мелодических украшений, подставляя свету раскрывающиеся лепестки, наконец, разворачиваясь во всей пышности к финальному пассажу и верхним «си» – и замирая капелькой росы на последних, самой нежных, тонко сфилированных «до» и «ре»…

К сожалению, вот этой-то «капельки росы» и не хватило в субботнем барвихинском концерте: ноты были взяты безупречно, но исполнить их с тем тончайшим diminuendo, которые Кауфман давно сделал своим фирменным приемом, явно не позволила акустика зала. А формат концерта, предполагающий «бурные продолжительные аплодисменты» и неизбежные паузы с вызовами после каждого номера, увы, не способствовал еще и цельности восприятия. «Размышление» из «Таис» должно было зазвучать непосредственно после финала арии Бизе: раскрывшийся цветок встречает небо и облака, следом за чем естественно и логично пришел бы черед вертеровской «Pourquois me réveiller, ô souffle du printemps?», с тем же вниманием к музыкальной логике арии, а не только (и не столько) к ее эмоциональной составляющей.

В программе, составленной из отдельных арий, Йонас Кауфман не пытался представить панораму своих оперных героев. Ария из «Тоски» не была фрагментом спектакля «Тоска», так же, как ария из «Кармен» не была фрагментом спектакля «Кармен». В той и другой опере артист выступал неоднократно, с диапазоном его актерских прочтений каждой роли вполне можно ознакомиться по многочисленным видеозаписям. Однако Кауфман-артист всегда мыслит категориями Целого, будь то выстроенный в спектакле образ или сольный альбом. Такой же подход он продемонстрировал и в концертной программе, где каждая ария существовала как самостоятельное вокальное произведение вне драматического контекста исходных опер. Не пытаясь сделать арию в концерте мини-презентацией персонажа, Йонас Кауфман не исполняет ее как спектакль в миниатюре. В концертной версии он сосредотачивается на следовании чистой музыкальной форме, на том, чтобы сделать саму эту форму и логику музыкального развития арии очевидной и наглядной. Потому-то ария с цветком сама предстает цветком, а следить за движением мелодии оказывается легко и увлекательно.

«Драме чувств» предполагалось посвятить второе отделение: увертюры к «Луизе Миллер» и «Силе судьбы», две вердиевские арии – «Ah sì, ben mio» и «O tu che in seno agli angeli»; два номера из «Джоконды» Понкьелли. «Портретный» романтический и предверистский репертуар стал бы логичным – контрастным – продолжением «пейзажной» первой части концерта. Однако реальность снова внесла коррективы. Вероятно, лирика тонких линий показалась слушателям барвихинского зала скучноватой. Аплодисменты после арий первого отделения звучали явно тише, чем того заслуживали элегантность и проникновенность их исполнения. И тогда Кауфман при полной поддержке дирижера вынужден был напрямую обратиться к публике. «Спасибо, что все вы пришли сюда сегодня. Знаете, мы поняли, что в нашей программе предусмотрено больше номеров, чем в ваших программках», – объявил артист… и исполнил один из заготовленных «бисов», ариозо Туридду «Mamma!.. qual vino…». Веристские «страсти в клочья», душа нараспашку, прямой контакт с залом… и зал, получив то, к чему был готов и чего, вежливо недоумевая, жаждал с самого начала вечера, взорвался долгожданной овацией. Наметившийся было ледок был сломан, и на антракт артист и слушатели расходились, полностью довольные друг другом.

Успех второго отделения был предрешен: наслаждаться страданиями и приключениями героев Верди, у которого эмоции всегда берут верх над формой, намного проще, чем постигать собственно красоту формы. И именно формой Кауфман пренебрег в первом же номере этой части концерта: арию Манрико «Ah sì, ben mio» он исполнил без завершающей кабалетты. Однако не стоит вменять ему это в вину, у такого решения есть свои плюсы. Кабалетта несет, в первую очередь, сюжетную нагрузку, а вырванная из контекста полной оперы теряет ее, становясь полем для вокальных трюков. А к чистым трюкам Кауфман относится, похоже, весьма прохладно. Есть и еще одна причина: с лета, готовя партию Манрико в премьерном «Трубадуре» Баварской Оперы, артист не перестает повторять, что именно кантабиле «Ah sì, ben mio» и есть подлинная эмоциональная и музыкальная кульминация роли, а, возможно, и оперы в целом. Поэтому кантабиле он исполняет как обособленный фрагмент, выстраивая его музыкальную логику так, что к финальным нотам он кажется завершенным. Утратив бравурную часть, «Di quella pira», которой принято доказывать «мужественность» и решительность тенора, кантабиле обретает самостоятельную ценность: в нем Йонас Кауфман утверждает силу любви как активного чувства и лиризм этого отрывка, не противопоставленного героике, а собственно воплощающего самое важное и ценное. Любовь активна и действенна, она преображает мир, и тогда миру уже не требуются демонстративные подвиги.

Именно с таким посылом ария была исполнена певцом; то же эмоциональное состояние продолжилось в следующем номере, арии Энцо «Cielo e mar!» из «Джоконды» Понкьелли. Небо и море, горизонт и волны – активное состояние души исполнителя (и лирического героя) переводит эту арию из «пейзажной» в «портретную», а радостное ожидание, составляющее сюжет номера, преображает в сотворение мира. Любовь создает небо и море, но эта ее животворная сила не имеет ничего общего с эротической чувственностью. Мир рождается из духа музыки – но из того же духа рождается и трагедия.

Первые такты увертюры к «Силе судьбы», мощный ми-минорный аккорд тромбонов, словно подрезают этот счастливый мир на взлете. И среди оркестровых номеров концерта именно этот стал самым ярким, оказался полноценным высказыванием, сломав границы «фонового» амплуа. С щемящей безысходностью передавали друг другу тему судьбы кларнет, гобой и флейта. И в арии Альваро «La vita è l'inferno all'infelice!.. O tu che in seno agli angeli», последовавшей за увертюрой, Кауфман обрел в оркестре партнера, а не просто аккомпанемент – не в последнюю очередь благодаря вдохновенному исполнению кларнетовых соло Михаилом Безносовым.

Ария Альваро – бесспорная жемчужина нынешнего концертного репертуара Йонаса Кауфмана. Она дает возможность блеснуть различными гранями таланта, поскольку сочетает в себе драму родового проклятия, лиризм, подернутый флером утраты, и просветленную надежду – то есть все те эмоциональные состояния, которые лучше всего воплощает этот артист. И в программе барвихинского концерта эта ария прозвучала самым совершенным и впечатляющим номером. Парадоксальным образом она перебросила мостик от Верди к традициям Моцарта и более ранних времен, когда концертная ария предполагала совершенный ансамбль голоса и концертирующего инструмента, и в этот вечер тенору и кларнету удалось добиться как раз нужного эффекта.

О «бисах» стоит писать, скорее, ради исторической точности: Кауфман исполнил «E lucevan le stelle» (вновь будучи чутко поддержан кларнетом Михаила Безносова), «Vesti la giubba» (с легкой иронией адресуясь залу, столь явно охочему до гипертрофированных страданий со сцены) и завершил вечер чудесной Tauberlied «Du bist die Welt für mich». С каждым «бисом» градус оваций возрастал, к сцене хлынули охотники за автографами...

Но самое главное – как положено, под конец, ведь запоминается последняя фраза. На заднике сцены во время всего концерта красовался огромный логотип организаторов концерта, часовой фирмы Rolex. Rolex – не просто производитель элитных часов, но известный меценат, выбирающий себе рекламные «лица» среди настоящих мастеров, не терпящий подделок. Однако присутствие их логотипа фоном вечера автоматически переводит событие из графы «музыка» в графу «рекламная акция». Настоящего сольного концерта Йонаса Кауфмана в Москве пока по-прежнему не случилось. Хочется верить, что он впереди.

Фото любезно предоставлено пресс-службой концертного зала

Ссылки по теме

• Йонас Кауфман в Барвихе

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru